Крепкий ветер на Ямайке

Йонсен, с видом сильно озадаченным, сунул пистолет обратно в карман, и вдвоем с помощником они взялись за самостоятельные поиски, одновременно прихватывая все подряд в кают-компании и других каютах: огнестрельное оружие, носильные вещи, постельное белье и даже (как с редкостной скрупулезностью отметил Марпол в своем отчете) шнуры для звонков.

Наверху продолжался шум и стук: катились бочонки, гремели ящики и т. п.

— Помните, — продолжал Йонсен через плечо по ходу поисков, — деньги не возвратят вам жизнь, и уж вовсе будут вам бесполезны мертвому. Если вы хоть сколько-нибудь дорожите жизнью, немедля откройте мне потайное место, и жизнь ваша будет в безопасности.

Единственным ответом Марпола по-прежнему была умоляющая сентенция касательно жены и детей (на самом деле он был вдовцом, и его единственная родня, племянница, в случае его смерти приобрела бы состояние в несколько десятков тысяч фунтов).

Но это повторение, казалось, навело помощника на какую-то мысль, и он начал очень быстро что-то говорить своему начальнику на языке, какого Марпол никогда прежде не слышал. На мгновение любопытство блеснуло во взгляде Йонсена, а вслед за тем он начал тихонько посмеиваться с этаким сладеньким выражением и потирать руки.

Помощник пошел на палубу сделать приготовления.

У Марпола не было и тени подозрения, что же такое затевается. Помощник пошел на палубу сделать приготовления в соответствии со своим планом, что бы он там ни задумал, а Йонсен тем временем предпринял последний заход в поисках потайного места — без особого тщания и храня молчание.

Вскоре помощник что-то громко ему крикнул, и он скомандовал, чтобы Марпол поднялся на палубу.

Бедный Марпол издал стон. Выгрузка трюма и всегда-то довольно пачкотное дело, но эти визитеры были неряшливы сверх всякой меры. В мире нет вони хуже, чем когда черная патока смешивается с трюмной водой, и теперь дух стоял, будто на волю вырвалось десять тысяч чертей. Сердце у него упало, когда он увидел, какому разорению подвергся груз: по всей палубе разбитые ящики, бочки, бутылки, все перепутано и перемешано, просмоленная парусина порезана на куски, люки разбиты.

Из рубки доносился пронзительный голос Лоры:

— Я хочу выйти!

Испанские дамы, видимо, вернулись на шхуну. Его собственные люди были заперты в носовом кубрике. Было ясно, где находятся все дети, потому что горланила не одна только Лора. Но на виду были лишь шесть членов команды гостей, они стояли в ряд, лицом к рубке, все с мушкетами.

Теперь контроль над ситуацией взял на себя маленький помощник:

— Где спрятаны ваши деньги, капитан? Мушкетеры стояли к нему спиной.

— Идите к дьяволу! — ответил Марпол.

Прогремел залп: шесть четко различимых отверстий прошили верхнюю часть рубки.

— Эй! Поосторожнее там, вы что делаете? — возмущенно заорал изнутри Джон.

— Если вы нам не скажете, в следующий раз они будут целиться на фут ниже.

— Вы изверги! — крикнул Марпол.

— Так вы скажете?

— Нет!

— Огонь!

Вторая линия отверстий прошла над головами тех из детей, что были повыше, разве на каких-нибудь несколько дюймов.

На мгновение повисла тишина, затем из рубки раздался дикий визг. Звук был такой ужасающий, что и родные матери не смогли бы сказать, из чьей глотки он исходит. Правда, закричали только раз.

Йонсен возбужденно слонялся в сторонке, но, когда раздался этот вопль, он приступил к Марполу с лицом, багровым от внезапной ярости.

— Ну, теперь скажете?

Но Марпол в этот момент полностью владел собой. Он не поколебался:

— НЕТ!

— В следующий раз он отдаст приказ стрелять прямо по мальцам!

Именно это имел в виду Марпол, когда писал в своем письме: “все возможные угрозы, какие низость способна измыслить”.

Но даже и это его не укротило.

— Нет, говорю вам! Героическое упорство!

Но вместо того чтобы отдать роковой приказ, Йонсен поднял свою медвежью лапищу и треснул ею Марпола в челюсть. Последний свалился на палубу, оглушенный.

И вот после этого-то они и вывели детей из рубки. По-настоящему дети не были слишком напуганы, за исключением Маргарет, которая, казалось, приняла все это близко к сердцу. То, что стреляют — и стреляют именно по вам, — вещь настолько невообразимая, что, когда это происходит в первый или даже второй раз, увязать эти две мысли так трудно, что не возникает и соответствующих эмоций. Это и вполовину не так страшно, как когда кто-нибудь, например, наскакивает на вас в темноте с криком “Бу-у!”. Мальчики немного поплакали, девочки были взвинчены, раздражены и голодны.

— Что это вы тут вытворяли? — с напором спросила Рейчел у одного из команды стрелков.

Но только капитан и помощник знали по-английски. Последний, проигнорировав вопрос Рейчел, пояснил, что они все должны перебраться на борт шхуны, — “а там поужинаем”, сказал он.

Его манеры были полны неотразимого моряцкого обаяния. Попечением двух испанских моряков они были переправлены через два фальшборта на меньшее судно, и оно тут же отвалило.

Там чужие матросы взломали целый ящик засахаренных фруктов, которыми они могли сколько душе угодно притуплять остроту разгулявшихся аппетитов.

Когда несчастный оглушенный капитан Марпол пришел в себя, он обнаружил, что привязан к грот-мачте. Несколько пригоршней древесных опилок и щепы были кучками сложены у его ног, и Йонсен обильно посыпал их порохом — хотя, говоря по правде, все же не в таком количестве, чтобы “взорвать корабль со всем, что на нем есть”.

Маленький приятный помощник стоял тут же в сгущающихся сумерках с горящим факелом, готовый запалить погребальный костер.

Что может сделать человек в таких тяжких обстоятельствах? В эту грозную минуту старикан вынужден был признать наконец свое поражение. Он сказал им, где спрятаны деньги, полученные за фрахт — где-то около 900 фунтов, — и они его отпустили.

Как только наступила темнота, последние пираты вернулись на свой корабль. От детей не было слышно ни звука, но Марпол догадался, что их тоже забрали туда.

Прежде чем выпустить свою команду, он зажег фонарь и начал что-то вроде инвентаризации всего, что пропало. Картина была просто душераздирающая: помимо товаров, все его запасные паруса, снасти, провизия, огнестрельное оружие, краска, порох, вся его собственная одежда, равно как и одежда его помощника, все навигационные приборы исчезли, как и все имущество, бывшее в каютах; кают-компания прямо-таки выпотрошена, не осталось ни ножа, ни ложки, ни чая, ни сахара, ни даже запасной рубашки, чтобы прикрыть наготу. Только багаж детей остался нетронутым — и черепахи. Только их меланхолические вздохи и были слышны в тишине.

Но почти столь же душераздирающе выглядело то, что пираты оставили: все, что поломано, инструменты, настолько изношенные и ни к чему не пригодные, что он ждал только ближайшего “шторма”, чтобы их смыло за борт — в общем, все, на что глядеть не хотелось, осталось в неприкосновенности.

Что пользы, господи прости, в страховом полисе? Он стал сам собирать этот хлам и сваливать его за борт.

Но капитан Йонсен наблюдал за ним.

— Эй, ты, — крикнул он, — грязный жулик! Я напишу Ллойду и разоблачу тебя! Сам лично напишу! — Он был страшно возмущен еще одним бессовестным обманом.