Кристальный пик
Шрифт:
— Держись за меня, Тесея!
Сложно сказать, сколько времени мы падали, но в какой-то момент волчий вой, эхом отражающийся от стен колодца, вдруг начал утихать. Снова послышалось мерное журчание воды — обманчивое, взвывающее к любопытству, которое и заманило нас в ловушку. Я едва успела сгруппироваться, прижав к себе Тесею, когда темноту вокруг растопил зернистый свет, и колодец наконец-то выплюнул нас. Мы покатились по траве, такой упругой и пушистой, что та наверняка спасла нас от множества переломов, и остановились где-то поблизости, приложившись спиной о кочки. Компас Ллеу у меня в кармане хрустнул.
— Тесея! Ты в порядке?!
Ее хангерок перекрутился и разошелся по шву, видимо, зацепившись за острые камни, когда я пыталась вытянуть ее из колодца за ноги. Даже один
— Здесь болит? — спросила я, когда Тесея стукнула меня по плечу в очередной раз. — Где? Не тут? Покажи мне. Что такое?
Она затрясла головой. Смоляные косы расплелись и рассыпались по сгорбленным плечам, когда Тесея вытянула указательный палец мне за спину и замычала:
— В... В...
Раздался гулкий вой.
Там, прямо за колодцем, неподалеку от которого мы сидели, возвышался волк. Белоснежный, как жемчуг, только выловленный с морского дна, и такой здоровый, что мог бы в одиночку завалить мерина, будучи и в холке ростом почти с него. Его золотые глаза отражались и множились в серых камня колодцах, что здесь, по эту сторону луны, были безупречно гладкими, как зеркала. Из-за этого казалось, что на нас смотрит не один дикий зверь, а сразу десяток.
— Тесея, назад!
Волк обошел колодец и приблизился к нам. Уши с красными кисточками навострились и прижались к затылку, а следом показались молочного цвета клыки с собранной на языке слюной. Лапы волка же были такими массивными, что буквально вспахали землю, оставляя на земле борозды настолько глубокие, что в них можно было сразу закладывать и сеять семена.
Я подползла поближе к Тесее, загораживая ее собой. Кем или чем ни являлся этот волк на самом деле, он явно не был настроен к нам дружелюбно. Потому я ударила правым наручем по колену, выпуская клинок из нейманской стали, а левую руку, костяную, выставила перед собой щитом, как учил меня Солярис на тренировках. Даже если волк вонзится в нее, ни крови, ни боли я не почувствую. Кто бы подумал, что это пригодится мне в мире, куда попадают только после смерти, дабы обрести покой? Быть может, потому волк и злится, что мы не должны быть здесь?
— Кыш! — воскликнула я, замахиваясь нарочито грозно, хотя у самой поджилки тряслись от одного лишь взгляда на хищный оскал. — Вон! Пошел, пошел вон!
— Ишь, как не нравишься ты ей! На моей памяти она лишь трижды так рычала, и все три раза тому виной был один и тот же человек. Неужто нашелся кто-то, кто способен переплюнуть прошлого врага волков?
Глумливый женский голос, раздавшийся с другой стороны, застиг меня врасплох. Я так растерялась, что какое-то время не знала, куда смотреть — то ли на его обладательницу, появившуюся из ниоткуда, то ли на раскрытую пасть зверя, откуда рвалось предупреждающее гудение. Не убирая вытянутого клинка, я все же уселась полубоком, чтобы видеть одним краем глаза волка, — точнее, волчицу, — а другим вёльву с рябиновым посохом в руке, навершием которому служил не то коровий, не то козлиный череп, выеденный желтизной и обмотанный пряжей. Его рога образовывали вилы, и сидел на них нахохлившийся ворон, тоже белый, как снег.
— Хагалаз? — выдохнула я изумленно.
Несмотря на то, что сид также называли Страной Вечной Юности, молодость стоящей рядом женщины давно миновала. Фигура немного поплывшая, но все еще округлая, растрепанные волосы с птичьими косточками в волосах, такие темные, будто кто-то опрокинул банку чернил. С груди ее свисал моток абрикосового шелка, похожий на платок с традиционным орнаментом Ши в форме песочных часов и стрел, а длинная юбка с поясом из кварцевых бусин волочилась по земле на уровне грязных босых ступней. И они, и все остальное тело женщины были исписаны рунами, но все как одна перевернутые,
несущие лишь раздор и бедствие. Заостренное лицо тоже покрывала краска — белая, обводящая по контуру сплошь черные глаза, похожие на дно того колодца, в который мы упали. Сплошь черный зрачок и никаких белков.Нет... Пускай эта женщина и выглядела один в один как Хагалаз, но это определенно была не она. Вот только поняла я это слишком поздно.
— Хагалаз?! — переспросила жензина таким же каркающим голосом, каким раскричался ее ворон в ответ, вспорхнув с навершия и пересев той на плечо. Ноздри вёльвы раздулись, горло дернулось, будто я сказала нечто неприличное, и прямо перед моим лицом брызнула вязкая слюна. — Ты назвала меня Хагалаз?! Как смеешь, поганка мелкая! Мы с ней совсем не похожи. Меня зовут Дагаз!
— Дагаз, — повторила я за ней, все такая же удивленная. Сестры? Отражения? Иллюзия сида? Ни одну из этих догадок я не решилась озвучить, покуда Дагаз так жутко смотрела на меня исподлобья, поджав верхнюю губу над заточенными зубами, как еще одна волчица. Вместо этого я отодвинула Тесею от нее подальше на всякий случай, чтобы...
Точно! Волчица!
— Нет ее уже здесь, — фыркнула Дагаз, застучав посохом о землю в такт своему смеху, когда я в панике обернулась, но не увидела напротив ни раскрытой пасти, ни белоснежного меха, ни каких-либо признаков таинственного зверя, кроме следов на земле величиной с мою голову. — Слишком долго думала. Шустрее надо быть, шустрее! Не ждать же ей до следующего Тысячелетнего Рассвета, пока ты умишко свое в горсточку соберешь и соизволишь наконец-то за ней последовать.
— Так волчица сопроводить нас хотела? — спросила я с сомнением в голосе, ведь свирепый оскал с утробным рычанием мало напоминал приглашение. — Куда?
— Не знаю, — пожала плечами Дагаз. — Куда-то. Какая уж разница? Свой шанс ты уже упустила. Теперь остался у тебя шанс последний — это я, хе-хе.
Ни манера ее разговора, ни то русло, в кое она его направила, мне не нравились, но главная опасность миновала, и ужас схлынул. Взор прояснился, как если бы кто-то провел рукавом по запотевшему стеклу. Им я, вновь ясным и внимательным, первым делом обвела колодец, стоящий аккурат в стройном круге из остроконечных грибов с красными шляпками в белую крапинку. Затем я осмотрела холм, на котором мы с Тесеей очутились... И выдохнула, убедившись: умерев тогда на крыше башни-донжона, я действительно побывала в Надлунном мире — божественной обители богов и мертвых. Ибо она была ровно такой же, какой я ее запомнила.
Мир, сотканный из миллиарда лоснящихся шелковых нитей. Малахитовая трава шелестела и ходила туда-сюда волнами, как море, а там, где ее промяли волчьи лапы, виднелась золотая земля и такие же золотые цветы, похожие на лютики, но с толстыми и крепкими ножками, напоминающими луковицы. Они же оплетали стволы деревьев, раскинувшихся под склоном в косогоре, который стало видно лишь когда я поднялась на ноги. Листья их были полупрозрачными, а форма напоминала остроконечные звезды. Сама нега и блаженство были разлиты по воздуху сида; пахло пьянящим мёдом, который распивали на богатых пирах, и лишайником с диким тмином, который, покрывший весь холм, и смягчил наше с Тесеей падение. Даже краски в сиде отличались, в тысячу раз ярче красок земных: небо не просто голубое, а зефирно-сапфировое, и свет, льющийся из него, не просто желтый, а прямо-таки жидкая бронза на атласном холсте! От всего этого великолепия и глянца голова кружилась едва ли не сильнее, чем от падения в зияющую бездну.
Тесея, поднявшаяся следом и отчаянно цепляющаяся за край моей туники, медленно разжала пальцы. Впредь не собираясь отпускать ее от себя ни на шаг, я крепко взяла ту за руку и осторожно наклонилась над колодцем, вглядываясь в чрево мироздания. Где-то там отчетливо журчали воды, принесшие нас сюда, но не было видно ни их, ни лесов Дану, средь которых по-прежнему бродили наши друзья.
— Солярис! — прошептала я, щелкнув языком. Как же он разволнуется, когда обнаружит нашу пропажу. Сможет ли отыскать нас? Сможет ли сюда добраться? Иль мы теперь предоставлены сами себе? Как вернуться назад? Можно ли вообще вернуться?