Искатель, 1998 №10

— Давайте выясним все вопросы, — трезво, по-деловому предложил он. — В какое время в субботу у вас, фрекен Ренман, произошло столкновение с фру Ренман?

Ее темно-карие глаза стали огромными от едва сдерживаемой истерики, но она, овладев собой, послушно ответила:

— Где-то до полудня. Пожалуй, в одиннадцать или в двенадцать часов. Во всяком случае, до ланча, потому что мы едим в половине первого, а я сбежала, не поев.

— А когда Адель Ренман позвонила вам, господин адвокат?

— В тот же день. Как раз перед тем, как я в час дня уходил из конторы.

— Что она сказала?

Адвокат Хеймерсон, казалось, взвешивал, насколько ему следует быть откровенным. В конце концов, повернувшись к Виви Анн, он официально спросил:

— Согласны ли вы, фрекен Ренман, чтобы я рассказал все, что могу рассказать?

Тесно прижавшись к Турвальду, она кивнула:

— Да, разумеется.

Выразительно откашлявшись, адвокат сказал:

— Фру Ренман позвонила мне в состоянии чрезвычайного волнения. Она пожелала, чтоб я как можно скорее явился к ней, захватив ныне действующее завещание, чтобы мы вместе составили новое. Я позволил себе задать тактичный вопрос, серьезно ли то, что произошло. «Мое семейство сводит меня с ума, господин адвокат, — заявила она, — но я позабочусь о том, чтоб оно получило как можно меньше денег, с таким трудом и в поте лица заработанных Карлом Понтусом». Сделанное фру Ренман заявление вообще-то было ошибочным, так как скопил это состояние своим трудом никоим образом не покойный супруг фру Ренман, а ее отец, старик-управляющий Ренман.

— А вы уверены, — спросил Кристер, — что она сказала «мое семейство», а не «моя дочь»?

— Абсолютно уверен!

— Можете ли вы в общих чертах сообщить содержание того завещания, которое она решила изменить?

— По этому завещанию двести тысяч крон наличными получает фрекен Хедвиг Гуннарсон, остальное переходит к ее дочери.

— Наличными? Означает ли это?..

— Это означает, что налог на наследство и налог на имущество, оставшееся после смерти фру Ренман, оплачивается из наследства покойной, так что фрекен Гуннарсон получает свои двести тысяч чистыми.

— А сколько остается после этого фрекен Ренман?

— Так сразу я точно определить не могу. Но речь идет о сумме, составляющей примерно два миллиона крон. Хотя, само собой разумеется, издержки на налоги будут неслыханно велики.

— Как вы полагаете, господин адвокат, если бы фру Ренман успела встретиться с вами вчера вечером, какие последствия могли бы иметь место для двух вышеупомянутых особ?

Голос Хеймерсона прозвучал еще более сухо, чем обычно:

— Несколько росчерков пера, и фрекен Гуннарсон была бы лишена наследства. Наследство фрекен Ренман могло бы, как я уже объяснил, сократиться на половину всего состояния. Остальная его часть, по всей вероятности, пошла бы на благотворительные цели.

Настала почти зловещая тишина.

Турвальд прервал ее, как-то странно пробормотав:

— Иными словами, повезло, что она умерла именно тогда, когда собиралась это сделать.

Однако Кристер Вийк весьма почтительно протянул руку пожилому юристу.

— Благодарю вас за справку. Но мы больше не задерживаем вас, господин адвокат. Похоже, будет дождь, а до города довольно далеко.

Он проводил адвоката до самой лестницы. Когда он вернулся, лицо его было сурово. Но первым в наступление пошел Турвальд.

— Мне кажется, комиссар, пора вам прекратить играть с нами в кошки-мышки. Стало быть, она убита?

Виви Анн на диване выпрямилась, как свеча.

— Убита? — резко спросила она. — Боже мой, о чем ты болтаешь? И кто этот парень, который ведет себя так, будто он тут хозяин?

Турвальд бережно обнял ее.

— Он — комиссар уголовной полиции, дорогая! И, если я не ошибаюсь, шеф государственной комиссии по расследованию убийств.

— Но я не понимаю?..

Вынув с отсутствующим видом трубку изо рта, Кристер дружелюбно сказал:

— Тут и понимать особенно нечего… пока что. Фру Ренман явно отравлена, а Хедвиг Гуннарсон обеспокоена, как бы ее не обвинили в том, что она подала на стол ядовитые грибы. Я обещал помочь ей в небольшом расследовании в этом направлении.

— Но почему она мне ни словом не обмолвилась об этом? — И все также возбужденно добавила: — Что вы обнаружили, комиссар? Само собой разумеется, не небрежность Хедвиг.

— Не-е-ет, — протянул Турвальд.

Но он произнес это слово так, что оно заставило нас обоих — и Кристера, и меня — прислушаться.

— Ты, кажется, сомневаешься? В чем дело?

— Давай, выкладывай!

Турвальд уже раскаивался в своей реакции, но был вынужден продолжать.

— Я вспомнил только, что Виви Анн плохо чувствовала себя на днях, когда ела грибы, которые собрали Хедвиг и Йерк. Разве ты не помнишь?

— Да-а, помню, — чуточку неохотно призналась она. — Это случилось в понедельник. На ланч мы ели омлет с грибами. Но это было вовсе не так, как тогда, когда заболела мама; я почувствовала лишь легкое недомогание, прежде чем мы поехали в город, но потом все прошло. Да и вообще позднее вечером у меня начались месячные, а в таких случаях у меня всегда перед этим болит живот.

Кристер жадно дымил трубкой.

— Ну ладно, во всяком случае трудно решить, почему только фру Ренман — или, возможно, господин Гуннарсон и фру Ренман — заболели после приема, на котором подавали раков.

— Они ели из одного и того же блюда, в котором были грибы, — заметил Турвальд, который явно наблюдал тогда за ними.

А между тем он не сидел так близко к Аларику, как я, и я снова заверила его:

— Он и кусочка тушеных грибов не съел. Кроме того, он почувствовал себя плохо сразу же после еды, но Адель стало плохо на другой день.

— Больше подозрений вызывает у нас то, что пила фру Ренман, — объяснил Кристер. — Кто-нибудь из вас видел, кто смешивал ей напитки?

— Вы, комиссар, имеете в виду ее ужасное пойло — джин-ликер-кока-кола-грог?

Виви Анн вздрогнула.

— Я всегда предупреждала ее, что эта смесь будет стоить ей жизни. Но она, разумеется, в это не верила.

— Я стоял рядом с ней, — сказал Турвальд, — когда потом мы поднялись в зеленую гостиную сразу же после праздничного ужина, и тогда она собственноручно смешала свое особое зелье. Йерда и Йерк тоже были при этом, но ни они, ни я не захотели пить грог перед кофе, так что ограничились лишь тем, что смотрели, как пьет Адель. А затем по желанию хозяйки все перешли на террасу.

— Ну, а потом?

— Потом?

Лицо Турвальда с резким орлиным профилем выражало, с одной стороны, готовность помочь, а с другой — непонимание, к чему клонит Кристер.

— Вот именно, я хочу услышать, чем каждый из вас занимался в последующие за этим часы.

Турвальд, казалось, все еще был совершенно сбит с толку.

— Я не могу ничего сказать ни о ком, кроме себя. Я находился на террасе до тех пор, пока мы не помчались вниз, чтобы помочь Аларику.

— Все ли были на террасе?