Истории замка Айюэбао

Продвижение машины заблокировала толпа. Непрерывно раздавались яростные крики. Солнце было уже на юге. Баоцэ почувствовал, как отливающий серебром звук, проникший в него через макушку, стремительно сжался в твёрдый комок и застрял под ложечкой. Глаза его, казалось, вот-вот лопнут от напряжения в попытке разглядеть силуэт, исчезнувший в густой туманной дымке. Не в силах выдавить из себя крик, он лишь глотал проклятия. «Учитель мой, на этом мы расстанемся!» Юноша закрыл глаза, готовый перейти из тёмной ночи в другую тёмную ночь — в мир, не освещаемый ни единым лучиком света. Машина, покачиваясь, ехала дальше, время от времени останавливаясь. Вокруг стало пугающе тихо. Он открыл глаза и увидел городские кварталы. Ему хотелось прокричать: куда вы меня везёте? Но кричать он не мог, мог только думать. Рука охранника за его спиной крепко сжимала верёвочный узел, опасаясь, как бы заключённый не попытался на собственный страх и риск спрыгнуть с машины. Но это было абсолютно невозможно. Однако последнее видение в его полубреду было о том, как он и впрямь выпрыгнул из кузова, и сзади сразу же загремели выстрелы, а он стрелой метнулся в лес, скатился по речному порогу и свалился в стремнину; водоворот увлёк его на дно, но он сумел сбежать.

Дорогу развезло от грязи, и машину нещадно трясло. Солнце перебралось прямо на юг. Послышался гул человеческих голосов; казалось, лоб облепил целый рой гудящих пчёл. В душе у Баоцэ что-то щёлкнуло: приехали. Грубый окрик, толкотня. Арестантов подталкивали штыками, кто-то из охранников спрыгивал с кузова, увлекая за собой заключённого за узел верёвки. Слышались шлепки, хлопки, и вот уже все узники лежали на земле. Одна пожилая женщина неудачно упала, лицо у неё было всё в крови, но она не успела даже застонать, как конвойный резко потянул её. Десять с лишним человек связали между собой и повели. Люди толпами теснились в ложе широкой реки, сейчас пересохшей и источающей зловоние, вместе с которым волнами накатывали выкрикиваемые лозунги. Взвод вооружённых людей, кипя возмущением и отвращением, выставил перед собой ружья и безжалостно расталкивал толпу, а та по-прежнему продвигалась вперёд. Баоцэ понял, что любопытство у толпы вызывают они, арестанты, поэтому она упорно продолжала шагать — людям хотелось хоть одним глазком взглянуть, сохранить в памяти эти ужас и отчаяние. Если бы не вооружённые солдаты, охранявшие эту дюжину заключённых, толпа затоптала бы их в грязь. Яростно ревели репродукторы, но на самом деле это были ревущие людские потоки, надвигавшиеся набирающими силу волнами. Баоцэ поднял голову и посмотрел вперёд. Неподалёку он заметил земляной помост, окружённый камышовыми циновками, на котором в рядок сидели люди, а по обеим сторонам стояли вооружённые солдаты. Он увидел пулемёт с диском, который один из людей полулёжа прижимал к груди и направлял в толпу. Много времени спустя до Баоцэ дошло, что при малейшей опасности из этого пулемёта с диском в толпу полетели бы свирепые пули.

Началось собрание. Слов было не разобрать, потому что голоса из репродукторов смешивались с рёвом толпы. Баоцэ услышал скрип песка в речном русле, как будто что-то жарится в масле. В воздух взлетела стая птиц. Баоцэ плотно зажмурился, но всё равно видел мерцающее световое пятно, в которое превратилось сияющее солнце, неумолимо движущееся на юг. Этот далёкий круг света, расширяясь, накрыл собой весь мир, а в ушах гулко звенел допрос: «Как тебя зовут? Откуда ты? Куда направлялся?» Он чуть было не брякнул: «Меня зовут Чуньюй Баоцэ». Но в последний момент он бодро открыл глаза и громко выпалил:

— Я из Саньдаоган, меня зовут Лю Сяосян!

Ответив, он снова ощутил за спиной ту же руку: она остервенело тянула его, а затем последовал пинок. Ага, снова со всех сторон заволновалась толпа, как волнуется и колышется тростник на осеннем ветру. Баоцэ потянули за верёвку и куда-то потащили вместе с несколькими другими людьми, и так они и плелись в окружении вооружённых людей. Он снова оказался в кузове грузовика.

3

Баоцэ вновь бросили в ту же тёмную сырую камеру, и надзиратель снова прицепил его к кольцам на кровати. От звона цепей на руках и на ногах он никак не мог уснуть, и лишь когда был вконец измотан, наконец прикрыл ненадолго глаза и в забытьи, казалось, погрузился на дно водоёма. Это был не сон, а удушье. Едва наступила полночь, как в камере снова отворилась дверь, и у кровати встали двое. Один — мужчина средних лет в накинутом на плечи пальто, — нахмурившись, взял из рук своего спутника тетрадь и перелистал её, а затем тихо сказал:

— Эй, мальчишка, — он повысил голос, — вставай.

Баоцэ, одной рукой поддерживая железное кольцо, встал у кровати, весь дрожа; железные цепи вытянулись во всю длину. Человек в жёлтом пальто глубоким голосом и сильно гнусавя стал допрашивать его, задавая всё те же вопросы, которые ему задавали уже много раз. Этот человек проявлял необычайный интерес к его детству и подробно расспрашивал о том моменте, когда он был на волосок от гибели: каким образом коршун сбросил его в воздухе.

— Ого, вот это да, тебе бы служить десантником! — улыбнулся второй.

— Освободите ему ноги, достаточно кандалов на руках.

— Слушаюсь, начальник!

С того дня его больше не приковывали к кровати, за что он испытывал бесконечную благодарность к освободителю. Он буквально купался в лучах надежды, оросивших омертвевший грунт, и тот звонко втягивал в себя благодатную влагу. Баоцэ повторял про себя: я обязательно буду жить и сделаю всё, чтобы отсюда выйти, ведь я поклялся Ли Иню, что выполню его просьбу. Я проделал долгий путь и был уже на полпути к цели, но осталось ещё полпути. Я буду цепляться за жизнь, не дам ей оборваться, она будет крепка, как корни вяза. «Учитель, я вылечу из клетки! Я дикая птица, которую не заморишь голодом и не забьёшь до смерти…» Ночью он прикладывал руку к груди и ощущал пустоту: он потерял самое ценное — те вещи, которые всегда были с ним, когда он боролся за жизнь, — несколько экземпляров школьного журнала и две записные книжки. Душа его болела. Эти вещи хранили всё его прошлое, а теперь они пропали. Сжав руки в кулаки, он представлял себе, как вернётся в те опасные места, в тот переулок. В этот момент его больше всего волновало, как бы бумага не испортилась от дождей, снегов, ветра и инея. Небесный владыка, помоги мне.

Уснул он уже на рассвете. Но, едва задремав, был разбужен криком. На него смотрел в упор человек с пистолетом на поясе и резиновой дубинкой.

— Казённого питания больше не будет, теперь будешь есть из общего котла.

Ничего не понимая, Баоцэ застыл.

— Тебя что, огреть надо, чтоб ты зашевелился? — Человек положил одну руку на дубинку на поясе.

Баоцэ поспешно встал с кровати. Во дворе уже ждали несколько арестантов — все только в наручниках, ноги свободны. Рядом стоял крытый брезентом грузовик, там же ждали конвойные.

— Быстро в грузовик, пошевеливайтесь!

Арестанты засуетились, но наручники мешали, и кто-то после нескольких неудачных попыток так и не смог влезть в кузов. Конвойный подтолкнул его прикладом сзади. Грузовик очень скоро выехал из города. Когда все уселись в кузове, конвойный опустил брезент, и внутри стало темным-темно. Когда глаза Баоцэ немного привыкли к темноте, он подсчитал заключённых: всего шестеро да ещё три конвойных. В животе урчало, его мучили жажда и голод. В полдень грузовик встал на обочине, один из конвойных выдвинул деревянный ящик, на котором сидел, открыл его, и оттуда сразу же донёсся аппетитный запах еды. В ящике лежали коричнево-чёрные хлебцы из дешёвой муки и немного солений. Арестанты набросились на еду, как голодные волки. Конвойные спрыгнули с грузовика, постелили кусок брезента поблизости и тоже приступили к еде. Откусив хлебец, Баоцэ выглянул из кузова наружу, оценивая возможность побега. Здесь была возвышенность; грузовик остановился на склоне, в тридцати метрах от него виднелось кукурузное поле, зелень тянулась до самого холма. Если бы удалось скрыться в этой зелени, можно было бы на одном дыхании добраться до холма. Никто бы не стал искать его там, а он стал бы диким обитателем гор, он бы прыгал, резвился, перелетал с ветки на ветку, как колонок… Он прикрыл глаза. Во рту ощущался вязкий и горький привкус хлебца. Он расправился с едой в один присест. Он понимал, что от кандалов на руках самостоятельно не избавиться, а значит, и убежать не получится, поскольку бежать быстро он не сможет, равно как и лазать по деревьям в горах.

Грузовик поехал дальше. Взобравшись на возвышенность, они въехали в горный район. Здесь теснились высокогорья, деревьев почти не было, многолетняя засуха выжгла всю зелень. Глядя на безжизненные, голые горные хребты, Баоцэ занервничал. Машина долго кружила среди гор и добралась до места назначения ближе к ночи. Это была уже настоящая тюрьма, с высокими стенами и проволочными заборами, с вооружёнными солдатами. Баоцэ понял, что прежнее место, где его держали, вероятно, предназначалось для временного заключения и проведения допросов, а оттуда арестантов распределяли в зависимости от степени тяжести преступления. Однако он не знал, насколько тяжко его преступление и каков срок его заключения. Неведение страшнее всего. Когда накатывало отчаяние, он стискивал зубы, выпрямлялся и тихонько говорил себе: держись, потерпи ещё. В камере с двухэтажными нарами содержалось восемь человек. Хорошо хоть наручники сняли. Руки у Баоцэ были скованы всё время, с того самого дня, как его арестовали, и теперь он испытывал облегчение и радость. Он с удовольствием вытянул руки и пошевелил запястьями, разминая затёкшие суставы. По вечерам, как обычно, зажигали ненавистный электрический свет, который проникал и через окошки. Баоцэ зарывался лицом в подушку и только так создавал себе темноту; в это время к нему приходили сладкие воспоминания. Он мысленно взывал к своим родным и учителям. Имя, которое всплыло в его памяти непосредственно перед тем, как он уснул, удивило его: за всё время своего заключения он впервые вспомнил о ней — о Сяо Гоули.

Эта девушка, которую он случайно встретил в пути, спрашивала его, сможет ли он на обратном пути заехать к ней. Он уснул с промокшими от слёз ресницами.

Арестантская роба, серого цвета. Каждый заключённый получил кирку, молот и металлический лом. Шагали один за другим под вооружённым конвоем, пока впереди не возник гигантский каменный карьер, большая каменоломня. Оттуда доносился стук инструментов и треск раскалываемых камней, и так с утра до вечера. Завтрак и обед — на рабочем месте, и только ужин — на территории тюрьмы. Всходило солнце, и его лучи, отражаясь от гранита, ослепляли, отчего в глазах рябило и кружилась голова. Баоцэ работал в паре с мужчиной средних лет с покалеченной правой рукой: эта рука у него скукожилась, поэтому он мог работать только ломом, держа его в одной руке, но не мог работать молотом, к тому же, действуя изувеченной рукой, он боялся, что молот выскользнет и покалечит другую руку. Он рассказал Баоцэ, что руку ему сломал староста деревни.