Кристальный пик

— Р-Руби?

Тесея дернула меня за грязный рукав, завидев мой ужас, который ощущался морозным холодом на бледнеющих щеках и липкой влагой на ладонях. Сердце билось так сильно, что у меня заныло в подреберье. Я взялась рукой за собственный бок, будто надеялась, что так смогу его остановить, и глубоко вздохнула. Темнота колодца манила и отталкивала одновременно. Я не была уверена, что мы вернемся в Дану, если рискнем снова прыгнуть туда — в лучшем случае не сработает и просто переломаем себе ноги, а в худшем попадем куда-нибудь в Междумирье в угодья Дикого. Находясь за гранью яви и неяви, Надлунный мир вряд ли предполагал столь примитивные выходы и решения. Даже в сказках фермеров и охотников, попадающих сюда по ошибке, не обходилось без жертв, приключений и потерь на пути в родной дом. Всем, кто случайно оказывался здесь, следовало об этом помнить. И мы не исключение.

— Простите мне мою наглость, но вы случайно не знаете, где находится Кристальный пик? — спросила я у Дагаз, оперившись руками о горловину журчащего колодца, прежде чем повернуться к ней. — Или по крайней мере Тир-на-Ног. Тот самый блаженный остров, куда попадают достойнейшие. Он же где-то здесь, правильно? Я бывала в сиде лишь однажды, но возымела честь узреть его, когда... Ауч!

Это казалось мне здравой мыслью — начать свой путь в сиде с того, что знакомо мне хотя бы отдаленно, а именно с реки цвета предрассветного неба, на другом берегу которой возвышались витражные башни, где жили короли и герои. Но Дагаз, похоже, считала иначе.

Что-то чиркнуло меня по левой щеке. Я рефлекторно прижала к лицу ладонь, и пальцы намокли от крови. Кровь же осталась и на тонкой костяной булавке в руках Дагаз, которая ранила меня и отскочила назад быстрее, чем ветер успел всколыхнуть мои волосы от ее движения.

— Ах, так и знала! — воскликнула она, сунув острие булавки себе в рот и аппетитно причмокнув. — Ты здесь по памяти крови! Кровь всегда говорит больше, чем любое имя и титулы. Твоя вот кислая, как забродившая вишня. Значит, не попутала я. Снова ты взялась порядки нарушать, подлая Бродяжка!

Тесея, вопреки моему жесту стоять смирно и не высовываться, бросилась на защиту. Загородила меня собой, как прежде загораживала ее я, и выставила перед собой серебряное веретено, как оружие, хоть и доставала мне темечком всего-то до груди. Тяжко вздохнув, я снова дернула ее назад и стерла с щеки кровь костяшками пальцев. Кем бы не была эта вёльва, живущая там, где живут боги, с Хагалаз у нее и впрямь не было ничего общего. Иронично, что имя той означало «разрушительный град», но несла она лишь добро, в то время как Дагаз, — «свет преображения», — добра этого точно мне не желала.

— Боюсь, вы обознались, — произнесла я сухо, не сводя глаз с ее скукоженного, черноглазого и покрытого белой краской лица. — Королевой Бродяжкой звали мою прародительницу. Вы же о ней говорите? Я вовсе не она, увы.

Белый ворон, сидящий на плече Дагаз, снова каркнул, будто насмехался над моими словами. Глядя на меня то одним желтым глазом, то другим, он периодически хлопал крыльями, но не взлетал. Лапки его с жуткими изогнутыми когтями разорвали бы плечо Дагаз в клочья, если бы не тугая многослойная повязка из сыромятной кожи, обмотанная вокруг него.

— Не-ет, — протянула Дагаз, и глаза ее, черные, сузились, в то время как улыбка стала шире. Кажется, даже у драконов зубы не были такими острыми, как у нее — сплошь ряд гвоздей. — Кровь помнит! Как и мой язык. Вкус всего, что однажды попадет на него, остается со мной навечно. А Бродяжку я кусала аж дважды, — Вид костяной булавки, которую она принялась вертеть в пальцаз, заставил меня покрыться мурашками, а Тесею прижаться плотнее к моей груди. Двигалась Дагаз, несмотря на свою внешнюю дряхлость, настолько шустро, что я вряд ли успела бы остановить ее, реши она проткнуть мне этой булавкой не только щеку, но и глаз. — Первый укусил Бродяжка заслужила тогда, когда к госпоже моей неуважение проявила, а второй раз, когда уйти и снова все испортить задумала. Из-за нее солнечный огонь никак разгореться не может. Живут эти людишки жалкие, живут и живут... Вот и ты здесь, снова чтобы страдания их продлить, да? Ну-ну! Обертку меняешь, а нутро все такое же сучье.

— Язык свой длинный попридержи, вёльва, а то собственную кровь на нем попробуешь.

Быть королевой — это значит оставаться сдержанной и дипломатичной даже когда кто-то переступает черту. В замке я могла поставить на место, напомнив о палаче, который никогда не уходил со своего поста, но здесь, в сиде, у меня не было никаких привилегий Зато был, — точнее, появился, — Солярис, которому заткнуть чужака за пояс совершенно ничего не стоило.

— Сол!

Вместо вздоха облегчения у меня вырвался жалобный всхлип. Тот сидел на самом краю колодца на корточках, как птица на плече Дагаз, и, поставив локти на согнутые колени, буравил ее взглядом, далеким от приветливого. Одежда на нем, — та самая синяя рубаха поверх драконьей брони, одолженная из сундука Дайре, — пошла пятнами зелени, как если бы Солярис ломился сквозь лесную чащу, не разбирая дороги, и постоянно натыкался на кусты да деревья. Судя по тому, что одна из веточек с еще нераспустившимися почками торчала у него из затылка, так оно и было. Грудь Соляриса тяжело вздымалась, и свет Надлунного мира играл на тринадцати гранях его изумрудной серьги, делая и сид, и самого Сола еще прекраснее.

— Ах, вот он и ветер тут как тут! — захихикала Дагаз, снова облизнув костяную булавку, прежде чем спрятать ее в свою неопрятную прическу, припорошенную сединой у корней. — Все такой же северный, колючий. Только в чешуе теперь. Весь сброд собрался конец Эсбата чествовать!

Тесея запрокинула ко мне голову и быстро-быстро заперебирала у рта пальцами, сыпля жестами, как словами. Пускай я не понимала их дословно, но была уверена, что Тесея спрашивает: «Что за околесицу несет эта безумная старуха?!». Я задавала себе тот же вопрос, но не собиралась искать на него ответ, ибо мне не было дела ни до оскорблений, ни до чужих загадок, покуда у меня есть мои собственные.

— Сол! — повторила я, когда он спрыгнул перед нами с колодца и отряхнулся.

Прошло всего несколько часов, как мы расстались, но он накрыл ладонью мой затылок и притянул меня к себе так, будто это были не часы, а дни или недели. Не смея возражать разгневанному дракону, я уткнулась ему в шею носом, с упоением слушая низкое грудное урчание, вырвавшееся у Соляриса от радости, которое он, однако, тут же проглотил и заткнул с румянцем на щеках, заметив недоуменное личико просунувшейся к нам Тесеи.

— Башку Сильтану оторву, — сказал Сол шепотом, ласково очертив когтем порез на моей щеке. Затем этот же коготь едва не разрезал каменный колодец, оставив на нем длинную черту, когда Солярис отодвинул нас с Тесеей в сторону и медленно, почти лениво подошел к Дагаз вплотную. — А ты поди прочь, дщерь волчья. Мы Совиным Принцем призваны, дело важное исполняем во имя того же рода, который мать твоя благословила. Потому либо помогай, либо уйди с дороги.

— Здесь чешуя твоя не более, чем побрякушка драгоценная, ветер, так что не пытайся меня сдуть, — Дагаз сложила костлявые руки, увенчанные бусами, на рожках своего посоха, но, как бы нахально не зубоскалила, от Соляриса назад все-таки попятилась. — Я уже сказала Бродяжке: без волчицы вы никуда не попадете. Или без меня. А плата моя повыше будет, чем у зверья цепного...

— Чего ты хочешь? — спросил Солярис в лоб.

— Головы тех двоих. Мне на посох они в самый раз! В аметистовом саду нынче темнее темного, а дорогу себе освещать как-то нужно. Свечи же в их глазницах ярко гореть будут!

Лицо Соляриса вытянулось. Лишь благодаря замечанию вёльвы он успел дернуть нас троих подальше от колодца, а уже в следующую секунду на то место, где мы стояли, приземлились две пожеванные и кряхтящие фигуры. Они свалились друг на друга, как мешки с картошкой, и в облаке поднятой пыли не сразу удалось разглядеть, кто есть кто.