Из тьмы

“Я не знаю”, - ответил он и приготовился вернуться в потусторонний мир без зрения, без слуха, без запаха, без вкуса, без осязания. Он предвкушал, что снова потеряет чувство осязания: действительно, так и было.

Ламми издал раздраженный звук. “Как мы можем найти и наказать людей, которые избили тебя, если ты не говоришь нам, кто они?”

“Какие люди?” Спросил Иштван. Судебный колдун издал еще один, более громкий, раздраженный звук. Пожав плечами, Иштван продолжил: “Я же сказал тебе, ничего не произошло”.

“Да, это то, что ты мне сказал”, - согласился Ламми. “И я говорю вам еще раз, сержант, что, если бы еще немного такого ничего не случилось, вы были бы сейчас мертвы, и у нас не было бы этого обсуждения”. Иштван снова пожал плечами. Она, вероятно - нет, определенно - была права. Она сердито посмотрела на него. “Мы заберем тебя из лагеря для пленных для твоей же безопасности. Ты понимаешь это?”

Еще раз пожав плечами, Иштван ответил: “Вы - похитители. Я - пленник. Вы можете делать со мной все, что хотите. Если ты сделаешь слишком много, и известие дойдет до Дьендьоса, твои собственные пленники пострадают ”.

Куусаманская магиня забарабанила пальцами по своему блокноту. Она пробормотала что-то на своем родном языке, затем перевела это на дьендьосян: “Тоже очень сложно”. Иштван склонил голову, как в знак очередного комплимента. Это заставило Ламми снова пробормотать что-то невнятное. Когда она снова повернулась к Дьендьосян, она сказала: “Очень хорошо, сержант. Если вы не хотите обсуждать это, то не будете. Тогда давайте обратимся к чему-нибудь другому ”.

“Ты - похититель”, - повторил Иштван.

“Мне действительно интересно”, - пробормотал Ламми. Иштван понял слова, но не все, что за ними стояло. Она взяла себя в руки и продолжила: “У вас шрам на левой руке, сержант”.

Иштван физически боялся того, что куусаманцы могли с ним сделать. Теперь, впервые за время допроса, он познал настоящий ужас. Ему пришлось выдавить односложный ответ онемевшими губами: “Да”.

“У сержанта Куна, вашего товарища, такой же шрам”, - продолжил Ламми.

“Неужели?” Спросил Иштван, снова пожимая плечами. “Я не заметил”.

Мир снова исчез. Ламми, вспомнил он, знала, когда он лгал. Спустя какое-то бесконечное - но, к счастью, также безболезненное - время она позволила ему вернуться в мир чувств. “Я обращаю внимание, - сказала она, - что у одного из мужчин, который был убит в результате прискорбного инцидента, некоего”, - она сверилась со своими записями, - ”у некоего Сони, да, был идентичный шрам, должным образом указанный в его документах, удостоверяющих личность. Он тоже был твоим товарищем”.

“Он был”, - сказал Иштван. Он не мог этого отрицать. Сказать что-нибудь еще - например, как сильно он скучал по своему другу - означало бы просто дать Ламми еще одно представление о нем.

Она ждала чего-то большего. Когда этого не последовало, она пожала плечами и сказала: “Как вы объясните эти три одинаковых шрама, сержант?”

“Мы все получили их в Ункерланте в одно и то же время”, - сказал Иштван. И снова он больше ничего не сказал. Он боролся с дрожью. Сердце бешено колотилось в груди. Он скорее пережил бы дюжину избиений, чем это.

Ламми уставилась на него сквозь очки. Как он ни пытался скрыть это, он боялся, что она заметила его волнение. “Почему?” - тихо спросила она.

Она может сказать, когда я лгу. Для Иштвана это была самая ужасающая мысль из всех. Вместо того, чтобы солгать, он вообще ничего не сказал. Что бы она ни решила с ним сделать, это было бы лучше, чем правдивый ответ на этот вопрос.

“Почему?” Ламми спросил еще раз. Иштван по-прежнему не отвечал. Внутри палатки было прохладно - на острове Обуда никогда не бывает очень тепло, особенно в конце зимы, - но по его лицу струился пот. Он чувствовал запах собственного страха. Он не знал, могла ли Ламми, но она вряд ли могла не заметить пота. Все так же тихо она спросила: “Это шрам искупления?”

“Я не знаю, что означает это слово”, - сказал Иштван.

Она тоже могла сказать, когда он сказал ей правду. Хотя это не принесло ему большой пользы. Она упростила: “Шрам, рана, чтобы смыть грех?” Иштван по-прежнему сидел безмолвный, что само по себе казалось достаточным ответом. Ламми спросил: “Какого рода грех?”

“То, чего я никогда не собирался совершать!” Вырвалось у Иштвана. Маг Куусаман просто сидел там, ожидая. Снова он больше ничего не сказал. Снова, казалось, это не имело значения. Ламми смотрела на него, смотрела сквозь него, смотрела в его сердце. Она знает. Клянусь звездами, она знает, подумал он, и отчаяние пересилило даже ужас. Куусаман, иностранец, знал , что он ел козлятину. Она тоже знала, что это значит. Она слишком много знала о Дьендьесе и его обычаях. Я принадлежу ей, безнадежно подумал он.

Если Ламми и сделала это, она, похоже, не стремилась вступить во владение. “Мы найдем вам другое жилье, более безопасное”, - сказала она и обратилась к охранникам в Куусамане. Они вывели Иштвана из палатки.

Вероятно, не случайно, Кун вышел из другой палатки для допросов как раз в то же время. Он направился к Иштвану, когда Иштван направился к нему. Охранники не вмешивались. Иштван посмотрел на избитое лицо Кана и на опустошенное выражение на нем, такое же выражение было у него самого. Двое мужчин обнялись и разрыдались. Каким бы ярким ни было ночное небо, Иштван не думал, что звезды когда-нибудь снова засияют над ним.

Леудаст очень осторожно высунул голову из-за разрушенной стены и посмотрел через Скамандро. У него были причины для осторожности. У альгарвейцев были снайперы на восточном берегу реки, и они были очень бдительны. У человека, который не был осторожен, луч вошел бы в одно ухо и вышел из другого.

Правда, там лопались яйца, но это не заставило бы рыжеволосых прекратить сверкать. Леудаст знал, с каким типом людей он столкнулся. Они проехали через Ункерлант к окраинам Котбуса. Если бы война прошла хоть немного по-другому ...

“Хорошо, что там больше не было этих сукиных сынов”, - пробормотал он.

“Что это, лейтенант?” - спросил капитан Дагарик, который занял пост командира полка после того, как капитан Дрогден не был достаточно осторожен при изнасиловании альгарвейской женщины. На лице Дагарика была написана деловитость. Он был хорошим солдатом, в некотором смысле хладнокровным. Никто бы его не полюбил, но он также не стал бы бросать людей из-за глупости. Учитывая некоторые вещи, которые видел Леудаст, чихать на солидный профессионализм было не на что.