Керкопорта
Шрифт:
Брови последнего на мгновение приподнялись.
– Пожалуй, - бумажки исчезли в складках безразмерных штанов, - За это даже можем предложить эксклюзивное обслуживание.
– Тогда - всего хорошего, - буркнул Ио и поднял занавесь.
– А как же экскурсия и знакомство с Юдифью?
– искренне удивился крикун, - Вы, ведь, уже заплатили. Мы не нищие какие- нибудь, - добавил он, начиная злиться, - Мы оказываем услуги по патриотическому воспитанию населения!
– В другой раз. Обязательно. Когда будет время, - Ио вышел из шатра и быстрым шагом пошел в сторону Авентина.
–
– донеслось ему вслед, - Будем Вас ждать!
***
На понуро пустой улице около красивого дома с колоннами и палисадником собралась небольшая толпа. Ио подошел поближе. Дверь открылась и шесть угрюмых мужчин с непокрытыми головами вынесли оттуда большой, обитый бордовой материей гроб. За ними вразнобой высыпали люди с опрокинутыми лицами - заплаканные женщины, растерянные старики, золотоволосая девушка с окаменевшими от горя чертами, атлетически сложенный юноша, похожий на греческого бога, в неподобающей случаю короткой тунике.
'Вы опоздали,' - услышал Ио недовольный голос Петрония внутри себя.
Толпа ахнула и загомонила.
– Почему он себя убил?
– недоуменно проговорил мальчишка лет двенадцати, повернув коротко стриженную голову к лысому мужчине с лицом, будто вырубленным топором, - Мне нравились его шуточные стишки.
– Помалкивай, не твоего ума дела, - процедил отец и отвесил мальцу подзатыльник.
– Император приказал ему, мальчик, - дрожа от возбуждения, заявил человек интеллигентного вида с длинными волосами, и добавил громче срывающимся голосом, чтобы слышал не только мальчишка, - Власть не устраивало, что Поэт, - длинноволосый выделил последнее слово, - слишком точно и талантливо обличал ее пороки. И она убила его.
– Все же, он убил себя сам, - спокойно вставил оказавшийся рядом седовласый пожилой военный.
Длинноволосый резко обернулся к нему, вскинув голову.
– Ну что? Арестуешь меня теперь?
Военный пожал плечами.
– Вы что- то перепутали. Я - военный, а не жандарм. Я просто хотел сказать, что мне тоже нравились стихи Петрония Арбитра. Но бывают обстоятельства, когда зло смеяться над своей властью - не время.
– Для этого всегда есть время!
– с истеринкой в голосе воскликнул длинноволосый.
От толпы отделился старый грек, слуга Петрония. Тяжко переваливаясь с ноги на ногу, не торопясь, подошел к Ио и протянул какой- то предмет, завернутый в кусок серебристого атласа. Ио развернул и узнал спасенную им чашку из индийского камня.
– Незнание освобождает от чувства вины, хотя и не защищает от последствий, - проскрипел старик, как плохо смазанный и давно не используемый механизм, - Но нынче от последствий и знание не защитит.
– Что это?
– Ио схватил грека за рукав, - Какая- то цитата? Это он приказал передать?
Старик молча и печально посмотрел на Ио, помаргивая слезящимися глазами. Мягко освободил руку, и также тяжело ступая, пошел к похоронной колеснице.
***
Уже сунув ключ в скважину, Ио обнаружил, что дверь приоткрыта. В щель пробивался тусклый свет из окна. Ио осторожно вошел, держа палку наперевес, как копье. Гость стоял, скрестив руки на груди, спиной к свету.
– Здравствуйте, Ио. Как себя чувствуете?
Паукообразный
силуэт с большой головой без подробностей выглядел еще гротескней, чем обычно. Ио выдохнул, опустил 'оружие' на пол.– Здравствуйте, доктор, Вы меня немного напугали. Спасибо, хорошо. Чем обязан Вашему визиту? Сегодня, кажется, не понедельник?
– Так и встречаемся мы не в моей лечебнице, а у Вас в комнате, - заметил Гогенхайм.
– А что случилось?
Доктор пожевал губами.
– Меня интересует только один вопрос. Вы вчера заходили к Петронию Арбитру. Он Вас вызвал запиской. Что он сказал?
'А не много ли Вы знаете, доктор?' - подумал Ио. Потер лоб. Сел на кровать.
– Да знаете, ничего.
– Ничего?
– Я так и не понял, для чего он меня позвал.
Гогенхайм приблизился к нему. Внимательно сверху вниз заглянул в лицо. От докторского взгляда пациент слегка поежился.
– Но о чем- то же Вы говорили?
Ио улыбнулся.
– Как ни странно, о Вас, доктор.
– Обо мне?
– Гогенхайм отступил от Ио назад с выражением сильного удивления на лице.
Ио поймал себя на мысли, что впервые видит доктора растерянным. Как будто за его ответом Гогенхайму крылось что- то большее, чем Ио сам в нем увидел.
– Да, - с внутренним злорадством ответил Ио, - Петроний сказал мне, что перед самым началом осады, когда все уже было ясно, Вам предлагали место в одном известном университете. Там - по ту сторону стен. Но Вы остались в Городе.
– И это все, что он Вам сказал?
– Да, все.
– О Вас самом ничего?
– Да, ничего.
Доктор помолчал, разглядывая Ио пристально и холодно, как заспиртованныйм орган в стеклянной банке. Наконец, доктор кивнул, успокоившись.
– Хорошо, господин Ио, жду Вас в понедельник.
Гогенхайм шагнул к двери.
– А, кстати, почему Вы не уехали преподавать в университет? Это же хорошее предложение.
Доктор обернулся.
– Хорошее. Но я не мог оставить лечебницу.
'Однако, - изумился Ио, - А наш доктор не лишен высокого благородства'.
– Здесь у меня хороший шанс, - между тем, продолжал Гогенхайм, - наконец, сделать себе имя в медицинском мире, соответствующее моему реальному уровню. Знаете, как различаются у врача возможности продвинуться в мирное время и на войне?
– заговорил Гогенхайм, все больше воодушевляясь, - При мире у врачей идет конкуренция за пациентов, а на войне их всегда не хватает. И талантливый человек имеет перепрыгнуть через всю эту закостенелую иерархию. А какой богатейший материал для исследований дают война и осада!
– Доктор, смерть Петрония как- то связана со мной?
– внезапно спросил Ио.
Доктор моргнул. Сделал шаг к двери.
– Нет, - сделал паузу, - Не знаю. Нет, не связана!
Обернулся. Ио почти испугался выражения его лица.
– Просто есть люди, которые не умеют жить в Городе во время осады, - медленно и четко проговорил Гогенхайм, - В мирное время могут сойти за умных, сильных, жизнеспособных. А в осаде теряются. Не понимают ее жестких требований, ограничений. И пытаются жить, как раньше. Просто игнорируют реальность. А реальность за это мстит.