Королевы бандитов

И вот теперь она мчалась домой с мокрыми от бесполезной хны ладонями, стараясь не смазать роспись. Она уже и забыла, до чего это неудобно – ждать, пока высохнет мехенди, парализующая все движения, и как именно в тот момент, когда уже нельзя ни к чему прикасаться руками, у тебя непременно то нос зачешется, то в туалет приспичит.

Гита ушла сразу после того, как художники закончили работу. Они заклинали ее подождать, чтобы хна подсохла и можно было протереть ей ладони ватными шариками, вымоченными в соке лимона, – от этого хна темнеет, а «чем темнее хна, тем крепче любовь», как известно. «Какая пошлость… – подумала Гита. – У нас, индусов, все суеверия так тесно сплетены с народными приметами и религией, что трудно отличить в этой мешанине глупость от традиции». Рамеш ждал слишком много счастливых предзнаменований в день их свадьбы, и его разочарованию не было предела. Дождь в тот день так и не пошел, свечи трещали и чадили, а в довершение всего еще и молоко убежало. Он был в отчаянии.

Гита никогда не постилась и не молилась о долголетии для Рамеша, потому что Карва-Чаутх вошел в моду уже после того, как ее муж исчез. Изначально этот праздник отмечали на севере Индии, но Гита более или менее знала о его ритуалах из кинофильмов. «Столько шуму, – с горькой иронией думала она, – и все ради того, чтобы продлить жизнь мужчинам, которые укорачивают жизнь нам».

Дело было не в том, что женщины не хотели терять мужей раньше срока от большой любви, размышляла она. Просто-напросто окружающие превращали жизнь одинокой женщины в ад. Женщине нужен был мужчина в доме уже для того, чтобы ее оставили в покое. Мужчины ничего особенного не делали, но само их присутствие служило своего рода гарантией защиты. Как у проституток гарантией защиты служит сутенер. «Возможно, самки бонобо не зря объединяются в сплоченные компании, – подвела итог Гита. – Слабые поодиночке, они становятся сильны числом и могут…»

– Нет, ты должен! А то тебя чурел заберет!

– Но я все равно не хочу!

Гита была так поглощена своим внутренним монологом, что не сразу заметила двух детей, которые явно затеяли ссору. Она присмотрелась. В сумерках лица было трудно разглядеть, зато голоса звучали отчетливо.

– Да мне без разницы, чего ты хочешь! – рявкнула девочка. – Давай дуй за браслетами. Луна скоро выглянет!

– Бэй яар! – прохныкал мальчик. – Но мы же не индуисты! И не женаты вообще!

Девочка поставила на землю металлическую тарелку, на которой лежал один ладду [95] с подвядшим бархатцем, и топнула ногой, окончательно разозлившись на мальчика, который сидел на куче битых кирпичей. Он закрыл ладонями лицо, уперев локти в колени, так что Гита его не видела, зато в девочке она узнала дочку Фарах.

– Пока не женаты, но потом все равно поженимся. Мы единственные мусульмане в округе, так что наши родители договорятся о свадьбе.

95

Ладду – сладкий десерт, шарик из муки или манной крупы и топленого масла с орехами, кокосовой стружкой и специями.

– Но ты же старше меня лет на сто!

– На сто?! Математику учи! Живо за браслетами!

– Где я возьму тебе браслеты?

– В лавке твоего отца.

– Нет!

И тут девочка толкнула мальчика. Он сидел, обхватив руками голову, а потому не был готов к нападению, в результате чего потерял равновесие и скатился с кучи кирпичей на землю.

– Эй! – крикнула Гита. – А ну прекратите!

Она хотела быть поласковее с девочкой, только что потерявшей отца по ее, Гиты, милости, но маленькая нахалка презрительно заявила ей:

– Это не твое дело! – И, даже не взглянув на упавшего мальчика, бросила ему: – Видал? Я же сказала, что чурел тебя заберет!

– Похоже, дома у тебя нет взрослых, с которых можно брать достойный пример. – У Гиты зачесались руки – так хотелось влепить ей подзатыльник, но это испортило бы не до конца просохший узор на ладонях, который уже стал дорог ее сердцу. – Фу, какая ты грубая. Брысь отсюда!

– Или что? Сделаешь так, что у меня детей никогда не будет? Валяй, я все равно не собираюсь никого рожать!

– А если я сделаю так, что детей у тебя будет не меньше десятка?

Надменное лицо девочки слегка дрогнуло, но в следующую секунду она махнула рукой:

– Да пофиг!

– Ты… В общем, прими мои соболезнования насчет твоего отца.

После этих слов лицо девочки странно скривилось, однако Гита не успела понять, заплакала ли она, потому что девочка бросила тарелку и со всех ног помчалась по аллее прочь; концы дупатты вились за ней, как два вымпела.

– Эй… ты в порядке? – Гита наконец взглянула на мальчика. – Раис!

– Привет, тетя Гита. – Голос у него звучал так же устало, как у отца.

– Что тут у вас стряслось? Вставай, я провожу тебя до дома.

– Мы играли в семью. Она хотела вместе смотреть на луну.

– А ты не хотел с ней идти?

– Нет. Но пришлось.

– Почему пришлось?

– Потому что она моя гёрлфренд. А бойфренды всегда делают то, что гёрлфренды им говорят. Такое правило.

– Неласково она с тобой обращается.

– Гёрлфренды и не должны быть ласковыми.

– Это тоже такое правило?

– Ага.

– По-моему, – осторожно сказала Гита, – ты с ней слишком добр.

– А это плохо?

Гита задумалась над вопросом, но из головы не шли те приглашения, от которых она отказывалась, потому что проще было спрятаться от всех, чем рискнуть выйти в люди и стать объектом насмешек и осуждения. Возможно, мужчины и малышня продолжали бы плести о ней небылицы, но если бы на собраниях группы заемщиц она пыталась наладить общение с другими женщинами, а не держалась бы особняком, слухи и сплетни постепенно сошли бы на нет. Все это время она считала себя парией, а на самом деле, возможно, была добровольной отшельницей. Вспомнились слова Салони, сказанные с твердой решимостью: «Любой, кто начнет сплетничать о Прити и всячески ей досаждать, будет иметь дело с нами».

– Нет, – ответила Гита Раису. – Я не думаю, что это плохо. Но и вытирать о себя ноги никому не позволяй. Нужно быть добрым, но с умом. Не каждый человек заслуживает твоей доброты. Если видишь, что кто-то ведет себя недостойно, верь своим глазам.

– Но она же права. Мы тут единственные мусульмане.

– А кто сказал, что ты должен жениться на мусульманке? – спросила Гита и мысленно себя осадила – тут надо было проявить осторожность. Она, конечно, сомневалась, что Карем – приверженец религиозного коммунализма, но все же это был не ее ребенок, и она не имела права забивать ему голову своими идеями.

– Не должен?! – Мальчик взглянул на нее с таким благоговейным трепетом, что она вдруг ему позавидовала. Только в детстве слова, услышанные от взрослого, которому доверяешь, могут открыть невероятные бездны смыслов. С тех пор она ничего подобного не испытывала.

– Нет, не должен. В любом случае, если ты решишь жениться на мусульманке, я уверена, что их найдется немало за пределами нашей деревни. И может быть, какая-нибудь из них будет очень добра с тобой.

– Надеюсь. Но она сказала, что это наш кисмет [96] , потому что у меня есть только папа, а у нее – только мама.

96

Кисмет – судьба, назначенная человеку Аллахом.