Коронованный наемник

И Леголас ощутил, как гнев его мгновенно остыл, будто докрасна раскаленное лезвие, брошенное из кузнечного горна в бадью ледяной воды.

– Прости, отец, – выдохнул он, сжимая ладонями голову и откидываясь назад, – прости, я не смел так говорить с тобой. Но я прошу, будь со мной прям. Не лавируй, не ищи красивых слов, не…

– … не лги, – закончил Трандуил, – я понял тебя. Ты прав, пришло время взглянуть демонам в лицо. Слушай, сын. Я расскажу тебе все.

Он залпом допил вино, сцепил было пальцы, будто вновь поднимая щит, но тут же разомкнул и заговорил, отрывисто, негромко, но не подыскивая слов:

– Все произошло в ту ненастную ночь, когда мы с тобой столкнулись у конюшни. Вечер я коротал в кабинете за какими-то малозначащими делами, когда в дверь постучали. Я сразу узнал Гвадала, хотя он был в глухом и насквозь мокром плаще. Узнал и очень удивился – мне доложили бы, если б возвращающийся посольский отряд пересек границу. Но я был счастлив видеть друга, бросился ему навстречу, а он вскинул ладонь точно так же, как ты сегодня. Словно воздвигая меж нами стену. Гвадал откинул капюшон, и я сразу понял – что-то неладно. Он приехал один. На его лице было два странных уродливых шрама, и я поначалу решил, что случилась атака, отряд перебит, а Гвадал – единственный уцелевший, которого пытался лечить какой-нибудь смертный олух. Я обнял его, засыпал вопросами, а он отвечал невпопад, его руки подрагивали, а в глазах было отчаянное тревожное ожидание. Такое я видел на лицах тех, кто склоняется над телом раненного брата, ища в нем искру жизни. Я не буду пересказывать наш разговор… Он был тяжелым. Гвадал рассказал мне, что его поразило проклятие. Худшее из проклятий, что могут выпасть на долю эльфа. Он не знал, как с ним случилась эта беда. Но знал, как ее одолеть, и пришел ко мне за помощью. Я никогда не забуду, как он протянул мне старинный свиток, и его рука была холодной, как камень, а на спокойном лице глаза горели страданием и мольбой. Эру…

Трандуил наклонил над кубком кувшин, но тот исторг последние капли. Эльф задумчиво поставил его обратно на стол и продолжил, пристально глядя на край кубка, словно обращаясь к вычеканенной на нем фигурке волка.

– Он пришел ко мне, тайно, в лютую ночь, когда даже часовые прячутся под выступами стен. Он стыдился своего недуга и лишь мне доверил эту тайну, что считал позорной. Я мог его спасти. Я знаю, мог. Его орк был юн и слаб. Вдвоем мы одолели бы его. Но в тот миг я думал лишь о том, что… как ты сказал? Что-то может пойти не так. Что я не знаю истинной силы гнездящегося в Гвадале орка. Что проклятие может не отступить, поразив и меня. Что Гвадалу всегда было более свойственно милосердие, нежели война. Что если во время обряда его сущность отойдет в сторону, оставив меня с орком один на один? Что если орк, напитанный невероятной мощью его души, окажется сильнее? И тогда погибнем мы оба.

Голос короля звучал все глуше, и последние слова он проговорил почти шепотом. Наконец оторвавшись от серебряного волка, Трандуил поднял взгляд на сына. Трудно сказать, чего он ждал – осуждения ли, удивления или чего-то иного. Но Леголас молчал. И Трандуил вдруг вскочил, едва не опрокинув кресло:

– Да!!! – взревел он, – да, я смалодушничал!!! Но я не только эльф, не только друг, я король!!! Я не мог рисковать, я был не вправе!!! Быть может вероятность провала была невелика, но кто мог знать!!! И что бы случилось, окажись на троне обращающийся переродок?!! Я предатель, мерзавец, кто угодно!!! Но Лихолесье для меня священно, и я не мог рисковать его будущим!!! – он с размаху ударил кулаком по столу, пустой кувшин со звоном рухнул на бок, – давай, осуждай меня!!!

Пот блестел на лице короля, несколько прядей прилипли к вискам и шее, хриплое дыхание разрывало грудь. Но Леголас лишь спокойно покачал головой:

– Я не для того прошу рассказать мне правду, чтоб осуждать тебя, отец. Я вообще не вправе тебя судить. Но мне очень нужно понять Гвадала. Разобраться, что руководило им. Если я научусь понимать его – мне легче будет понять и себя. Прости, отец, я знаю, что этими словами причиняю тебе страдание. Но от этого нельзя просто отворачиваться, закрывать глаза и делать вид, что все по-прежнему. Я должен найти и запомнить прямые и понятные тропы в своей душе до того, как в ней… стемнеет.

Трандуил закусил губу, вскидывая голову, и снова ударил по столешнице обоими кулаками. Леголас же поднял упавший кувшин и мягко промолвил:

– Продолжай, отец. Все это мне уже в общих чертах было известно. Но дело этим не кончилось. Куда ты ездил той ночью?

Король медленно осел в кресло, стиснул поручни так, что побелели фаланги пальцев.

– Я поехал за Гвадалом, – глухо ответил он.

Его губы искривились, как от сильной горечи, и Трандуил сглотнул. Леголас видел, что отцу невыносим этот разговор, но его необходимо было довести до конца…

– Погоди, – негромко сказал принц, – ты поехал за ним, говоря, что едва не совершил страшную ошибку и теперь намерен ее исправить. То есть, ты передумал? Неужели ты все же решил попробовать исцелить Гвадала? Через два дня привезли тело. Но Гвадал жив, вместо его тела привезли убитого орками лориэнца, он сам мне рассказал. Я еще удивился, как ты мог не заметить, несмотря на все повреждения, что тело чужое. Ведь ты так хорошо знал Гвадала… Значит, о подлоге тебе было известно. Более того, на погребении ты сказал: «это моя вина, я не сумел тебя защитить». Так что же, – Леголас нахмурился, – он не по доброй воле вернулся к оркам? Его на твоих глазах захватили в плен, а ты не смог ему помочь? Вроде складно, но что-то во всем этом не сходится… Ты был искренне потрясен, увидев Гвадала живым, а значит, был уверен в его гибели.

Трандуил снова глубоко и хрипло вздохнул:

– Да. Не сходится. Я хотел бы, чтоб все было по-твоему, Леголас. Однако тебе нужна правда… Да, я передумал и помчался за Гвадалом. Но не затем, чтоб его исцелить…

Повисла тишина. Звонкая, гулкая, будто вибрирующая тонкими стеклянными нитями. А потом принц медленно проговорил, словно выписывая слова в воздухе незримым пером:

– Ты погнался за ним, чтобы убить его.

Еще несколько секунд молчания осыпались в пустоту, и Леголас негромко спросил:

– Почему, отец? Как, балрог подери, это вышло? Я могу одобрять или не одобрять твоего решения не исцелять Гвадала, однако это решение мне понятно. И пожалуй, если отбросить все, что ты упоминал выше… например, мои взгляды на справедливость… оно разумно. Но эта погоня… Я не понимаю, отец…

Трандуил сдвинул брови и снова закусил губу, на которой успели выступить несколько крохотных алых бисеринок крови:

– Это было одно из тех решений, которые раздирают надвое душу, Леголас. Когда-нибудь потом половинки вновь соединяются, но рубец остается навсегда…

Король стоял у пылающего камина, а в ушах все еще раздавался хлопок двери, навсегда отсекший от него его единственного друга. Друга, который был рядом так долго, что казалось, он был всегда. Который неизменно был тем, чем не был сам Трандуил, и потому вместе они составляли некий единый, лишенный брешей доспех. Друга, который сейчас стремительно уходил прочь по коридорам дворца, еще недавно бывшего его домом. И которого он только что предал, растоптал, собственной рукою вышвырнул за порог своей жизни, не оставив ему ни надежды, ни обратного пути.

Гвадал выслушал отказ молча, и ни один мускул не дрогнул на все еще одухотворенно-красивом лице, только бездна все шире разверзалась в глазах, превращая их в мертвые провалы. Трандуил говорил жестко, сухо, уверенно, а на щеке бился нерв, и пальцы мяли рукав, и он знал – Гвадал все это видит. Видит, что лучший друг, к которому он пришел за помощью, осознает свое малодушие и теперь прячется за суровым тоном и высокопарными словами о долге перед королевством.

Король сжал пальцы, унимая их предательские движения, но не мог унять гадкого трепета правой щеки.