Книга чародеяний

Тем не менее, оставить без внимания экипаж он не мог. Арман слез со своего места и вызвался помочь. Вялый обыск ничем не грозил надёжно спрятанной Адель, но Милош был в опасности.

Арман намеренно подвёл полицейского к дверце с той стороны, где должны были быть ноги, и лениво поворошил содержимое мешка. Они напихали кучу женской одежды для мягкости, ну и заодно для того, чтобы выдать эту самую кучу за покупки Лауры.

— Ясно, — протянул служащий и не отошёл. Арман демонстративно зевнул и почесал нос, хотя внутри всё переворачивалось: если Милош сейчас пошевелится, чихнёт или хотя бы вдохнёт слишком глубоко, им всем крышка. Конечно, магу проще отбиться от человека, но придётся слишком долго и тщательно заметать следы, здесь не обойтись без помощи других колдунов. Ещё и под самый конец!.. Это совсем не дело.

А ведь были ещё запахи, звуки, были спрятанные за ворохом женского белья мужские сапоги. Если Милош успел их снять, то мужские ноги картину не приукрасят. К счастью, в этот момент случился скандал на въезде. В последний раз оглядев фальшивых коллег, всем своим видом изображающих спокойствие и нежелание возиться со своей работой, служащий махнул рукой и отошёл.

Они не меняли позицию ещё какое-то время, пока Дрезден не скрылся из виду за холмом, пока небольшая деревушка не отбила воспоминания о близости города. Арман вернулся к своим размышлениям, которые отвлекали одновременно от беспокойства и от собственной усталости. Тот, кто всё это затеял, тот, кто караулил книгописцев на всём их непростом пути, ставил разномастные ловушки и только под конец выступил в открытую, тот, кто решил любой ценой завладеть книгой, определённо был умным, сильным и опасным магом. Вся сущность Юргена Клозе лучилась его умом, а о силе, о колдовской силе, Арман раньше не задумывался. А ведь именно Юрген остановил стихийное бедствие Адель, едва пошевелив хлыстом.

Уже не было сомнений в том, что кто-то дёргает за ниточки: даже если покойная ведьма бредила, вопрос её не удивил. Про Сореля все забыли, он для подобного очевидно слабоват. Боевые маги в распоряжении военного, подумал Арман. Как же это просто.

— Но нам дали дописать её, — пробормотал он. — Нам позволили дописать книгу. Теперь её будет почти невозможно уничтожить! Вместо бестолковых нападений в самом начале можно было прервать дело и…

— И старейшины организовали бы всё сначала, — так же тихо возразил Берингар. — Это не подойдёт. Что до самой книги, ты упускаешь ещё одну вероятную версию.

— А именно?

— План врага мог измениться. Нам позволили дописать книгу, потому что кому-то она нужна готовой. Только не в распоряжении старейшин, а в своём собственном.

Они остановились, чтобы наконец выпустить разыскиваемых страдальцев и переодеться. Было уже совсем тепло, и для этих целей подходила опушка леса с густыми разросшимися кустами. Адель и Лаура устроились по разные стороны ручья, чтобы смыть кто пыль, кто грим, Милош меланхолично стряхивал с себя последние кружева — он был слегка помятый и, по собственному выражению, местами безнадёжно затёкший, зато живой и не под арестом. Арман переоделся быстро, и это не отвлекло его — он снова погрузился в невесёлую цепочку размышлений. Как было бы просто и правильно не забивать себе голову и во всём положиться на вышестоящих магов, или хотя бы на одного Берингара… Однако что-то вновь и вновь не давало ему покоя. Непонятные страшные слова, сказанные матушкой Эльзой, и напряжённость вокруг книги.

Это никак не было связано, но в голове Армана стояло на одной полке, и почему-то ему казалось, что подобное положение вещей не очень далеко от истины.

Сейчас не время что-то скрывать, сказал ему Бер. И это было более чем верно, но слов для того, чтобы пересказать ему свой короткий разговор с ясновидицей, Арман не находил. Его судьба может быть связана с судьбой книги, а может — и нет. Стоит ли грузить этим следопыта прямо сейчас, когда ему и без того нужно вывезти всех из страны вкупе с мощнейшим магическим артефактом, а потом вместо заслуженного отдыха разбираться со своим отцом?

— …но привал — это хорошо, — донёсся до него голос Милоша. — Я могу пристрелить кого-нибудь, заодно разомнусь… Птицу, Бер, птицу! Честное слово!

— А мне нужно собрать ещё трав…

— Хорошо, Лаура, пойдёшь с ним. Постарайтесь вернуться в течение часа.

Они ушли, и возможность поговорить с Берингаром так и маячила перед глазами, но Арман уже решил его не трогать, тем более что тот уединился с писарем. Кажется, их главный ходячий талисман был в порядке, если не считать уже привычного пустого взгляда и застывшего будто в восковой капле лица. Криво успокоив свою совесть, Арман отыскал сестру: Адель сидела на берегу ручья, сгорбившись в своей любимой позе и уложив голову на колени, и смотрела на воду.

Он невольно замер, не доходя последнего шага, залюбовавшись её спокойствием. Это до сих пор казалось чудом, а ведь после шабаша прошло не меньше месяца. Сколько раз они болтали за это время? Вроде бы постоянно, а нормального разговора так и не вышло. Потому что Адель больше не нуждалась в подобных разговорах, внезапно понял Арман. Возникло желание тихо развернуться и уйти — он ведь ей сейчас не очень-то и нужен.

Но она его заметила. Подняв голову, Адель обернулась к брату и встретила его улыбкой — не губ, но глаз, в черноте которых бликовала бегущая вода.

— Без дела шляешься? Иди ко мне.

В её тоне прорезались нотки, которых он очень давно не слышал — любовь и забота о младшем брате. В груди что-то ёкнуло, и Арман подошёл, и даже сел, отлично зная, что сейчас точно ничего ей не расскажет. Он понимал, что это глупо, но сердце всё ещё помнило переменчивый нрав сестры: меньше всего на свете он хотел нарушать её безмятежность. Свои домыслы можно было отложить, тем более, совсем скоро они со всем разберутся. Почти со всем…

— Как дела? — спросила Адель. — Кажется, мы давно просто не сидели и не болтали вот так…

Арман посмотрел на неё — тихую, беспечную, без нахмуренных бровей и взгляда исподлобья, без резкости движений. Никакой ценой он не собирается нарушать эту радость.

— Всё хорошо, — ответил он и улыбнулся. Эта улыбка, как обычно, совсем не стоила труда. — Рад, что у тебя тоже. Расскажешь, как вы вчера провели вечер? Я-то после их дуэли почти сразу выпал.

Они проболтали обо всём подряд, не особо касаясь дел, до самого отъезда, и потом в пути изредка возобновляли свой невинный разговор. Сосредоточенный на своём притворстве и умиротворённый спокойствием сестры, Арман не заметил истинных причин её нового настроения и никак не мог взять в толк, почему Милош назвал его дундуком уже три раза, а у Лауры периодически мелькает взгляд удивления и ужаса.

Не стоит винить Армана в невнимательности: безнадёжно упустивший начало любовной интриги, происходящей у него на глазах, он уже не был в силах её нагнать. К тому же, ему пришлось бы обратить особое внимание на двух людей, с которыми это сложно было сделать — Берингар практически не выдавал себя, а не лезть в душу Адель Арман привык давно, зная, что ничего хорошего там не увидит. Теперь, пожалуй, мог бы, но он боялся задавать вопросы — Адель выглядит радостной, и это хорошо, а что там за причины, лучше и не знать. Он помнил её прежней и видел новой, но пока не стремился понять, боясь потревожить хрупкий штиль.

Люди менялись, и Арман хорошо это знал. Изменить своё мнение о ком-либо подчас было труднее, чем измениться самому, и это он знал не хуже. Другими словами, если бы Арману прямо сказали, что его сестрица больше не мужененавистица, а вовсе даже наоборот, он бы не поверил. Его настолько радовало, что Адель не чурается общества Берингара и что её можно оставлять не только с Милошем, что он абсолютно не замечал, как она этого общества ищет.

Таким образом, Арман подсознательно находил происходящему объяснения, совершенно не соответствующие действительности, и его никто не переубеждал.