Королевы и монстры. Яд

– Ладно, и что нам теперь делать?

– Мне кажется, это очевидно.

– Поиронизируй надо мной еще, и я дам тебе подзатыльник.

Он сжимает губы и, подозреваю, пытается не засмеяться.

– Тебе решать, Натали.

– Продолжать с тобой встречаться или прогнать на хрен?

– Именно. О… И должен сказать тебе кое-что, прежде чем ты решишь. – Он посматривает на меня. – И это плохо.

Я вскидываю руки.

– Хуже того, что ты гангстер?

– Я не могу иметь детей.

Мне казалось, что я теряла дар речи раньше, и такое правда бывало. Но эта маленькая вишенка на торте лишила меня голоса в принципе.

Кейдж воспринимает мое пораженное молчание как приглашение продолжить.

– Я сделал вазэктомию в двадцать один. Я никак не могу привести ребенка в этот мир. Мой мир. Слишком опасно, да и просто нечестно. Так что прими это к сведению, когда будешь решать, встречаться со мной дальше или нет. Я не смогу подарить тебе ребенка, если ты хочешь стать матерью.

Я моргаю какое-то абсурдное количество раз. Прочищаю горло. Делаю глубокий, свободный и чистый вдох.

Конечно, все это ни хера не помогает.

– Знаешь что? В данный момент мой жесткий диск не готов обработать такое количество информации. Я больше не хочу это обсуждать.

Я складываю руки на груди, тяжело вздыхаю и закрываю глаза.

Какое-то время мы едем в тишине, но потом Кейдж тихо произносит:

– Я дам тебе все, выполню любое желание. Все, что угодно. Чего бы ты ни захотела в этой жизни – ты все получишь.

– Пожалуйста, не говори сейчас ничего.

– Ты будешь окружена заботой. Ты станешь моей королевой.

Я открываю глаза и с недоверием смотрю на него.

– Королевой в бегах? Королевой, которая не может надеть свою корону, потому что враги ее короля это увидят и захотят отрубить ей голову?

Он сжимает зубы и цедит:

– Ты будешь под защитой.

– Ты точно не хочешь сказать «в изоляции»?

– Я не собираюсь запирать тебя под замок, если ты об этом.

В моей груди поднимается буря эмоций, подступает к горлу и образует комок, который я с болью сглатываю.

– Нет. Ты не запрешь меня под замок. Я так поняла, ты будешь появляться в моей жизни и исчезать из нее, прямо как сейчас, приходить и уходить, когда вздумается, снимать со мной напряжение, а потом пропадать хрен знает где до того момента, пока снова не почувствуешь, что хочешь потрахаться. И все это – под предлогом того, что защищаешь меня от копов.

Он начинает злиться – это видно по его гуляющим желвакам, по изменившемуся дыханию. По мертвой хватке, которой он вцепился в руль.

– Даже если бы я поверила тебе, Кейдж, почему я должна захотеть такого для себя? Почему я должна на все это соглашаться?

Он взрывается.

– Я не уговариваю тебя! Ты либо хочешь меня, либо нет.

– Конечно, я хочу тебя! Я хочу тебя так, как ничего никогда не хотела! Но тебе не кажется, что я уже хлебнула достаточно? Думаешь, я снова должна поставить на кон свое сердце, когда ты открыто сообщаешь, кто ты такой и какие ограничения будут накладываться на эти отношения?

– Нет! – ревет он. – Не думаю! Именно это, мать твою, я и пытаюсь сказать!

Он еле вписывается в очередной поворот. Мы чудом не сбиваем пассажира на переходе.

Через несколько минут машина резко тормозит у моего дома. Прежде чем Кейдж успевает что-то сказать, я выскакиваю из салона и иду к своим дверям.

Открыв их, я чувствую, что он бесцеремонно входит внутрь вслед за мной. Когда он громко хлопает дверью, Моджо лишь приподнимает голову, продолжая лежать на своем месте посреди гостиной, издает символический гав, а потом возвращается ко сну.

Клянусь, если бы меня грабили, этот пес гостеприимно провел бы злоумышленников внутрь и показал, где лежат драгоценности.

– Не уходи от меня.

Кейдж хватает меня за руку и разворачивает.

– Не надо меня лапать.

– Ты же знаешь, я никогда не позволю себе грубо к тебе притронуться.

– Правда? Потому что прямо сейчас ты ко мне притрагиваешься, и это грубо.

Он привлекает меня к себе, прижимает к груди, закрывает глаза и глубоко вздыхает. А затем произносит, стиснув зубы:

– Черт побери, женщина. Хватит. Огрызаться.

– Или что, перекинешь меня через колено?

Его глаза распахиваются, ноздри трепещут, губы сжимаются, и – черт подери, – какой же он горячий, когда бесится.

– Попробуй, и узнаешь, – рычит Кейдж, сузив глаза.

Глядя ему прямо в лицо, я четко проговариваю:

– Я не даю тебе разрешения меня шлепать.

Уверена, любому другому этот хищный звук, исходящий из его груди, показался бы пугающим. Но я, услышав его, чувствую лишь извращенное удовлетворение.

Ведь как бы страшно Кейдж ни выглядел и ни звучал, я знаю, что нахожусь в безопасности. Он скорее умрет, чем навредит мне.

Осознав это, я смягчаюсь и шепчу, опустив ресницы:

– Пока что.

На пару долгих секунд он застывает, но потом хватает мои волосы в кулак и завладевает моим ртом.

Мы стоим посреди комнаты и страстно целуемся. Но тут Кейдж отстраняется от меня, тяжело дыша.

– Скажи мне уйти прямо сейчас, или я решу, что это приглашение. И тогда ты от меня уже не избавишься.

Я вцепляюсь в ворот его рубашки и смеюсь.

– Весь мир у тебя черно-белый, да? Либо все, либо ничего?

– Полумеры для трусов.

Он точно не трус, в этом можно не сомневаться.

Кейдж снова целует меня, крепко удерживая мою голову: одна его рука опустилась мне на шею, другая касается подбородка. Его язык исследует мой рот все глубже, требуя большего, и у меня мурашки бегут по телу.

Черт, он слишком хорош в этом. Кажется, в голове все нейронные связи перепутались.

На этот раз я прерываю поцелуй первой.

– Как часто мы сможем видеться?

Кейдж застывает. Он понимает, о чем я спрашиваю. Понимает, что, несмотря на всю абсурдность и нелепость этой ситуации, я ближе к «да», чем к «нет».