Искательница бед и приключений

Мы вышли в коридор и застыли, неприятно пораженные. Прохода в пещеру больше не было. Он бесшумно закрылся, пока мы возились в камере. Перед нами поблескивала гладкая стена.

– Ничего страшного, – ободряюще сказал Иверс. – Все равно в пещере нам делать нечего. Теперь только вперед.

– Зачем зодчие устроили замок с загадкой? – недоумевал Озия, раздирая полотнища.

– Полагаю, вход и загадка – нечто вроде обряда инициации. Проверка на храбрость и сообразительность.

– А еще проверки будут, как вы думаете?

Иверс пожал плечами и обменялся со мной взглядом. Мы оба понимали – испытание вряд ли окажется последним.

Он достал коробок и разжег костер. Древние тряпки горели жарко, почти без дыма. Иверс разложил возле огня кусочки бекона и раскисшие галеты.

Мы вернулись в камеру, профессор запустил руку в ящик и достал бронзовую чашу.

– Наберем воды из колодца.

Он протянул чашу мне, но тут же отдернул руку. Вздохнул, мягко провел пальцами по выбитым на боках символам.

– Какое варварство – кипятить воду в древнем артефакте. Мы его даже не датировали и не описали.

– Не время для научной щепетильности! – я потянула чашу на себя, но профессор не сразу ее отдал, пришлось немного побороться за артефакт.

– Джемма, а ведь твоя выпускная работа была посвящена именно вотивным* чашам.

– Ну да, – я поморщилась, а Иверс развеселился.

– Ты подробно описала, как родственники снабжали усопших всем, что им понадобится на пирах в загробных чертогах. И сделала неожиданный вывод, что древние амиритяне были те еще пьяницы.

– И разве я была не права? Их погребальные курганы доверху набиты бочонками и бутылками с вином, штопорами и вот такими вот чашами для хмельных напитков. Чтобы усопшие могли и в послесмертии предаваться разгулу.

– И главный твой вывод был в том, что именно невоздержанность и сгубила цивилизацию амиритян.

– Нормальная теория, не хуже других. Желаете вновь вступить в научный спор? Не стоит, профессор. Ведь на этот раз я могу и не сдержаться, а в руке у меня тяжелый артефакт.

Иверс в притворном ужасе поднял ладони.

– Тогда лучше промолчу.

Я удовлетворенно хмыкнула.

Мы вернулись в коридор и осторожно заглянули в ближний колодец – квадратное отверстие два на два локтя. Поверхность потока бурлила далеко от края.

Я легла на пол ничком и потянулась к воде.

– Ты зачерпываешь, а я тебя держу, – велел профессор и тут же крепко обхватил меня за талию. Его рука надежно сжимала мои ребра, грудь упиралась в спину, и я на миг замерла, впитывая тепло его тела.

Я набрала и передала три полных чаши воды, и когда поднималась, профессор рывком потянул меня наверх и перестарался – мы потеряли равновесие, опрокинулись, он упал на спину. Я нависла над ним, упираясь локтями в его плечи, уставившись в его заросшую физиономию и блестящие в сумраке глаза. А он продолжал обнимать меня.

Мы оба тяжело дышали. У меня с волос стекала вода, капли падали профессору на щеку и рассыпались по щетине, но Иверс даже не поморщился.

В такой неловкой ситуации требовалось что-то сказать, но Иверс молчал и внимательно меня разглядывал. Наконец, сообщил:

– Что-то я устал. Вставать не хочется. Добыча воды лишила меня сил.

– У вас же есть трос. Можно привязать чашу, спустить и зачерпнуть. И как мы сразу не догадались! Было бы проще.

– А так приятнее.

Не успела я уточнить, что он имеет в виду, как Иверс оттолкнул и легко усадил меня рядом. Поднялся и понес чаши к костру.

Я осталась на месте, чтобы прийти в себя. Сердце часто билось о ребра, голова кружилась.

Мои силы тоже были на исходе.

С огромными трудностями Иверсу удалось выломать и расщепить часть крепежа. За века дерево стало твердым как камень. Но усилия оправдались: теперь у нас имелось достаточно топлива.

Аджиб и Озия обшарили соседние комнаты и принесли еще пеленальных полотен. Застывшую смолу в горшках удалось растопить на огне.

Мы уселись у костра и впервые за бесконечный день позволили себе расслабиться. Пламя ярко освещало шероховатые стены и наши измученные лица. За пределами светового круга тьма смыкалась и становилась непроглядно густой.

Не хотелось думать, привлечет ли костер кого-нибудь непрошенного из бесконечного коридора. Мы сражались с одной опасностью за раз. И самая очевидная сейчас – ослабеть от голода и холода.

Скудные припасы поделили поровну, каждому досталось по чашке слегка подслащенного чая, галете и кусочку бекона.

В мокрой одежде нас знобило, дрожь сотрясала тело. Иверс первым скинул куртку, стянул рубашку и разложил возле костра.

Аджиб молча последовал его примеру, Озия, помешкав, тоже взялся за подол:

– Прошу прощения, уважаемые дамы...

– Дамам тоже следует раздеться, иначе они заработают простуду, – заметил Иверс.

– Сейчас не до приличий.

– Мы отвернемся, – поспешно сказал Озия.

Эвита опустила голову, и, путаясь в рукавах, начала разоблачаться. Я неловкости не испытывала. Сейчас среди нас нет женщин и мужчин. Есть люди, которые хотят выжить.

Мы с Эвитой остались в тонких рубашках – без курток они быстро высохнут прямо на теле.

Эвита все еще стеснялась. Она подобрала колени и натянула подол до самых пяток, став похожей на тощую курицу.

Наши спутники из деликатности переменили положение, усевшись лицом к стене, спиной к костру.

На костлявой спине Озии выступил острые позвонки. Смуглая спина Аджиба напоминала треугольник – у нашего проводника оказалась тонкая талия, а вдоль позвоночника тянулась затейливая татуировка. Я покосилась на Эвиту и заметила, что она тоже изучает узор из-под опущенных ресниц.

Медленно, очень медленно я перевела взгляд на профессорскую спину. Тоже треугольник, но более внушительный. Какие у него широкие плечи!

Иверс не сидел без дела – он продолжал мастерить факелы, и рельефные мышцы скользили и бугрились. Отблески огня словно обливали его кожу, она светилась, как бронзовая, в выемках под лопатками двигались тени. Над поясом брюк виднелась светлая полоска. Профессор когда-то работал под солнцем полуобнаженный – наверное, на раскопе.

Вдруг мне стало очень жарко, и костер тут был ни при чем.

Брюки у мужчин плотные, будут долго сохнуть. Надо бы предложить им раздеться полностью. Но я промолчала. Вид почтенного профессора без штанов – это уж слишком.