Книга чародеяний

Напоминание о скором конце магии вызвало всеобщую подавленность. Адель думала о другом: как, в самом деле, они хотят охранять книгу, не зная, кто предатель? Она вплотную придвинулась к Берингару и прижалась щекой к его плечу. Пока они ничего не узнали наверняка, но Адель стояла на своём — это не мог быть Юрген.

— Мы выражаем бесконечную благодарность молодым колдунам, которые самоотверженно взялись за эту сложную работу и закончили её, — все взгляды сошлись на их компании, и Адель на всякий случай отодвинулась. На них смотрели с уважением и восхищением, со страхом и тревогой, с неприязнью и завистью. На них смотрели все. — Берингар Клозе, Милослав Росицкий, Лаура Хольцер, Арман Гёльди, Адель Гёльди. Ваши имена будут записаны на первой странице книги. История магии никогда вас не забудет.

Кто-то сбоку от неё всхлипнул: то ли Лаура, то ли Милош, то ли оба. Арман и Берингар промолчали, они вообще выглядели так, словно принимают эти почести исключительно из вежливости. Адель обвела взглядом толпу, прежде презиравшую и боявшуюся её, и не удержалась от победной ухмылки. Она не стремилась к этому, но всё же… как она их обставила! На миллион шагов вперёд! Теперь в великой книге будет значиться имя ведьмы, которую прежде не хотели даже видеть. Теперь в великой книге будет фамилия прабабушки. Они больше не смогут отрицать Гёльди!

Упиваясь своим выигрышем, Адель не заметила, как волосы на голове заискрили и сами собой поднялись в кольцо. Кое-кто зааплодировал, но другие испугались. Стоило некоторых усилий успокоиться, впрочем, она справилась быстро — никто не успел даже шикнуть.

— Также мы впишем имена молодых бойцов, отдавших жизни за наше дело. Сёстры Вильхельм и Густав Хартманн, в отличие от остальных, не смогли вернуться домой, но их жертва позволила…

Адель не сразу поняла, что произошло. О весёлом военном и его боевых ведьмах она практически не вспоминала. Получается, они никуда не добрались… Адель себя не обманывала — у неё эти известия не вызвали особой печали, только запоздалую тревогу за то, что на месте погибшей троицы мог оказаться и кто-то из них.

— …на заслуженный отдых, — продолжал старейшина, снова глядя на них. Его взгляд задержался на Адель и нехорошо сузился. Тут она поняла, что, возможно, стоило вести себя сдержаннее. — Впоследствии мы обязательно щедро наградим вас по вашим заслугам.

Следующий круг оваций Адель не порадовал: она стала замечать, как именно на неё смотрят не простые колдуны и ведьмы из толпы, а обособленная группа, обладающая определённой властью. Пожалуй, из всех, кого она там видела, один пан Росицкий был рад её видеть… Столкнувшись с неприязненным взглядом Хольцера, Адель не столько испугалась, сколько ощутила себя безнадёжно затравленным зверем. Потому что во взгляде этом, помимо неприязни, отчётливо читалось чувство собственного превосходства.

Но ведь её признали ведьмы на шабаше, что может один Хольцер? А если он вовсе не один? Адель постаралась припомнить условия, на которых пришла сюда, но на ум шли только её резкие высказывания против всего на свете — и нежелание идти, до последнего преследовавшее её. Она не думала, что пойдёт, не думала, что доберётся до конца, и вот она здесь. Куда дальше? Что ей теперь делать?

— Мы что-нибудь придумаем, — сказал Берингар. Он даже не посмотрел на неё, и Адель издала недоверчивое мычание. — Ты бьёшься током. Думала, что я не замечу?

— Извини.

— Это не страшно.

— Хольцер уже что-то задумал, — выпалила Адель. — Я вижу это по его лицу, для такого не надо быть Арманом… Он готовит какую-то мерзость. Я не боюсь, что он что-то со мной сделает, Бер… Я боюсь, что убью его.

— Мы попробуем этого избежать, — его голос был ласков, как в те минуты, когда их никто не слышал, но взгляд оставался жёстким и метался по залу. — Осталось ещё одно дело, но, пока есть время… Что бы ты хотела делать дальше?

За последние несколько минут Адель уже пыталась думать об этом. У неё не было никаких конкретных идей — не возвращаться же на Круа-Русс, да и Арман вряд ли туда вернётся. Вот о чём им надо было поговорить с братом — о новой жизни, только никто не догадался раньше. Теперь Адель была уверена только в одном, это она и сказала:

— Да что угодно, только возле тебя…

В коротких свиданиях, которые они урывали для себя в пути, было немало подобных признаний с обеих сторон: обычно эти признания не звучали до конца, прерываемые поцелуями или, гораздо чаще, чьими-то шагами за дверью. Адель не сомневалась, что и сейчас избежит допроса, но Берингар цепко перехватил её взгляд:

— Скажи мне, точно ли ты в этом уверена.

— Ты снова сомневаешься во мне? — она по привычке изобразила обиженно-игривый тон, потом поняла, что время неподходящее.

— Нет, я в тебе не сомневаюсь, — в глазах Берингара Адель видела отражение собственного огня. — Это последнее, что бы я мог сделать, и я тебе верю… Сейчас это важно по другим причинам. Ты действительно готова остаться со мной?

Адель ответила не сразу — не могла отвести взгляд. Как это и случается, всё то, что прежде казалось ей непривлекательным, засияло новыми красками. Теперь Адель видела, не стремясь обмануть себя, мягкое свечение волос Берингара и не могла оторвать взгляда от тонких, но сильных пальцев, прикосновение которых когда-то злило её. Она начинала понимать, что он нашёл в ней, вечно растрёпанной, бледной, с тёмными кругами под глазами и синяками на ногах. Никто ничего не искал. Некоторые вещи нельзя увидеть, и оттого они более прекрасны, чем те, что у нас перед глазами.

— Адель?

— На всю жизнь, — выдохнула она. Смертельно хотелось потянуться вперёд и поцеловать его, прямо при всех, разве после таких слов не положено хотя бы обняться?

— Спасибо, — Бер вежливо, но решительно отвёл её ладонь. Адель не обижалась — она была счастлива видеть, что ему не хочется этого делать. — Теперь только дождись и не вмешивайся, если я не скажу. Это всех касается, — он обернулся к остальным, повысив голос. — Пожалуйста, не говорите ничего, пока вас не спросят.

Адель не сразу поняла, о чём он, а когда поняла — сердце сжалось. Почему сейчас?! С другой стороны, потом могло быть поздно… Вся эйфория любви и обещаний куда-то провалилась, рухнула под невыносимой зудящей тяжестью дурного предчувствия. Не успел никто и слова сказать, Берингар уже привлёк внимание старейшин.

Ему позволили занять кафедру, чтобы говорить. Куда деваться остальным, никто не сказал, но Арман кивком головы увлёк всех за собой, так что они выстроились нестройным рядом за спиной Берингара. Отсюда вид был совсем иной — стоять среди толпы не то же самое, что возвышаться над ней. Адель могла бы возгордиться, но ей мешал страх и всё то же мрачное предчувствие. Что бы сейчас ни произошло, ничем хорошим это не кончится… Берингару придётся обвинить своего отца. Вне зависимости от итогов, сцена выйдет тяжёлой.

Предисловия не было.

— Многие из вас уже знают, что во время работы нас и покойного господина писаря преследовали неизвестные с дурными намерениями, — Берингар говорил ровно, но каждое его слово тяжело опускалось на молчаливый зал, как пушечное ядро. — С какого-то момента это перестало казаться нам совпадением. Последними, с кем мы столкнулись, стали наёмные бойцы колдовского типа — они убили сестёр Вильхельм и молодого господина Хартманна, и они пришли за нами.

— Они сбежали? — крикнули из толпы.