Колдолесье

В замке его преосвященство сэр Борс предписал время поста и молитвы, чтобы, как он заявил, снять проклятие сэра Артегала с королевства. Такое решение не представлялось сэру Четру ни слишком разумным, ни веселым, но он прошел через это, потому что все в замке сделали то же самое. Он дважды в день ходил в часовню вместе с остальным населением замка (в некоторые дни – трижды), наблюдал, как короля Амбитаса вносят туда, а потом стоял на коленях на многочасовой службе. Она была покаянной. Она была нелепой.

– Мы все согрешили, - говорил сэр Борс, сжав в обеих руках свой Святой Ключ.

Под богатым облачением он был худой и неловкий, и его отягощали святые мысли.

– За наши грехи священное Равновесие нарушено, рана нашего короля не исцеляется, и наши земли беспокоит мерзость, которая крадется по лесу под личиной сэра Артегала. Мы можем загладить вину только молясь и постясь и очистив наши умы.

Сэр Четр подозревал, что король Амбитас спал большую часть проповеди. Если бы он только мог тоже поспать! Но ему не повезло быть принесенным сюда на кровати. А выйдя из часовни, они приступали к трапезе из засохшего хлеба, разбавленного пива и чечевичной похлебки. Ночью пустой желудок сэра Четра не давал ему заснуть, и он лежал почти до рассвета, слушая доносившееся из отдаленной часовни пение.

Наконец, это закончилось. Король Амбитас призвал сэра Четра, и он пришел и преклонил колени перед кроватью короля.

– Что ж, Чемпион Четр, - произнес король, уютно устроившись среди подушек, - все эти молитвы и посты завтра подходят к концу, слава Баннусу! Надеюсь преподобный Борс знает, что делает, потому что я совсем не улавливаю хода его рассуждений. Уверен, сэр Артегал никуда не денется, хорошо ведут себя люди или нет. И я также не думаю, что моя великая болезнь имеет отношение к греху.

– Конечно, нет, сир, - ответил сэр Четр.

Он был слишком вежлив, чтобы расспрашивать о точной природе королевской болезни, однако она никогда не представлялась ему очень уж тяжелой. Лицо короля было морщинистым, но пухлым и розовым, несмотря на пост.

– В любом случае, завтра – ежегодный Показ Баннуса, и у нас будет настоящий пир. Я хочу, чтобы он был достоин моей леди невесты. Сделаем его по-настоящему обильным. Иди и распорядись.

Сэр Четр поклонился и отправился распорядиться насчет пира. «Двенадцать блюд, - думал он, - и ни в одном из них не будет чечевицы». Однако его поразило, что уже наступили Баннусарии. Два года в замке пролетели будто несколько дней – в празднествах и веселье, охоте и рыцарских тренировках. Не то чтобы его это беспокоило. Напротив, это показывало, как хороша здесь жизнь. Хотя приходилось признать, что он пробыл здесь достаточно долго, чтобы некоторые аспекты королевского двора раздражали его. Одним из раздражающих факторов было неуклонно возраставшее благочестие сэра Борса. Другим – невеста короля, но о ней лучше не говорить. И еще одним – красивая белокурая дама, леди Сильвия. Она всегда только что уходила оттуда, куда он приходил, или в последний момент решала не появляться на праздновании весны, или он переставал ее ждать и отправлялся на пикник, а она приходила после того, как он уходил. Это изрядно раздражало сэра Четра. Он был теперь важным человеком в замке. Король полагался на него. Все остальные приходили к нему за распоряжениями, чтобы не докучать королю.

Сэр Четр отдал указания насчет пира и немедленно столкнулся с самым раздражающим аспектом королевского двора. Лорд сенешаль, сэр Харрисоун. Сэр Харрисоун испрашивал его аудиенции. Сэр Четр его терпеть не мог. Его нездоровое лицо, оранжевые волосы и тощая фигура нестерпимо бесили сэра Четра. Сэр Харрисоун разговаривал с ним с вызывающей фамильярностью «как мужчина с мужчиной», а значит, считал себя по меньшей мере равным сэру Четру. Что, конечно же, было полной чепухой.

– Слушай, Четр, - начал сэр Харрисоун, с важным видом подходя к нему в новой дорогой черной бархатной тунике, - насчет пира, о котором ты распорядился.

– А что насчет пира, сэр Харрисоун?
– холодно спросил сэр Четр.

Он рассматривал золотую вышивку на новой тунике сэра Харрисоуна. Роскошно. Хотя сэр Четр не мог этого доказать, он подозревал, что сэр Харрисоун потихоньку берет из королевской казны, чтобы набить собственные карманы. Он выглядел алчным. Всё, чем он владел, было столь же роскошным, как новая туника.

– Ну, я просто хочу узнать, как ты собираешься это сделать, вот и все! – заявил сэр Харрисоун. – Дело не просто в маленьком сроке. То есть, двадцать четыре часа – это трудная задача для подготовки целого праздника, и я прямо тебе скажу – ты многого требуешь от кухонного персонала, хотя и не утверждаю, что они не способны на это.

Вот что сэр Четр по-настоящему ненавидел в сэре Харрисоуне: он всё время ворчал. Неважно, о чем его попросить – экипировать охотничью группу, подготовить пикник для дам на соколиной охоте, или даже пораньше подать ужин – получаешь поток ноющих жалоб.

Он ни разу не слышал, чтобы сэр Харрисоун согласился что-либо сделать охотно. Сэр Четр сложил руки, постучал по полу сапогом и приготовился четверть часа пережидать непрерывные жалобы.

– Требует немало пота и крови, - продолжал сэр Харрисоун, - но шеф-повара могут сделать это, при условии, что у них есть сырье. Но скажу тебе откровенно, Четр: сырья-то и нет.

И к величайшему удивлению сэра Четра, сэр Харрисоун закрыл рот, сложил руки в вихре черного бархата и сердито посмотрел сэру Четру в глаза.