Кристальный пик

Тесея утешительно похлопала его по спине, прежде чем скромно показать нам свою работу. Ее тыквенный подсвечник походил на короб, в котором высокородные господа хранили роскошные ткани: ажурный и с аккуратными окошками по бокам, расположенные веером. Даже не верилось, что для этого Тесее понадобилось всего лишь веретено. Причем управилась она настолько быстро, что даже успела помочь с тыквой Мелихор, которая не придумала ничего лучше, чем выгрызать мякоть прямо зубами и проглатывать ее.

Спустя час перед нами на телеге лежало пять готовых тыквенных подсвечников. Вот только кресало с огнем по-прежнему оставалось одно... Благо, оказалось, что, деревья, растущие в сиде, изнутри мало чем отличались от земных: стволы самых молодых и тонких выстилало мягкое лыко, которое Кочевник легко настругал нам топором. Оттуда же, из оставленным им прорезей, натекло доброе ведро смолы, которую мы забили внутрь найденных шишек, продев раскатанное камнем лыко внутрь, как фитиль. Вложив в каждую тыкву по одной такой шишке, я чиркнула по ним крисалом, заставляя те воспламениться. Благодаря смоле огонь горел долго и мерно — не угасал, но и не сжигал тыкву изнутри. Огонь выстоял даже под дыханием аметистового сада, к которому я поднесла смастеренный подсвечник на вытянутой руке, первой перешагнув через кромку к маслянистым теням. От приближения тыквенного пламени те съежились, расползлись в стороны, как змеи, и открыли нашему взору множество фиалковых древ, а вместе с тем и след волчьих лап, идущий далеко за них.

— Получилось, — сказал Солярис без удивления в голосе, и я улыбнулась, поняв, что он не просто доверял мне, но и верил в меня. — Идем. Никому не отставать! Бегать искать вас не будем, поняли?

Свет, просачиваясь сквозь вырезанные глаза и рты, порождал тени новые, но уже причудливые и нелепые, в форме неказистых рожиц и непропорциональных улыбок. Из-за этого казалось, что деревья кривляются нам, а иногда даже смеются: периодически в их кронах что-то шелестело, неуловимое, будто перепрыгивало с ветку на ветку. Мы шли друг за дружкой, неся свои тыквы кому как удобно: Тесея повязала свою крохотную тыковку прямо себе на пояс при помощи пальцев, Мелихор шла со своей в обнимку, словно с новорожденным дитя, а Кочевник предпочитал нести тыкву за корешок, как и мы с Солом. Иногда огонь в них дрожал так сильно, что мы замедлялись, боясь, что он погаснет насовсем, но останавливаться было нельзя: смола выкипала гораздо быстрее воска, и огонь мог потухнуть меньше, чем через час. Даже самый яркий огонь освещал дорогу ровно настолько, чтобы можно было идти, не спотыкаясь — не больше и не меньше.

— Ай-яй-яй! — запищала Мелихор, отцепляя свои косы от веток с фиолетовыми лепестками, которые запутались там из-за того, что она засмотрелась на небо над нашими головами. То наконец-то изменилось.

Если снаружи царил вечный день, то здесь, в саду, царила вечная ночь. Мириады звезд на черном полотне образовывали неповторимые узоры из золота и серебра, как вышивка на свадебном платье. Все они куда-то плыли, двигались и и наискось, осыпаясь дождем, но затем возвращаясь обратно на место. А мимо них текли сияния, словно реки, скручиваясь в спирали и пульсируя. Их свет не доставал до земли, путаясь в верхушках высоких деревьев, но зато отражался от лепестков аметистовых цветов, раскрытых навстречу звездам, как солнцу. Наклонившись, я мимолетно тронула пальцем один из них, чтобы, порезав тот о край лепестка, убедиться: цветы действительно стеклянные. Там, где тянулся волчий след, лежали их осколки. Они же хрустели у нас под ногами, где-то разбросанные хаотично, а где-то оформленные в ухоженные и пышные клумбы, будто кто-то старательно высаживал их точно так же, как и тыквы.

Несмотря на то, что это место сложно было назвать садом в привычном понимании этого слова, это все-таки был он. Аметистовый сад. Вот только есть ли у него хозяин, как у всех садов?

— Ой, подождите! Кажется, моя свеча затухает, — раздался голос Мелихор снова. Она то и дело отставала из-за того, что ее косы, растрепанные, цеплялись за что не попадя.

— Она не может затухать, — ответил ей Солярис раздраженным тоном, удерживая свою тыкву на уровне лица. Свет, падающий из нее, стачивал его скулы и разливал по волосам жемчужный блеск. — Мы прошли от силы минут сорок. Проверь, поступает ли в воздух. Возможно, ты смолы перелила. Мелихор... Мелихор?

С тех самых пор, как мы оказались в сиде, она не могла пройти и минуты, не прокомментировав при этом какой-нибудь загадочный росток или камень, показавшийся ей «красиво круглым и красиво большим». Именно поэтому молчание, которым Мелихор ответила на зов Сола, удивил нас всех. Я обернулась первой...

И обнаружила, что Мелихор нигде нет.

— Ма'шерьят!

Крик Соляриса прокатился по саду эхом. Он оттолкнул в сторону Кочевника, машущего топором на лезущие ему в глаза ветви, и вернулся на несколько шагов назад, к арке из двух сросшихся деревьев, образующих длинный овал, как ушко иголки. Там, под сенью их листьев, валялась остывающая тыква, из отверстий которой сочились смола.

— Мелихор! — позвала я тоже, закружившись по саду на пару Кочевником и Тесеей.

Хор наших голосов перебудил всю рощу, заставив невидимых птиц беспокойно захлопать в небе крыльями, но Мелихор все не откликалась. Как бы Солярис не старался сохранять спокойствие, ужас покрыл его лицо мелом. Мечась из стороны в сторону, порыкивая проклятия и впервые не скрывая того, как сильно он боится, что с его семьей случится дурное, Сол принялся переворачивать каждое бревно и заглядывать в каждую яму.

— Мелихор! Ма'шерьят!

— Куда подевалась эта длинноязычная? Может, ягоды где увидела и поесть отошла, а? — предположил Кочевник с дребезжащей надеждой в голосе, пнув аметистовые цветы, которые тут же поспешили закрыться и спрятать за лепестками свои сердцевинки. — Дикий. Сейчас я ее найду! Эй, змеюка, ты куда подевалась?!

— К...К...К...

Испуганная Тесея так и не смогла вымолвить имя брата, когда, рванув следом за ним вглубь чащи, поскользнулась на его разбившейся тыкве и упала. Та, добротно располосованная топором, попросту не пережила удара об землю, выпав Кочевника из рук и тут же затухнув, когда он тоже исчез следом за Мелихор.

— Рубин! Сюда! — гаркнул Солярис, хватая меня за запястье. — Живо в круг! Не дайте своим подсвечникам угаснуть!

Так вот оно что... Это имела ввиду Дагаз, когда говорила, что нам не перейти через аметистовый сад? Значит, тыквенных голов оказалось недостаточно — нужны головы настоящие, человеческие?..

— Все будет хорошо, — прошептала я не то самой себе, не то Тесее, обняв ту за плечи одной рукой, когда мы с Солярисом встали посреди рощи спина к спине. Мы обе вы выставили тыквы перед собой, едва удерживая их дрожащими пальцами за крошащиеся корешки. Я вглядывалась в длинные тени, что они отбрасывали, но не видела ничего, кроме аметистовых цветов, прекрасных и острых, но безобидных внешне. Отчего-то мне вспомнился Рубиновый лес: тот выглядел кровожадно, но чужой крови на самом деле вовсе не жаждал. А вот с аметистовым садом, похоже, все было в точности наоборот...

— Прости, — прошептала я Солярису, чувствуя его острые лопатки своим позвоночником. Жар, который он источал, подпитываемый страхом и злостью, смог бы растопить даже фирн Меловых гор. — Я думала, тыквы помогут... Этот лес... Сад... Совиный Принц сказал, что здесь «гниет любовь богов среди цветов». Он не объяснил, что именно это значит, но теперь я поняла: усыпальница. Это усыпальница богов! Те кранды, о которых говорила Дагаз... Должно быть, это они... Стерегут, баюкают... А мы...

— Успокойся, — велел мне Солярис коротко и хлестко, и я вдруг поняла, что действительно едва не позволила себе удариться в бессмысленную панику. — В том, что мы попали в западню сида, нет ничьей вины. Нужно придумать, где раздобыть побольше света... Думаю, все дело в нем. Это же не...

— Солярис?

Раздался глухой треск. С таким звуком яблоня сбрасывает перезревшие плоды в конце лета... И с таким же звуком падают пустые тыквы, когда их больше некому держать.

Я повернула голову вместе с подсвечником.

— Сол?

От жара, который грел меня со спины, остался лишь призрачный след. Он тянулся по роще шлейфом, как и запах мускуса с огнем, прежде ветер окончательно их рассеял. Солярис исчез, — моя опора исчезла, — и я пошатнулась, сбитая с ног волной одиночества и тишины.

— Солярис!

Сердце подпрыгнуло к горлу, и во рту сделалось суше, чем в Золотой пустоши. Вокруг нас с Тесеей не осталось более ни души. А аметистовые цветы, потревоженные Кочевником, вновь распустились... Прекрасные, драгоценные и неувядающие, они вдруг развернулись к нам, а не к небу, и я почувствовала на себе тысячу взглядов, забирающихся под кожу вместе с ужасом. И все застыло — звуки, мы, звездные спирали в вышине. Предчувствие беды висело в воздухе, но ничего не происходило. Только Тесея, мелко подрагивая, что-то мычала над своей тыковкой, будто уговаривала ее не угасать. Мы так долго суетились и бегали друг за другом, что ее лыко уже дотлело наполовину, как и мое. Если роща не затушит пламя, то рано или поздно это сделает время. И так мы больше никого не найдем — даже самих себя.