Искательница бед и приключений

– Что вас занесло в этот квартал – на мою удачу? – я рискнула улыбнуться Иверсу.

– Меня перехватил у отеля какой-то оборванец с дудкой и мешком полосатых крыс. Сказал, что вам не помешает помощь.

– И она не помешала, – вздохнула я. – Кстати, у Ганура в мешке не крысы, а мангусты.

– Давайте выпьем чаю, и вы мне все расскажете, – Иверс направился к чайной «Пещера Миндаля» – той, где хозяином одноглазый Сераф.

Сераф оказался на месте и даже не поседел за года, только повязку на глазу сменил на бархатную, с золотой вышивкой – видать, дела у него шли неплохо.

Он сразу узнал меня, рассыпался в цветистых приветствиях, просил передать свое почтение родителям. После провел нас в укромный закуток, где скамейки устилали пышные ковры, и принес пиалы и чайник с мятным чаем. Да еще выставил тарелку с финиковым печеньем – бесплатно.

Иверс шумно отхлебнул из пиалы, отфыркался, и сурово велел:

– Рассказывайте.

Я пожала плечами.

– Муллим – мелкий контрабандист и. искатель древностей без лицензии.

– То есть, грабитель захоронений, как ваш отец? – без обиняков уточнил Иверс.

Я поежилась и кивнула. Многое же профессор, оказывается, обо мне знает.

– Ну да. Муллим за мной ухаживал одно время. Мне тогда семнадцать было, ему... лет двадцать, наверное.

– И вы его поощряли?

– Ни в коем случае! Терпеть его не могла. Думаю, ему не столько нужна была я, сколько мой дар искателя.

– Ну, думаю, вы его тоже привлекали, – оценивающий взгляд Иверс пробежался по моему лицу, спустился ниже и остановился на вырезе блузы. Потом он опомнился и отвел глаза. – Вы девушка яркая и с острым языком, – сказал он оправдывающимся тоном. – У таких обычно много поклонников.

Я сердито отмахнулась.

– Однажды Муллим подкараулил меня и потребовал, чтобы я помогала ему искать древние могилы. Пригрозил, что иначе моему отцу не поздоровится. И я испугалась, потому что Муллим водил компанию со всяким отребьем и не расставался с ножом.

– А что сказал ваш отец?

– Ничего... Муллим велел молчать.

– Он вас запугал? – искренне удивился Иверс. – Не думал, что кто-то на это способен.

– Мне тогда было лишь семнадцать! – возмутилась я. – Вы не жили в трущобах Хефата и не знаете, что это такое – ходить да оглядываться. Я стала помогать Муллиму. Во время наших с отцом походов примечала места захоронений, но отцу о них не сообщала, а отмечала на карте и передавала Муллиму. Но он становился все настойчивее. Потребовал, чтобы я вышла за него замуж и всюду его сопровождала в вылазках. А потом я уехала в Сен-Лютерну. Передала Муллиму последнюю карту с отметками могил, да только накануне сама к ним наведалась и забрала оттуда кое-что... серебряные бусины, серьги, подвески, поющие чаши. Продала их перекупщику и на эти деньги жила в Сен-Лютерне почти год.

– И как вы на это решились, думая, что вашему отцу грозит опасность?

– В том-то и суть, что опасность ему не грозила! Я в его дела не вникала, и слишком поздно узнала, что отец, оказывается, водил дружбу с полицейским комиссаром и находился под его защитой. Муллим не посмел бы ничего сделать отцу. Он меня провел.

– Водил дружбу – то есть, делился с комиссаром награбленным? – нахмурился Иверс. – А тот закрывал глаза на его незаконую деятельность?

Я промолчала, сделав вид, что ужасно заинтересовалась чаинками на дне пиалы.

– Бурная же у вас была юность, Джемма.

– Не всем повезло родится в богатой образованной семье, как вам.

Иверс покачал головой и вздохнул.

– Вот, значит, почему вы не хотели возвращаться в Афар. А я-то подумал, что вас удерживают какие-то глупости, вроде разбитого сердца. Что у вас тут остался неверный возлюбленный, или еще какой идиот, готовый и дальше портить вам жизнь.

– У меня тут остались только неприятные воспоминания, и никаких возлюбленных, – отчеканила я.

– Не может быть, – не поверил Иверс. – Прямо-таки ни одного?

– Ни одного. Да и какое вам дело?

Взгляд профессора вдруг смягчился.

– И верно – никакого. Но мне будет спокойнее, если я буду знать, что вас не ждут в Афаре другие сюрпризы вроде Муллима.

– Муллим трус, мелкая сошка. Скоро мы уедем из Хефата, и он меня забудет.

Иверс задумался. Опустил глаза, побарабанил пальцами по столу. Цокнул языком.

– Джемма, касательно вашего прошлого... Теперь мне многое стало понятно... – начал он, но вдруг передумал продолжать, стиснул губы и покачал головой. Вздохнул, потер затылок и неожиданно сменил тему:

– Кстати, Джемма, посмотрите обновленный список: все ли у нас есть для отправления? Мы проверяли перед отъездом, но вдруг нужно что приобрести?

Иверс придвинул мне блокнот. Я сделала вид, что изучаю записи, хотя глаза впустую бегали по строкам.

После стычки с Муллимом я разволновалась, начала болтать, но возбуждение прошло, и меня сковало от неловкости. Я сердилась на себя.

Ну вот зачем поделилась с Иверсом своей историей?

В Афаре грабить захоронения не считалось чем-то зазорным – промысел как промысел, не хуже других. Власти, разумеется, смотрели на это иначе. Но я была лишь девчонкой, которая помогала отцу. Какой с меня спрос?

Все же я обычно не рассказывала о своем детстве. Не потому, что стыдилась. Просто не любила глупых вопросов, недоумения. Столичные жители плохо представляют жизнь в Афаре, воображают себе всякий вздор. А моя история как будто этот вздор подтверждала.

Знали о моем прошлом немногие – мой куратор в академии, пара студенческих подруг, Абеле Молинаро.

Мне ничего не стоило соврать Иверсу, обойтись полуправдой. Но я выложила все не задумываясь. Может, от того, что меня не волновало его мнение? С врагами можно не притворяться; они и так видят в тебе худшее.

Но профессор принял мою историю спокойно. Даже с пониманием. Это, как ни странно, настораживало. Я чувствовала подвох.

Через силу я включилась в обсуждение скорого отъезда. Привычный обмен колкими репликами дал мне прийти в себя.

Мы жарко спорили, но серьезной стычки не случилось.

Даже Иверс это заметил.

– Мы беседуем уже час и ни разу не поругались, – он задумчиво почесал щеку.

– Невероятный прогресс, – подтвердила я не без иронии.

– Глядишь, и друзьями станем.

Тут я не удержалась от скептической гримасы.

Друзьями? Ну, это он хватил лишку. Разговаривать без оскорблений еще не значит подружиться.

И тут меня осенило.

Нет, мы не друзья. Но больше и не враги. Мы – сообщники. Нас объединяет сомнительная цель. Мы говорим на одном языке. Делим риск и опасность на двоих. Вместе мы уже пережили немало передряг, не раз выручали друг друга. Готовы и дальше прикрывать спину партнеру. Но можем и поставить подножку, если ставки повысятся. Каждый изучает сильные стороны другого, учится терпеть его недостатки, но не обязан изображать любовь и понимание. Мы всегда будем говорить друг другу неприятную правду. Будем увлеченно ругаться, язвить и задирать друг друга – и находить в этом удовольствие.