Истории замка Айюэбао

— Можешь звать меня просто начальником, — сказал он как-то Синмэй.

Он был всей душой признателен ей за спасение. Оттопырив три пальца, он заявил:

— Если бы ты меня не вытащила, ровно столько мне бы осталось жить.

— Три месяца?

— Три дня.

Он рассказал, что когда-то обучался профессии полевого врача, и хотел непременно осмотреть рану на ноге у Синмэй. Ни о чём не подозревая, она удовлетворила его просьбу, но когда он потребовал снять нижнее бельё, тактично отказала.

— В медицине такие вещи — ерунда, — сказал начальник.

— Для меня не ерунда.

Это была единственная и спонтанная атака, но она стала одним из важнейших рубежей в жизни Синмэй. Когда закончился период смут и беспорядков, начальник вернулся в город и вскоре занял ещё более высокий руководящий пост. Чтобы выразить свою признательность за всё, что сделала для него та женщина — комиссар специального отряда, он отыскал её, привёл в свою семью и признал приёмной дочерью. Заключив её в крепкие объятия, он обливался слезами. Она задержалась у него ненадолго и вскоре вернулась в родные края. Однако через некоторое время руководитель тамошней местной администрации обратился к ней и пригласил её работать учителем в сельской школе, пообещав зарплату от государства. Это была завидная должность, так что Синмэй на радостях, прихватив с собой местных продуктов в качестве подарка, отправилась навестить начальника. Приехав к нему, она обнаружила, что он за то короткое время, что они не виделись, сильно растолстел и постарел, зато стал очень сердечным и дружелюбным. Он усадил приёмную дочь на диване подле себя и начал вспоминать ту ночь, когда много лет назад она спасла его.

— Ты всё ещё чувствуешь ту свою рану на ноге? — спросил он.

— Не беспокойтесь, начальник, всё зажило.

— Если ты не возражаешь, я бы хотел, чтобы ты стала моей невесткой.

Синмэй, не готовая к такому повороту, опешила, но затем ответила:

— Это большая честь для меня.

Начальник хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты вышел молодой парнишка в распахнутой настежь военной форме. Склонив голову набок, он проронил:

— Вот эта? Я не хочу, — затем замурлыкал какую-то мелодию себе под нос и удалился.

— Бессовестная тварь, ничего не понимает! — ругнулся начальник, провожая взглядом сына.

Синмэй улыбнулась. Начальник взял её за руку и похлопал по плечу:

— Какое славное дитя, даже в такой ситуации улыбаешься.

Синмэй высвободила вспотевшую ладонь из его руки, подошла к стоявшей поодаль сумке и извлекла на свет топорно сработанный пистолет. Начальник вскрикнул и вскочил с дивана.

— Тогда я пользовалась двумя такими, — пояснила она. — Один я оставлю себе, а этот дарю вам на память.

Только тут начальник успокоился и принял подарок обеими руками. Синмэй, встав по стойке смирно, почтительно отсалютовала ему. На глазах у него выступили слёзы.

Рассказав Баоцэ о своём прошлом, Синмэй добавила:

— Я должна быть до конца откровенна с тобой, ведь мы будем вместе жить, и я не хочу ничего от тебя скрывать. Во времена, когда я была в «Отряде Мопаньшань», опасность подстерегала нас постоянно, и даже в самую суровую зимнюю стужу мы не покидали гор. От холода порой невозможно было устоять на одном месте, и чтобы как-то согреться, мы с однополчанами сбивались в кучу и грели друг друга своими телами. Что поделать, шла война. Все мы были молоды, не обошлось без инцидентов, и ремень на брюках был слабой защитой. У меня случился выкидыш. Ничего, что я это рассказываю?

У Баоцэ в голове гудело, с забитым носом он прогнусавил:

— Ничего. Но мне надо знать, сколько раз у тебя случалось это с теми людьми, ну, с твоими однополчанами, — спросил он, глядя в её искреннее лицо.

Она долго думала, перебирая пальцами, и наконец ответила:

— Раз семьдесят-восемьдесят, пожалуй. Но в конце концов расстались. Не судьба.

Баоцэ какое-то время мерил шагами комнату, озадаченно почёсывая затылок и время от времени глядя в окно на редкие созвездия. Синмэй сидела на кровати, подперев руками подбородок:

— Я понимаю, тебе нужно подумать. Само собой, это же на всю жизнь!

Походив по комнате минут десять-двадцать, Баоцэ взглянул на неё и сказал:

— Отпусти меня, мне надо вернуться в деревню, там крупное производство и дел невпроворот.

Синмэй со вздохом встала и, боясь, что он намерен вот так от неё сбежать, крепко сжала его руку:

— Баоцэ, ученик мой, послушай меня. Я всё для тебя продумала. Тебе нужно перенести своё огромное производство сюда, ведь здесь твой дом! Я буду помогать тебе, и старина начальник будет помогать! Не пройдёт и нескольких лет, как дело наладится и начнёт расширяться, и тогда даже сотне Саньдаоганов за нами будет не угнаться! Мой замысел принесёт успех, и я тебе его дарю!

Баоцэ не отвечал. Она притянула его голову к себе и прижала к груди. Он ощутил родной запах — запах той пёстрой коровки, которая паслась у стога. Он крепко сжал её обеими руками и прижал к кровати. Она прерывисто задышала, но вдруг, вспомнив о чём-то, вскрикнула и отстранила его:

— Постой, постой, я сперва тебе кое-что покажу!

Она рывком встала с постели и, нагнувшись, стала рыскать по углам; потом наконец достала откуда-то узел из грубого холста и развязала его. Внутри оказался пистолет кустарного производства.

В нос ударил резкий запах селитры. Баоцэ поднял пистолет, опустил его, затем попробовал прицелиться в окно.

— Стреляет картечью, — пояснила Синмэй, — с расстояния в пятьдесят шагов может убить кролика.

— А человека?

— Тоже.

Синмэй достала откуда-то широкий ремень, подпоясалась и сунула пистолет за пояс, а затем повернулась в сторону восходящего солнца и отдала честь. Баоцэ наблюдал за ней со стороны, и лицо его тоже приняло строгое и торжественное выражение. Она подошла к нему и прошептала на ухо:

— Судьба уже всё определила. Отбрось свою нерешительность, в ней нет нужды. Тебе необходим человек с боевым опытом, тебе нужен свой комиссар.

— Комиссар, — пробормотал Баоцэ.

Глава 10

Необычный отчёт

1

— Значит, вот как она стала вашим комиссаром, — произнесла Куколка, запинаясь.

Спальню замка Айюэбао уже заполняли мягкие сумерки, но свет они включать не стали. Чуньюй Баоцэ не видел слёзы, навернувшиеся на глазах у Куколки. Ей и самой это казалось странным: уж сколько боли и печали ей выпало за эти дни, а она всё терпеливо сносила, и только сейчас, оказавшись в мире этих двоих — Комиссара и председателя, — не смогла сдержать слёз. Были ли это слёзы радости за него, пережившего столько горя и потрясений и наконец нашедшего счастье, или же слёзы досады и ревности, она сама толком не понимала. Она сунула ему под шею подушку-валик, отёрла у него со лба капельки пота и слюну с уголков губ. Он слишком утомился, хотя сейчас лишь мысленно возвращался к своему долгому тернистому пути и делился воспоминаниями. Он утомился душой; ему страшно было возвращаться в прошлое — воспоминания снова бередили его старые раны. Куколка неплохо умела угадывать мысли мужчин: взять, к примеру, чувственного и темпераментного Хромого и угрюмого и решительного Тощего — никто из них не умел и не любил говорить о своём прошлом. Главной добродетелью женщины в их понимании было умение держать рот на замке, но иногда и они нуждались в искренности. Несмотря на тяготы и лишения, такая откровенность возможна лишь в обмен на ещё большее взаимопонимание и преданность. Куколка поглаживала слегка поредевшие вьющиеся волосы Чуньюй Баоцэ и легонько целовала его в уголки губ, а тот, видимо, в ответ на эту поддержку и утешение, положил руки на кончики её волос и заскользил руками вниз вдоль её спины. Глядя в её сверкающие глаза, он легонько вздохнул: