Кандзявые эссе
Шрифт:
266
Перевод
267
Перевод А.Долина.
268
Басё . 1681 год.
8.8. НОВЫЕ КАНДЗИ
[ - Ян, освещенный YOU_you 12 ( (170) холм)]
[ - Инь, тень IN_kage 11 ( (170) холм)]
[ - Сейчас, теперь KON_ima 4 ( (9) человек)]
[ - Месяц GATSU, GETSU_tsuki 4 ( (74) месяц)]
[ - Глаз(а) MOKU_me 5 ( (109) глаз)]
[ - Смотреть KEN_miru 7 ( (147) видеть)]
[ - Вещь, предмет BUTSU_mono 8 ( (93) корова)]
[ - Корова, бык GYUU_ushi 4 ( (93) корова)]
[ - Засыхать, вянуть KO_kareru 9 ( (75) дерево)]
[ - Ветка SHI_eda 8 ( (75) дерево)]
[ - Подпирать SHI_sasaeru 4 ( (65) ветка)]
[ - Останавливаться SHI_tomaru 4 ( (77) останавливать)]
[ - Ворона U_karasu 10 ( (86) огонь)]
[ - Вечер SEKI_yuube 3 ( (36) вечер)]
8.9. НОВЫЕ СЛОВА
– солнце (taiyou)
– древность (taiko)
– спокойствие, мир (taihei)
– океан (taiyou)
– Тихий океан (taiheiyou)
– тень, ИНЬ (kage)
– ЯН (you)
– сейчас (ima)
– сегодня (konnichi)
– сегодня (kyou)
– здравствуйте (konnitiwa)
– луна, месяц (tsuki)
– этот месяц (kongetsu)
– глаза (me)
– смотреть (miru)
– любование луной (tsukimi)
– флюгер (kazami)
– вещь (mono)
– экскурсия (kembutsu)
– экскурсант (kembutsuzin)
– засыхать (kareru)
– засушивать (karasu)
– ветка (eda)
– сплетня (kageguchi)
– высохшая ветка (kareeda)
– ворона (karasu)
– останавливаться (tomaru)
– останавливать (tomeru)
– вечер (yuube)
– сумерки (yuugure)
ЭССЕ 9
269
«Мидзу ирадзу» - без посторонних, в узком кругу (не впуская воду).
9.1. МИФ, БЛЕФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Снова и снова во время изучения японского языка и в особенности его иероглифов возникает вопрос о корректности различных трактовок как самих иероглифов, так и их составляющих. Обратим внимание на группу таких вроде бы незатейливых с виду иероглифов:
На первый взгляд все эти кандзи основаны на элементе (человек). Факт сам по себе отрадный, поскольку вроде бы имеет место некая логически обоснованная система, которая весьма эффективно способствует запоминанию этих и других подобных им иероглифов: - человек и его ноги (прямоходящее существо); - человек, склонивший голову при входе в помещение; - человек, в ужасе размахивающий руками: «Огонь! Пожар! Горим!»; - совсем как человек, демонстрирующий руками, какая большая рыба сорвалась у него с удочки.
270
(НИН, ДЗИН_хито) - человек, (НЮ:_хаиру, иру) - входить, (КА_хи) - огонь, (ДАЙ_оокий) - большой.
Но на самом деле ни во втором, ни в третьем, ни в четвёртом кандзи «человек» вообще не присутствует. Более того, в конечном счёте каждый из этих иероглифов сам по себе и сам для себя является ключом, то есть неким конечным смыслообразующим элементом: (ключ №9) - «человек», (ключ №11) - «входить», (ключ №86) - «огонь», (ключ №37) - «большой». Получается, что во всех случаях кроме первого конечным смысловым элементом является всё что угодно («входить», «огонь», «большой»), но только не «человек». Действительно, если для иероглифа «Человек» в качестве прообраза выступает двуногое вертикально ходящее существо, то для иероглифа (входить) основой послужило изображение реки и её притока, взаимоотношения которых для доисторического человека [271] , по всей видимости, наиболее образно символизировали процесс вхождения чего-либо куда-либо. С этой тонки зрения (огонь) - это
либо пляшущие языки пламени, либо изрыгаемые действующим вулканом столбы огня [272] .271
Разные научные школы придерживаются разных определений понятия «доисторический». В нашем случае за доисторический лучше всего будет принять период существования конкретного народа, нации, племени и прочей человеческой социально-этнической группы до появления у них письменности.
272
В современной литературе равноправно сосуществуют обе эти версии происхождения пиктограммы «огонь».
При этом важно отметить, что фиксация того или иного иероглифа в таблице ключей с присвоением ему определённого значения не является пожизненным приговором, требующим однозначного восприятия смысла этого иероглифа (или ключа). Мало кто сомневается в том, что «большой» (и кандзи, и ключ) берет своё начало от изображения человека, стоящего с широко расставленными руками. Тем не менее ни у кого не возникает вопрос, почему при этом в качестве ключа данного кандзи не выступает ни сам «человек» , ни даже его руки [273] . Всё это наводит на мысль о существенной размытости границ между символьно-образным наполнением иероглифов и собственно техникой их изображения. Графическая стилизация природных явлений и последующее подчинение её законам каллиграфии делают своё неумолимое дело, создавая совершенно новую уникальную реальность. Спрашивается, а нужно ли человеку, целью которого является практическое освоение языка, а не теоретизирование на окололингвистические темы, скрупулёзно исследовать все тонкости происхождения тех или иных лингвистических единиц, графических элементов и грамматических правил? Не следует ли вместо этого, где это только возможно, просто наслаждаться лаконичностью объекта нашего с вами исследования, формируя в процессе знакомства с ним своё интуитивно-образное решение периодически возникающих иероглифических проблем?
273
«Руками» для кандзи мог бы послужить ключ (один).
Именно так, например, мы поступили в своё время, дав трактовку происхождения левого элемента кандзи «Осень» (СЮ:_аки) и «Я» (СИ_ватаси). В основе обоих иероглифов лежит ключ (колос), но поскольку сам он внутри себя содержит элемент (дерево), мы определили черточку над ним как сидящую на дереве птичку, высматривающую зёрна на поспевающих колосьях.
В то же время большинство литературных источников данному элементу дают более естественную трактовку, определяя его как перевязанный пучок рисовых стебельков ( - то, что нами было принято за «дерево»), а «птичку» наверху - как склонившийся под тяжестью зёрен колосок. Зачем же кандзявые эссе пошли по пути некоторого усложнения трактовки? Дело в том, что ни одна из приведённых версий не является идеальной. Пользуясь официальным подходом, мы, видя перед собой элемент «дерево» ( в ), вынуждены отказаться от очевидного факта и воспринимать его как пучок колосьев. Не каждому это может прийтись по душе, ибо неустойчивость и недостаточная определённость возводимой собственными силами иероглифической системы может помешать более лёгкому и естественному восприятию материала.
Точно так же в восьмом эссе мы, совершенно не заботясь о соответствии историческим реалиям, сравнили изображение иероглифа «Останавливать» со стоящими на дороге людьми: высоким (взрослым) и низким (ребёнком). Яркость и простота этого образа настолько очевидны, что нам даже не пришло в голову упомянуть менее ясную, но исторически более верную версию происхождения данного иероглифа, согласно которой в основе знака (останавливаться) лежит схематизированное изображение человеческой стопы, с отчётливо различимой передней частью (горизонтальная линия) и пальцами на ней (один из пальцев (большой) смотрит чуть в сторону).
Всё-таки следует отметить, что для нас главное - цель, и какой мы выберем для её достижения путь - это уже наше личное дело [274] . К тому же, чей путь более правильный с исторической точки зрения, а чей нет - никому и никогда уже доказать не удастся. Японский язык - живой развивающийся язык, динамика развития которого обеспечивается сочетанием и непрерывным взаимодействием яркой образности и предельно чёткой схематичности, и нет причин, запрещающих многочисленным поклонникам японской письменности пополнять её строгую красоту чередой ярких образов, хотя бы исключительно для личного пользования. [275]
274
Выиграли мы или что-то потеряли от того, что в своё время (в 1-ом эссе) элемент дорога в кандзи (путь) был воспринят нами как нечто художественно-ценное и неделимое, а не как исторически возникшее сочетание элементов «шагать» и «останавливаться» ?
275
Слова эти приведены не с целью «руководства к действию» по переосмыслению основ японской символики, а как попытка ещё раз продемонстрировать возможность и желательность подключения к работе над освоением иероглифов в дополнение к общепринятым методам ещё и элементов «личного фактора».