Кристальный пик

Мы с Солярисом одновременно обернулись на колодец и так же одновременно осознали, что время-то, оказывается, в сиде течет иначе. Сказки, как единственный наш источник знаний о сиде, мало что говорили на этот счет. Вымышленные фермеры возвращались домой настолько быстро, что их исчезновение никто не замечал, то исчезали на целые столетия. Да и моя мать, королева Нера, возвратилась в Дану в тот же день, в который из него и пропала, но успела при этом лицезреть и Рок Солнца, и бога. Возможно ли такое, что течение времени в сиде непостоянно, как местоположение самого колодца? То быстрее, то медленнее. То застывает, то несется, сломя голову, как пришпоренный жеребец. Ведь здесь, в сиде, между появлением Соляриса и Кочевника с Мелихор прошло не больше десяти минут, а между его появлением и моим — всего около двадцати.

— Хм, — изрек Солярис многозначительно, нависнув над колодцем бок о бок со мной, пока я прислушивалась. Все это время воды журчали, резвые и звонкие, вдруг застыли и умолкли. Даже воздух, которым тянуло со дна, изменился, стал сухим и затхлым, каким и должен быть воздух в старом иссушенном колодце. Все в нем стало глухо, и дыхание другого мира оборвалось. — Похоже, шансов, что Сильтан догонит нас, действительно никаких Летний Эсбат закончился. Что же... Не велика потеря. Для Сильтана это даже к лучшему. Ширен мне едва не погубил, и'лирит! — Горячее дыхание обожгло мне лоб, когда Солярис обхватил мое лицо когтистыми пальцами и привлек к своему, потираясь носом о щеку в знак привязанности. — Почему стоит мне только оставить тебя с кем-то другим или одну ненадолго, как ты попадаешь в беду?

— Разве это не твоя работа — вытаскивать меня из беды? — ответила я полушутливо, накрыв его ладони поверх моего лица своими, чтобы слегка те разжать. Солярис, пряча страх за самоуверенностью, иногда терял самоконтроль и забывал о том, каким сильным может быть.

— Вы закончили? — поторопил нас Кочевник нетерпеливо, буквально вклинившись между мной и Солом, отчего даже возмущенное «нет!» не спасло бы от него наш момент близости. — Чем скорее Совиного Принца найдем, тем раньше вернемся домой. Да и жутко тут как-то, хоть и красиво... Так что давай, не томи, отращивай хвостяру! Полетим, чего ноги опять зря мучать.

— Не полетим, — разочаровал его Солярис уже спустя минуту и выставил к нам руку, предварительно закатав рукав рубахи, чтобы мы все увидели что она никак не меняется. Не превращается в длинную лапу, способную одним ударом завалить коня. Только хвост с крыльями Солярис и впрямь отрастил, но не более, словно остальное тело, скованное человеческой кожей, ему не поддавалось. — Это все, что я могу сейчас. Та вёльва сказала, что «здесь моя чешуя не более, чем драгоценная побрякушка». Похоже, не соврала.

Мелихор уставилась на свои удлинившиеся перламутровые коготки, видимо, тоже пытаясь превратиться. И тоже безрезультатно.

— Толку от вас, драконов, как от козла молока, — махнул Кочевник на них топором. — Если эта не-Хагалаз про чешую не соврала, то, значится, не соврала и про кантов?.. То есть, контрандах... кран...

— Крандах, — закатила глаза Мелихор и, пользуясь их с Кочевником разницей в росте, — она была выше него на полголовы, — шлепнула того по темечку. — Это духи деревьев такие. Зловредные, в корнях обитают и детей заманивают, чтобы те заблудились и истощали от голода, став им удобрениями. Говорят, леса крандов там вырастают, где молодые вёльвы к сейду взывать учатся...

— А ты-то откуда все это знаешь? — Кочевник фыркнул на нее, почесывая затылок рукоятью топора.

— Странно то, что этого не знаешь ты! Нас же на них весталка руны читать учила. А потом еще говоришь, что лучше меня грамоту освоил... Хорошо, что я тебе записку Сильтану составлять не доверила!

И так завязалась новая ссора. Даже Тесея порядком подустала от них обоих, потому схватила брата за руку и потащила по волчьим следам, решив взять инициативу в свои маленькие худые ручки, в коих болталось веретено, как оружие. Солярис и я молча последовали за ними, решив, что это действительно лучшее решение сейчас — идти хоть куда-то, лишь бы вообще идти. Ибо чем дольше мы стояли на одном месте, тем больше возрастала вероятность, что мы с него так никогда и не сдвинемся. То ссоры, то вёльвы блаженные, то дикие звери...

Мой первый визит в сид был овеян туманом блаженного беспамятства, в кое впадает каждая душа, вышедшая из тела, чтобы безболезненно покинуть родных и любимых. Теперь же, будучи здесь и в духе, и во плоти, я осматривалась свободно и осмысленно, ведомая любопытством, присущим лишь живым. Так мы все вместе спустились с холма и вдруг обнаружили, что вокруг колодца, в размытой дали, растет еще семь таких же, словно зеркальное отражение холмов Дану, откуда началось наше новое приключение. Жаль, что нам не было дано узреть, какие чудеса могли скрываться за ними — волчий след поднимался только на один из них. Однако и оттуда оказалось видно если не все, то многое.

Сид был таким же неоднородным, как Круг, будто тоже состоял из разрозненных туатов, как одеяло из сшитых вместе лоскутов: на юге земля становилась коричневой и превращалась в песок, на севере она белела и светилась, точно фарфор, а на западе желтела и колосилась, напоминая пшеницу. Волчий след же вел на восток, по малахитовой траве, мимо полупрозрачных деревьев к равнине, за которой нас должен был ждать аметистовый сад.

Поскольку ни воды, ни вещей при нас не было, — кто же знал, что найти колодец равносильно тому, чтобы сразу в него и упасть? — мы шли размеренно, экономя силы. Хотя в балладах пиры для мертвых и богов всегда были лишь развлечением, а не нуждой, мы могли под это правило не попадать. Оттого и лишний раз рисковать не стоило. Да и ступая по божественному краю шагом, а не бегом, было легче запоминать дорогу, что приведет нас обратно, и любоваться просторами. Правда, недостатки у такого неспешного похода тоже были...

— М-хм, а на ф-фкус прямо как курица! Только сладкая!

Кочевник вечно тянул в рот все, что выглядело более-менее съедобным и походило на мясо, и для живности сида исключения он делать не стал. Стоило ему заслышать дивные женские голоса, которыми пели местные птицы, как Кочевник тут же бросился на их зов. В это время мы как раз спускались с покатого склона, держась друг за дружку, поэтому никто из нас не смог угнаться за шустрым Кочевником, скатившимся кубарем. Не разделив моих подозрений, Солярис пошутил, что ему просто невтерпеж взглянуть на диво, чья трель свела б с ума от зависти даже самого сладкоголосого барда. Но планы Кочевника оказались куда прозаичнее.

— Хош попробовать? — предложил он мне с набитым ртом, оторвав зубами кусок сырого мяса от бедра мертвой птицы размером с кошку, в красно-бирюзовых перьях и с четырьмя крыльями вместо двух. Он подбил ее прямо топором, метнув тот в дерево, похожее на вишню, стройный ряд которых появился на равнине спустя час нашего пути. Несмотря на то, что птица уже даже не трепыхалась, клюв ее оставался открытым, будто она все еще пыталась петь. А глаза... Глаза у нее были человеческими! Такие же круглые, с маленькими зрачками и ужасом, застывшим в них.

Я прижала ко рту ладонь, сдерживая тошноту, на что Кочевник обозвал меня неженкой и повязал тушу себе на пояс, чтобы приготовить на следующем привале и сытно отужинать.

— Кранды, — заговорил Солярис, когда нам все-таки удалось отговорить Кочевника поймать еще парочку таких птиц и увести его подальше от поющих вишен. Всю дорогу до этого он молчал, лишь периодически спрашивал меня, хорошо ли я себя чувствую и не требуется ли мне отдых. Очевидно, обдумывал произошедшее и то, что только может произойти. Я не хотела мешать ему, поэтому шла молча рядом. — Если моя сестрица ничего не путает, и это правда злые духи деревьев, то что они делают в сиде? Разве этот мир не создан для блаженства и вечного здравия? Откуда здесь то, что может навредить?