История дьявола

И не только из-за религиозной практики Древнего Рима, но и отношения жителей Вечного города к своим богам. С самого основания Рима вера предопределяла действия и поступки горожан. «Если человек не сдерживал данного им слова, то это было равносильно нанесению оскорбления Юпитеру», — писал Тацит по поводу заключения торговых сделок [401] . Клятве придавалось такое большое значение, что за тем, как она выполнялась, следил не кто-нибудь, а сам царь богов Юпитер. Будучи государством торговцев и воинов, то есть людей, придирчиво относившихся к соблюдению чести и выполнению данного слова, Рим особо почитал божество, удовлетворявшее запросы блюстителей морали, каким был бог Доверия, Deus Fidius, по всей вероятности небожитель, покровительствовавший торговле, но не вторгавшийся в сферу деятельности Меркурия, покровителя торговцев вообще и жуликов в частности (надеюсь, вы оценили иронию). «Его почитали, — писал один древний автор, — во всех итальянских городах и селениях; его алтари можно было встретить повсюду: на улицах городов, по обочинам проезжих дорог» [402] . Вот кто мог бы поспорить с Каркопино, который утверждал, что участие римлян в религиозных шествиях свидетельствовало о религиозности римлян не больше, чем празднование парижанами Рождества подтверждает незыблемость католических традиций. Продолжая эту тему, можно задаться вопросом: сколько людей останется верующими, если в одночасье будут отменены все религиозные праздники, закрыты культовые здания и запрещены ритуалы?

401

Tacite. Annales, livre I, ch. 73. La Pleiade, Gallimard.

402

Mommsen. Histoire romaine, I. Des commencements de Rome jusqu’aux guerres civiles. Robert Laffont, 1985.

В конце концов, надо быть либо слишком легкомысленным, либо чересчур злонамеренным человеком, чтобы утверждать, что римляне, воздвигшие на протяжении веков столько величественных и роскошных храмов, понапрасну расходовали огромные средства. У жителей Вечного города было множество религиозных праздников и торжеств, к числу которых относились Carmentalia в честь древней богини Карменты [403] , Parentalia в память об умерших предках, отмечавшийся весталками [404] в феврале; кроме того, праздновались Regifugium, Equirria, Fodicidia, во время которого приносились жертвы богине земли Теллус, богине растительности Церере и покровительнице пастухов и животных Палес; в апреле делались жертвоприношения Юпитеру как хранителю виноградной лозы, причем откупоривались бочки вина предшествующего года (Vinalia); отмечались также семейные праздники Lemuria в честь изгнания духов умерших, Vestalia, женский праздник Matralia, а также Nones caprotines, праздник мореходов Neptunalia;, Furrinalia; праздник в честь бога портов и пристаней Портуна (Portunalia); Consualia, празднество, посвященное божеству мудрых советов, созревших хлебов Консу; Fontinalia, Armilustrium, Saturnalia... Не говоря уже о торжествах Lupercales, так шокировавших историков прошлого из-за того, что обнаженные молодые люди устраивали танцы вокруг Палатина, одного из семи холмов Рима. А еще были игры, очистительные ритуалы, многочисленные торжественные шествия, устраиваемые коллегиями жрецов, куриями, фламинами, понтификами, весталками, авгурами [405] . Мы бы погрешили против истины, если бы утверждали, что возведение храмов было пустой тратой средств. К тому же богохульство у римлян считалось преступлением и каралось смертной казнью.

403

Помощницы беременных женщин. — Прим. переводчика.

404

Жрицы римской богини Весты, хранительницы Рима, богини домашнего очага. — Прим. переводчика.

405

Римские жрецы-прорицатели. — Прим. переводчика.

Откуда же пошли слухи о том, что римляне не почитали своих богов? От скептицизма римских авторов по отношению к мифам, в частности к рассказу о преисподней, который затем перекочевал в монотеизмы.

«...Даже дети, за исключением тех, кто еще не достиг возраста ходить самостоятельно в бани, не верят, что где-то обитают души предков и находится подземное царство, в котором Харон переправляет души умерших через реку Ахерон, а также водятся черные лягушки на дне текущей из Океана в подземный мир реки Стикс, и достаточно одной лодки, чтобы переправить на тот свет столько мертвецов», — писал цитируемый Каркопино Ювенал, стараясь доказать, что во времена империи римская религия постепенно приходила в упадок. Проявляя заботу о «простолюдинах», Каркопино добавляет, что «скептицизм Ювенала носил общий характер. Своими сатирами он завоевывал доверие простолюдинов, и самые благонамеренные из них проявляли полное безразличие к большинству своих богов, которым раньше «лизали пятки до никелированного блеска» [406] — pedes lanatos. Знатные дамы, stolatae, без стеснения заявляли, что «Юпитер больше никому не интересен».

406

Выражение «лизать пятки до никелированного блеска» забавный анахронизм, ибо в те времена не было не только никеля, но и не существовало и подобного выражения, которое Каркопино приписал Арну. Последняя цитата принадлежит Петронию.

Объяснение, предложенное Ювеналом, дает ключ к разгадке: не может быть по-настоящему верующим тот человек, кто не верит в преисподнюю. Так, несмотря на все наше уважение к Каркопино, остается только заметить, что он плохо знает далекую от догм римскую религию; в те давние времена, когда Ватикан был ничем другим, как одним из семи холмов в Риме, в культе богов не содержалось ни малейшего намека на преисподнюю и дьявола. Подземное царство было плодом воображения поэтов, и каждый человек был волен верить в него или нет. Впервые об аде упомянул Вергилий, который вовсе не был богословом. Когда поэт указывал на одну из дорог к вратам ада, ведущую через болото Ашерон под Каннами в Кампани, которое в наши дни называется озером Фюзаро, то это вовсе не означало, что он был прав. Болото, по всей видимости, было выбрано неслучайно, так как распространяло вокруг сильную вонь, а Вергилий отождествлял зловоние со смертью и тленом, и, по его мнению, именно через болото должен был пролегать путь в мир теней.

«Эпическая поэма «Энеида», в основе которой лежал миф об Энее, пользовалась большим успехом. Романтический, наполненный аллегориями и в то же время реалистический сюжет покорил не одно поколение людей; повторенный в легендах, он оказал заметное влияние на целые народы» [407] . Однако не следует делать вывод, что вера в преисподнюю была главной проблемой римской религии; ведь речь шла только о популярности литературного произведения. Лукреций [408] полагал, что «не надо робеть перед Ашероном, ибо проникнувшая в душу боязнь сеет смятение и отравляет жизнь» [409] . «Цицерон никогда не верил в преисподнюю, считая ее плодом воображения поэтов. Для него существовала только одна альтернатива: счастливая жизнь на небе или небытие», — пишет Жорж Минуа [410] , с которым нельзя не согласиться. Вот в чем состоит трудность современных историков: воспитанные на христианских ценностях, они меряют все остальные вероисповедания на свой аршин и потому не способны понять сущности другой, лишенной страха смерти религии, которая выступает в роли связующего элемента в обществе.

407

Georges Minois. Histoire des Enfers. Artheme Fayard, 1991.

408

Лукреций Кар (96—55 гг. до н.э.) — римский поэт и философ-материалист. — Прим. переводчика.

409

De natura rerum, III, 35.

410

Georges Minois. Histoire des Enfers. Artheme Fayard, 1991.

Несомненно, представления римлян о преисподней, как, впрочем, и обо всем остальном, сформировались под греческим влиянием. Платон трижды упоминает ад в «Федоне», в «Georgias» и даже в «Республике», когда спустившийся в преисподнюю, а затем восставший из праха Эр поведал о высшем суде, делящем людей на правых и неправых, что, безусловно, предваряло христианскую идею. Однако Платону так и не удалось в своих произведениях привести достаточно доводов, чтобы найти среди римлян единомышленников во времена Республики или империи. Кроме того, нам еще предстоит выяснить, почему Платон оказался в плену идей пифагорейцев и орфиков (то есть философии, ведущей начало от иранского монотеизма) и почему его школа тяготеет к дохристианскому гностицизму, особенно явственно проступающему в «Федоне», с почти манихейским дуализмом между чувственным восприятием вещей и понятийным мышлением. На эту особенность философии Платона указывается в одной из работ Ницше, которая истолковывается зачастую неправильно (как «доказательство» антисемитизма немецкого мыслителя, хотя он открыто осудил Вагнера): «Нам дорого обошлось, что этот афинянин присоединился к школе египтян, представленной скорее всего египетскими евреями» [411] . Наконец, нельзя упрекать римлян в безбожии за то, что они остались равнодушными к учению Платона. В 1992 году большинство христиан в Германии с таким же недоверием относились к огнедышащей преисподней, населенной крючконосыми чудовищами [412] .

411

Friedrich Nietzsche. Fragments posthumes. 1888—1889, XIV, Gallimard, 1977. Ecce Homo, 8, стр. 365.

412

«Das geht auf das Mark». Der Spiegel, № 26, 1992.

Несомненно, римские патриции и богатые плебеи, задумывавшиеся о смысле бытия, проявляли заметный скептицизм по отношению к греческим мифам: их не могла не коробить непочтительность, с которой жители Эллады относились к обитателям Олимпа. Начиная со времен Республики, «римское богословие стремилось сделать понятными явления и атрибуты божественного начала», писал Моммзен [413] . Здравомыслие в сочетании с логическим анализом не оставляло места для суеверий, которые ассоциировались другими народами с богами. Небожители в основном выступали в качестве блюстителей присущих народу добродетелей и традиций, которые носили больше общинный, чем личностный характер. Бесспорно одно: римская культура была полностью лишена мистицизма.

413

Mommsen. Histoire romaine, I. Des commencements de Rome jusqu’aux guerres civiles. Robert Laffont, 1985.

Не вызывает сомнений также и то обстоятельство, что и патриции, и богатые плебеи были неверующими в современном смысле этого слова, иначе говоря, атеистами. Нельзя забывать о том, что римская religio, только по названию похожая на верование в нашем понимании этого слова, является, по сути дела, моральным кодексом, «связывающим» общество этическими нормами. Итак, религия есть не что иное, как дух закона. Она, безусловно, не несет в себе божественного откровения, хотя все тот же Нума, как гласит легенда, отправился в грот за советом к нимфе Эгерии. Именно в этом контексте следует понимать слово pietas [414] , столь часто встречающееся в римских текстах. Оно не означает набожности в христианском понимании, а говорит лишь о почитании ангелов-хранителей городов. «Не будем под ним подразумевать то, что всякий христианин понимает под верой... Речь, скорее, идет о такой форме поведения человека, когда вся его воля направлена на выполнение долга и в особенности взятых на себя обязательств».

414

Pierre Boyance. Статья «Les Romains, peuples de la fides», в книге «Etudes sur la religion romaine». Боянсе неожиданно заявляет, что pietas яляется понятием религиозным, но никак не «светским».

Итак, понятие pietas является своеобразным кодексом чести; оно неотделимо от virtus, обозначавшего вовсе не добродетель, а храбрость и мужество, а также от fides [415] выражающего в трактовке Полибия [416] правило поведения, по которому настоящий римлянин ни при каких обстоятельствах не запустит руку в общественную казну, а слово жителя Вечного города скреплялось символическим рукопожатием, тождественным нашему «слову чести». Итак, pietas, virtus, fides — вот три основополагающих понятия, делавшие римлянина хозяином своей судьбы. Они утверждали свободу личности и человеческое достоинство. Кажущаяся строгость римской религии, так раздражавшая современных историков, была залогом сплоченности нации.

415

Там же. Приведя многочисленные цитаты, Боянсе делает вывод, что это слово, fides, выражает понятие религиозное. С ним можно согласиться, если смотреть на религию глазами римлян.

416

Древнегреческий историк (200—120 гг. до н.э.). — Прим. переводчика.

Титул «августейший», так полюбившийся римским императорам, означал «приумножающий силу» [417] . Вначале он распространялся на храмы, как на места, символизирующие дух предков; он свидетельствовал о том, что императоры считались носителями и в то же время защитниками силы нации. Так, при римском императоре Домициане, объявившем себя богом, фламины из его окружения весьма тонко намекнули на превышение власти: они восстановили храм Юпитера с Капитолийского холма, бывшего для мыслителей прошлого символом сопротивления тирану.

417

Pierre Воуапсe. «Le mana dans la religion romaine» в книге «Etudes sur la religion romaine», опубликованной издательством Ecole francaise de Rome в 1972 году.

По своей природе римлянин был скорее всего философом, а его теология носила исключительно светский характер. Когда после открытия гробницы Нумы были сожжены найденные в ней книги, римский сенат, принимая такое решение, руководствовался не только тем, что в рукописях проповедовался пифагорейский мистицизм, но также и тем, что сенаторам претила сама мысль о том, что в древних текстах могла идти речь о божествах, которые были возведены в ранг богов из простых смертных. Какое заблуждение! Какое безумство! Сенат никак не мог потворствовать подобной ереси. И у него были на то довольно веские основания, ибо римские императоры только и мечтали о том, чтобы объявить себя наместниками бога на земле. Какого здравомыслящего человека не покоробил бы в душе тот факт, что Октавиан, в прошлом пифагореец, а значит, человек, обязанный принять на веру тайные знаки, выбрал «святым покровителем» Аполлона только потому, что его флот одержал победу у мыса, где был расположен древний храм этого бога [418] . Однако делать на этом основании вывод о том, что римляне не испытывали благоговения перед своими богами, было бы неверно.

418

Этот факт привел Жерфагнон (Jerphagnon) в книге Vivre et philosopher sous les Cesars.