Истории замка Айюэбао
Шрифт:
— Ну что ж, ступай скорее, раньше уйдёшь — раньше вернёшься.
Баоцэ хотел было задержаться ненадолго, но она настойчиво его выпроваживала, и ему ничего не оставалось, кроме как уйти. Удаляясь от её дома, он услышал, как она прокричала ему вслед:
— Береги себя!
В поезде, доводящем до исступления своей неспешностью, Баоцэ всю дорогу ехал, прикрыв глаза и вспоминая свой недавний тяжёлый сон. Он уже не испытывал ни удивления, ни страха, он лишь чувствовал, что все пережитые невзгоды, бегство и скитания — всё было во имя этого запоздалого приглашения. Самые важные встречи в жизни человека всегда происходят неожиданно, и от них нельзя уклониться. Ну что ж, значит, нужно их принять. Весь завод, вся заводская территория Саньдаогана грохотала и суетилась, все окликали его, радуясь его возвращению. Он отсутствовал всего-то чуть более десяти дней, но дел накопилась целая гора, всем он требовался, и нужно было всё улаживать по порядку. Днём он сбивался с ног, пытаясь всё успеть, а по ночам размышлял. Кукурузное поле с редкой растительностью, едкий, но такой манящий дым сигарет. Он садился на кровать и читал
Синмэй, похоже, всё это время ждала Баоцэ, и его возвращение не стало для неё сюрпризом. Она молча сняла с него рюкзак и принесла тазик с водой для умывания. Баоцэ старался сдерживать себя, но с момента приближения к тому дому его душа заполыхала. Женщина начала готовить ужин, всё получалось у неё быстро, аккуратно и ловко. Клубни таро, жареная капуста, рыбьи головы и пампушки, а ещё суп с сырым яйцом, побегами бамбука и мелко нарезанным мясом. Она взяла с книжной полки армейскую флягу, вытащила пробку и побултыхала. Комнату наполнил крепкий запах алкоголя. Баоцэ отказался, а она поднесла фляжку ко рту, шумно сделала несколько глотков и, завинтив крышку, поставила флягу на место:
— Будет на столе — ничего, кроме зла, не принесёт.
На самом деле она не очень-то умела пить: уже после нескольких глотков лицо её налилось краской, подчёркивавшей её поднятые брови, а в поведении стали проглядывать прямые и немного мужицкие манеры.
— Пристрастие к курению и выпивке у меня осталось с военных лет.
Она очень быстро расправилась с ужином и стала наблюдать, как ест Боацэ; в глазах её читались любовь и нежность. Под её взглядом Баоцэ оробел и расчувствовался. Он не ощущал вкуса еды, всеми силами старался избегать её взгляда и не смотреть на её пышную грудь. Ещё не стемнело, и женщина, удостоверившись, что на улице светло, стала натягивать сапоги с высокими голенищами. Он понял, что она собралась на прогулку, однако ему не хотелось её сопровождать: он весь день провёл в дороге и слишком устал. Но она без лишних разговоров похлопала его по плечу и велела следовать за ней.
Они снова пришли на то поле, где торчали редкие побеги кукурузы. Смеркалось. Они уселись прямо на земле на грядку. Сигарета в зубах у женщины то вспыхивала, то гасла. Подняв голову, она любовалась облаками на западе. Затем она выплюнула сигарету и притянула к себе его лицо, выпуская дым изо рта ему навстречу. Он громко закашлялся, на глаза навернулись слёзы.
Такой я человек, не могу я бывать в поле, а уж если оказываюсь здесь, то перестаю себя контролировать. — Она изогнулась в пояснице, заключила его голову в свои объятия, покачиваясь из стороны в сторону, а затем нагнула голову к его макушке и глубоко вдохнула, прищурившись.
Схватив его руку, она положила её себе на грудь. Баоцэ почувствовал, что у него заложило нос, и ему приходилось дышать открытым ртом, но и это было трудно: она непрестанно целовала его в губы, обрушив на него всю свою колоссальную нежность. Баоцэ, отчаянно сопротивляясь, жадно глотал ртом воздух, грудь его быстро опускалась и поднималась.
— Что с тобой?
— Я… Я хочу вернуться.
Синмэй помолчала мгновение, затем поднялась на ноги:
— Ну что ж, ладно, пойдём домой, а то на земле сидеть вредно для почек.
Шли очень быстро. Высокие сапоги Синмэй всю дорогу поскрипывали, и от этого скрипа у Баоцэ трепетало сердце. Он думал о том, чтобы развернуться и броситься наутёк, но продолжал следовать за ней по пятам под неутихающий бешеный стук своего сердца.
В комнате по-прежнему ощущались аромат еды и едва различимый запах алкоголя. Уже окончательно стемнело, и они зажгли свет. Электричество здесь провели недавно. Синмэй скинула с себя сапоги и как была, босиком, подхватила его на руки. Звонко выдохнув, она сказала:
— Вот что значит мужчина: хоть и тощий, а всё равно тяжёлый.
Желая испытать собственную выносливость, она дотащила его на руках до кровати. Одеяло целиком укрыло их двоих, устроившихся на постели, которая источала запах табачного дыма. Женщина по-прежнему не давала ему высвободиться. Она удивлённо разглядывала его, будто впервые видела. Он же мысленно обратился к учителю: «Учитель, я вернулся: у меня нет другого выхода, это был слишком долгий путь». Синмэй не слышала его внутреннего монолога, она лишь знала, что он пытается вырваться, но все попытки были тщетными. Наконец он уснул. Синмэй вылезла из-под одеяла и, принеся лампу, стала внимательно вглядываться в спящего, а затем на цыпочках отошла от него. Она уселась на краешке кровати в ожидании, когда он проснётся — это случилось уже перед рассветом. Он обнимал и целовал её без передышки, чем вконец разозлил Синмэй: с каменным выражением лица она скрутила его. Он ощутил всю пылкость её горячего темперамента, оценил её недюжинную силу и крепкие пальцы, сполна испытал мощь её сильных ног. Когда рассвело, она взяла передышку и, закурив сигарету, сказала: — Я сделаю из тебя закалённую сталь. Это недолго. Я, в отличие от тебя, принадлежу
военному поколению.5
В лучах рассветного солнца они валялись на постели и непринуждённо болтали. Баоцэ наконец выяснил её точный возраст: оказывается, она была старше его не на шесть лет, а немножко побольше. «Война», о которой она то и дело упоминала, оказалась просто вооружённой стычкой, произошедшей здесь десять с лишним лет назад: в то время вооружённые стычки между группировками цзаофаней[17] становились всё ожесточённее. Группировки создавали собственные вооружённые отряды, им даже присваивался номер, как у воинских частей. Синмэй в те годы, несмотря на свой юный возраст, стала членом руководства отряда, слава которого шла впереди него. Она стала знаменитостью, так как была девушкой-командиром, но ещё более — благодаря своему дерзкому и смелому нраву. У другой группировки был отряд, авторитет которого превосходил даже его мощь; этот отряд обладал численным преимуществом и превосходным оружием — несколькими повреждёнными пулемётами с дисковым магазином, японскими винтовками Арисака и пятью кустарными пушками местного производства. Звался он «Бригадой крови и стали». Он курсировал по горам и долам, между городами и деревнями, в форсированном марше мог пройти за ночь сотню ли. Он внушал страх всем вокруг. Отряд, в который входила Синмэй, день ото дня приходил в упадок и в конце концов был оттеснён на гору Мопаньшань, за что и получил название «Партизанский отряд Мопаньшань». Этот отряд отлично умел вклиниваться с тыла, славился энергичными атаками и способностью при необходимости быстро рассредоточиться. Время коллективных конфронтаций прошло, так как «Бригада крови и стали» к своему тяжёлому вооружению добавила ещё и танк: один завод сельхозтехники при коммуне, потратив несколько месяцев, переделал в танк гусеничный трактор — кабину убрали, на её место приварили специально изготовленный панцирь из железа толщиной в полсантиметра, а в оставшуюся после этого дыру-бойницу просунули дуло пулемёта. Обычно при приближении этого танка к цели через люк высовывался человек в шлеме, с пулемётом наперевес, и жадно осматривался вокруг. С этого момента положение бригады изменилось: все мелкие стычки и масштабные бои оканчивались победой «Бригады крови и стали». «Партизанский отряд Мопаньшань» стал их заклятым врагом, так как отказывался разоружаться и упрямо держал оборону, создал в горах опорный пункт и мобилизовал местное население, частенько совершая по ночам вылазки и доставляя много головной боли врагу.
В критический момент Синмэй предложила сформировать специальный отряд, вооружённый пистолетами. Она стала командиром отряда и комиссаром. Она обратилась к местному опытному охотнику с просьбой изготовить для отряда два увесистых ствола и научилась мастерски стрелять с обеих рук. На рукоятки пистолетов она повязала красную материю и носила оружие за поясом. Её спецотряд был малочисленным, но дерзким и отважным, их не пугала даже смерть. Уже за первый месяц его существования было покалечено двое бойцов: один остался хромым, второй — без глаза. Тем не менее предводительница отряда с характером львицы всегда сражалась в первых рядах, обладала храбростью и была способна на тонкий расчёт. «Партизанский отряд Мопаньшань» выступал против всего, что поддерживала «Бригада крови и стали». Самым популярным маневром тогда был захват кого-нибудь из высшего руководства противника. «Бригада крови и стали» всегда работала на опережение и потому легко захватила пленника. Его водили под конвоем несколько месяцев и запирали на старом топливном складе под тщательной охраной. У того командира была сломана нога, его сначала лечили травами, но вскоре снова отправили на скамью подсудимых. Партизанский отряд вынес на повестку дня вопрос спасения командира: было решено сбить с врага спесь внезапной ночной атакой, которую совершит специальный отряд. Комиссар Синмэй со всей скрупулёзностью разработала тщательно продуманный план, однако тот топливный склад располагался на неприступном участке, рельеф которого был удобен для обороны, но не для наступления, к тому же хитрый караульный держал в качестве сигнализации гусей, которые при малейшем движении или звуке поднимали страшный гогот. Неожиданная атака специального отряда была раскрыта, и завязался открытый бой. Когда боевые действия зашли в тупик, противник прислал подкрепление, и ни о каком успехе в битве не могло быть и речи. В критический момент Синмэй с пистолетами в руках одна бросилась в бой и вынесла на спине пленного командира, которого нашла лежащим на подстилке из соломы. Сзади преследователи открыли огонь из Арисаки, но, к счастью, ни одна из трёх винтовок из-за коррозии не сработала. Синмэй крикнула им в ответ:
— Я командир и комиссар специального отряда, я не боюсь смерти! — и с этими словами выстрелила из обоих пистолетов.
Преследователи повалились на землю, и только когда она вместе со своей ношей была уже в сотне метров от них, додумались открыть ответный огонь. В конце концов одна из винтовок выстрелила, и вылетевшая из неё пуля, хоть и не обладавшая мощным импульсом, всё же попала ей в бедро. По ноге заструилась кровь, но Синмэй, стиснув зубы, донесла спасённого командира на своей спине до самого лагеря.
Партизанский отряд спрятал вызволенного пленника в горах, в старой лесной хижине. Синмэй, залечивая свою рану, параллельно ухаживала за ним. К счастью, те старые винтовки стреляли слабо, так что злосчастная пуля вошла в ногу на глубину всего в один миллиметр и не причинила особого вреда. Общение между Синмэй и спасённым командиром становилось всё теснее, и она обнаружила, что он был вовсе не так страшен, как о нём говорили, и в целом, не считая его пристрастия к женщинам, его можно было назвать хорошим человеком.