Исправленному верить
Шрифт:
Я с раздражением чертыхнулась, наплевав на то, что Всемилостивый такого не одобрил бы… и отчего я так мало запоминала содержание книг, которые доводилось редактировать? «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи!», - с тоской думала я, откладывая в сторону самописку.
Ладно, будем считать, что чертёж коптильни готов, в самом крайнем случае будем дорабатывать нюансы прямо во время эксплуатации. Осталось самое сложное – упросить деда Гаспара выделить мне для экспериментов ненужную ёмкость – в жизни не поверю, что у такого запасливого гражданина, как наш садовник, не завалялась где-то в лопухах славной бочечки такого приятного размера.
Однако, я слишком плохо думала о дедуле, когда
Самым волнительным был момент, который вызвал множества споров – зажжение щепы. Я решила, что буду действовать по пути наименьшего сопротивления и использовала те небольшие щепочки, которые были в саду, по здравому размышлению предположив, что сухая щепа просто быстро сгорит со всем содержимым, а очень мокрая – не загорится. Как найти ту самую золотую середину, я не знала, но метод «научного тыка» пока никто не отменял, поэтому я с самым важным и непоколебимым видом попросила Демиэна, крутившегося тут же, замочить щепки в воде. У парня лишних вопросов не возникло, отчего я была только благодарна… и вот уже пытаюсь заставить дымиться щепу и закрываю крышкой импровизированную коптильню.
– Испортится-то рыба теперь, небось? – забормотал дед Гаспар, тревожно осматриваясь по сторонам. – Вся дымом провоняет, и всё!
Однако, услышав от меня обещание, что у нас получится редкая вкусность и первый кусок получит дедуля, как самый ответственный, он немного успокоился, только всё равно сообщил, что до конца процесса копчения он не сдвинется с места – не дай Всемилостивый, что-то пойдёт не по плану, а то ещё хлеще – я просто устрою пожар со своими богопротивными экспериментами. Ну, что же… будем считать, что ответственный сторож и смотритель у нас есть, осталось только дождаться конца процесса. Если всё пойдёт по плану, то у нас будет товар, который мог бы заинтересовать покупателей на рынке Сен-Симона.
***
Крестьянская телега медленно тянулась по тряской дороге, Клод глубже натягивал шляпу, пытаясь спастись от удушливой жары, и отчаянно зевал, задумчиво смотря куда-то вдаль, его супруга угрюмо смотрела вперёд, крепко держа в руках вожжи. Одному только Пьеру, который напросился с ними в город, было не до спокойного умиротворения – его гнала вперёд жажда мщения. Да, он прекрасно помнил о том, что Клод настаивал на том, чтобы сам Пьер молча проглотил все обиды, которые были нанесены ему лично в доме госпожи Валер, это не считая того, что собственность самого Пьера была незаконна отобрана ею же.
– Мало тебе было позора? – устало вопрошал Клод, прикрывая один глаз и засовывая в рот травинку. – Ты уж молчи лучше, глядишь – и за умного сойдёшь! Я слыхал краем уха, что эта госпожа Тина оказалась на удивление резвой дамочкой, за ремонт и восстановление старого дома принялась всерьёз.
Однако, длинные пространные речи не доходили до Пьера, оскорблённого в лучших чувствах. Поэтому, когда он в очередной раз
услышал старую песню от своего родственника на тему: «Не трогай дурную бабу!», предпочёл благоразумно отмолчаться.Клод со вздохом отвернулся от насупленного мужика, решив для себя, что всё, что мог, он сделал. По приезду в город, они заняли привычные места с краю съестных рядов местного рынка, рассчитывая на то, что им удастся расторговаться, не заплатив налога на торговлю. Местные-то, им и так, и эдак, платить придётся, а тут, глядишь, удача может им улыбнуться…
– Я… это… вы постойте тут с товаром моим… я сейчас… - загадочно сообщил Пьер, суя ведро с яблоками меланхолично разгружающей здоровые короба старостихе. Та равнодушно пожала плечами, в результате чего мужик счёл себя свободным.
В администрации Сен-Симона ему ранее бывать не доводилось, и он немного трусил. Но отказываться от своей затеи вывести на чистую воду госпожу Вален всё же не оставлял:
– Это ж надо, что за несправедливость на свете деится!? – бормотал он, подбадривая себя и оглядываясь по сторонам, торопясь покинуть рынок.
Здание местной управы было тут же, на рыночной площади, аккурат рядом со главным храмом Сен-Симона, поэтому Пьер очень надеялся на то, что его отсутствие будет не слишком заметным – выслушивать очередные нотации от родича он бы не хотел.
Зайдя в полумрак огромного холла, бедный крестьянин ощутил тот священный трепет, который должен быть у каждого ответственного гражданина, торопливо снял шляпу и медленно побрёл по длинному коридору, в котором стояли люди, просто молча или же о чём-то переговариваясь друг с другом. Тут же шустрыми рыбками бегали мелкие клерки, важно проходили серьёзные господа в хороших костюмах. И к кому тут обращаться, было решительно непонятно.
Тогда крестьянин решил поделиться своей бедой с тем, с кем мог – с таким же беднягой, который грустно стоял в коридоре и подпирал собою стенку.
– Беззаконие, говоришь, госпожа творит? – задумчиво протянул мужик, почесав буйную шевелюру. – Так это в жандармерию, поди?
Другой гражданин, одетый в новую рубаху, засомневался:
– Можно и так, конечно… только раньше же поместье было в ведение управы? Стало быть, и купила госпожа его только тут. Так чего же ты сомневаешься тогда? Это тебе в кадастровый департамент надобно, там её прояснят, уж будь покоен!
Пьер поблагодарил умного человека и отправился на поиски того самого… департамента, стало быть. Очередь в кабинет была не чрезмерная, так что уже через несколько часов он мог попасть за заветную дверь, где его непременно выслушают и скажут, что обязательно накажут и саму госпожу, и её наглых домочадцев, и ту корову, которая выставила его идиотом перед всем посёлком. При этом крестьянин старался не думать о том, что сейчас его отсутствие на рынке, скорее всего, заметят.
Впрочем, все волнения от того, что Клод снова будет ворчать, заменились переживаниями от того, сможет ли сам Пьер чётко и по делу пояснить господину Сентри Поль причину своего визита. От волнения у него даже вспотели ладони и лоб, когда он нерешительно потянул на себя ручку на двери кабинета такого важного чиновника городской управы.
Впрочем, сам господин Сентри оказался приятным молодым человеком, он сидел за столом в крошечном кабинетике и чертил что-то на листах бумаги, лежащим перед ним. Казалось, он был погружён в собственные мысли и не обратил большого внимания на приход нового посетителя. Но Пьер не был бы тем, кем он есть сейчас, если бы он так просто сдавался. Поэтому он упрямо стал жаловаться на самоуправство новой хозяйки имения, сообщая, что госпожа Вален Тина несправедлива к ним, простым людям.