Книга чародеяний

Пан Росицкий расстроился. Он успел немного узнать новых друзей Милоша, и ему казалось, что члены собрания намеренно сгущают краски. Ну конечно! Эрнест Хольцер всегда был злопамятным человеком: если Лаура когда-нибудь простит Адель все их разногласия, то он определённо этого делать не намерен.

Споры росли, ситуация накалялась. К единому выводу не пришли, и пан Росицкий убедился: Адель придётся несладко. Её не смогли ослабить, не смогли убрать, напротив — даже пустили в общество. Конечно, Эльжбете ничего за это не грозило, но одно дело — Эльжбета, и совсем другое — юная ведьма, у которой в самом деле было мало опыта, но много горечи в судьбе… Адель действительно оставалась потенциально опасна, с этим поспорить трудно. Однако то, что её собирались подвергать каким-то испытаниям, унижениям или наблюдениям и впредь, совсем не нравилось пану Росицкому. Что они имели в виду под уздой, которая необходима Адель? Какую-то колдовскую клетку в виде обета или очередное поручительство? Но если их не удовлетворило поручительство самой Эльжбеты Росицкой, то что тогда?

В этот невесёлый момент полоска света на полу стала шире. Высокие двери распахнулись, и младшие колдуны, подскочив со своих мест, замахали руками и прибавили огня. Берингар Клозе прошёл к столу чётким шагом, не останавливаясь на пороге и не обращая внимания на полный раздрай за столом. Он даже подождал, пока его заметят — и почтенные члены собрания, один за другим и одна за другой, по очереди поворачивали головы в его сторону и замолкали. Чем дальше от входных дверей — тем позже спадал шум, и, когда прикусил язык самый последний маг, наконец-то стало тихо.

— Приветствую собрание. — Сегодня Берингар был лаконичен, как выстрел, и это произвело должное впечатление. — Мы вернулись.

Вдоволь наругавшиеся старейшины вмиг приняли торжественный вид (возможно, этому способствовал внешний вид самого Берингара — высокий и отстранённый, в своём длинном пальто, он один уравновешивал разодетых и разгорячённых магов всех мастей).

— Все ли добрались?

— Все на месте и ожидают ваших распоряжений.

— Тогда мы немедленно проведём церемонию, — решили старейшины и поднялись, опираясь кто на посох, кто на модную трость. За ними торопливо встали все остальные. — Нам следует освободить господина писаря от его обета, поставить последние печати на книгу… и, конечно…

— Конечно, конечно, — забормотали из углов. — Разумеется.

— Совершенно точно, само собой…

— Определённо, вопросов нет!

Пан Росицкий смутно догадывался, что речь идёт о непридуманной награде для группы, но не был в этом уверен.

Достопочтенные колдуны и ведьмы потянулись к дверям, и образовалась некоторая давка. Обычно в таких случаях пан Росицкий, не особенно крепкий физически, предпочитал держаться в кильватере Чайомы, но она отошла выразить соболезнования Хартманну, и пришлось пробираться своими силами. От надежды наконец увидеть сына пана Росицкого отделяла толпа, и он смиренно замер возле стены, чтобы напряжение немного схлынуло. Волею судеб он оказался рядом с Берингаром.

— Вот толкотня, — виновато пожаловался пан Росицкий, глядя на него снизу вверх. — Не очень-то красиво вас встретили.

— Это не главное, — сказал Берингар. Пан Росицкий ожидал, что следопыт покинет его и пойдёт к своему отцу, но этого не произошло. Наверное, Юрген уже проложил себе выход в общий зал. — Пан Михаил, когда я вошёл, здесь очевидно происходила ссора. Что-то случилось?

Пан Росицкий поколебался немного — речь шла об Адель, возможно, стоит рассказывать сразу ей или её брату. С другой стороны, насколько он лично знал и помнил, Берингар заботился о её благополучии не меньше, если не больше Армана, поэтому правда не заставила себя ждать.

— Так вышло… Боюсь, больше ничем не могу помочь — они хотят как-то её приструнить, а я даже не знаю, как. И соответственно не имею идей, каким образом этому можно помешать, — вздохнул пан Росицкий. Он искренне переживал и совершенно искренне расстраивался, потому что не мог найти решение.

— Понятно. Спасибо за сведения, — пан Росицкий даже прищурился, пытаясь распознать выражение его лица, но при беспорядочных отблесках свечей это было непросто. Через какое-то время Берингар спросил у него: — Вы получили письмо от Милоша? Мы пытались передать его с группой Густава Хартманна, но я не уверен, что оно добралось до адресата.

— Ох, — сказал пан Росицкий. — Мне жаль, но, кажется, их всех убили до того, как… мне правда жаль. Вы были близки?

— Мы были приятелями. Служили вместе, — Берингар внимательно посмотрел на него, потом отвернулся. — Спасибо, что сообщили. Давно это известно?

— Лично я узнал только что…

Хотелось сказать что-то ещё, но он не мог придумать, что. Дело было не в том, что у пана Росицкого не хватало слов — в отличие от многих других присутствующих, его не смущало и не отталкивало присутствие Берингара. В конце концов, лет семь-восемь назад Корнелик был точно таким же. Дело было в том, что слишком многое хотелось сказать и спросить, но пан Росицкий понимал, что он сейчас будет неуместно навязчив. Он и к своему-то сыну подойти стеснялся, что уж говорить о чужом!

Поэтому пан Росицкий вышел в общий зал, заморгал от непривычно яркого освещения, а потом повертел головой, ища, где бы пристроиться. Тут он увидел Милоша. Сын несильно изменился внешне — немного похудел, немного отпустил волосы, потерял любимую трость и в целом стал больше похож на старшего брата. Пан Росицкий тихо вздохнул… Его одолевали сомнения постепенно стареющего отца. Подойти или нет? Милош теперь тоже важная персона, гораздо важнее, чем он сам. Не будет ли ему неловко от этой встречи? Как ни крути, кругом новые друзья и высокие колдовские чины.

— Пан Михаил! — его позвали. Это был Арман, широко улыбающийся за плечом Милоша. — Мы здесь.

Пришлось идти, преодолев смущение. Пан Росицкий честно сделал несколько шагов, но ему не удалось достичь цели — отвлёкшись от болтовни с кем-то знакомым, Милош повернулся к отцу, разглядел его, издал какой-то неразборчивый возглас и в следующую минуту уже висел у него на шее.

— Милошек, — растрогался пан Росицкий, претерпевая мучительную внутреннюю борьбу между приступом нежности и своими понятиями об общественных приличиях. — Ну люди же смотрят. Я думал, ты вырос…

— Да, пап, — невнятно пробормотали ему в плечо. — Именно это я и сделал.

Когда они наконец расцепились, церемония началась, и пан Росицкий поспешил отойти. Ему выпала возможность поглядеть на всех со стороны, и он ею воспользовался с радостью. Помимо Милоша и Берингара, которых он уже видел, здесь были и Гёльди, и внучка Хольцера. Лаура казалась отстранённой и немного грустной, но вряд ли из-за того, что миссия кончилась: об этом говорил её нежный взгляд, посланный деду, а также то, что она старалась держаться в стороне от остальной группы, хоть их и выстроили всех рядом. Пану Росицкому стало жаль, что девочка так и не прижилась в компании, но что ж, не всем дано, не всем дано. Только в сказках бывает так, что все живы и довольны, напомнил себе он.

Aдель и Aрман смотрелись куда увереннее, чем в прошлый раз: сестра больше не обращала внимания на шепотки и взгляды и победно улыбалась, да и братец вёл себя более раскованно. Пан Росицкий не знал, почему он так уверен в этом, но ему казалось — все вынесли из своего путешествия больше, чем рассчитывали.

Тем временем старейшины торжественно вели в центр зала господина писаря с книгой в руках. Выглядел тот жутко: совсем бледный и местами жёлтый, с пустыми запавшими глазами, какой-то высохший и худой. Только кисти рук казались плотнее, но то они опухли от частого письменного труда. Пан Росицкий покачал головой; его утешало, что этого человека вот-вот освободят, но сколько ему придётся поправлять здоровье? Будет ли он гордиться тем, что сделал? Нужно позаботиться о том, чтобы этому господину дали лучшие условия. Была у пана Росицкого навязчивая мысль, что об этом собрание тоже не подумало, вопреки всем красивым словам.