Кровь в его жилах

— Я тебе! — донесся в улицы крик дворника.

Волков, пропуская вперед Светлану, обернулся на неравную борьбу пса с метлой:

— Да покормите вы его! За счет Волковых…

— Будет сделано, — басовито отозвался швейцар, закрывая за ними дверь.

Расторопный слуга, в белоснежной рубашке, черных зауженных брюках и жилете, живо бросился к Светлане из гардероба, помогая раздеться. Удивительное дело — все это время Калина молчал, не отпуская своих полных ехидства замечаний. Он решил исправиться или у них там в кромеже что-то случилось? Забегались все по её поручениям? Она даже не знала, есть ли у них время на еду — она тут, а они прячутся от неё в кромеже. Ей сейчас сытно есть, а они там… голодные?

Двери ресторанного зала приветливо распахнул метрдотель в безупречном костюме — «Три кита» был любимым рестораном Мишки. Все, как он привык: пафос, роскошь, перфектность. Бархат штор, закрывавших вид на Каменку, высокие напольные вазы с белыми астрами всех сортов — сегодня тут прицельно ждали Светлану, свечи, разожженный камин, темное дерево стенных панелей и мебели, удобные кресла и диваны вдоль стен. Зал на пять уютных столиков был почти пуст. Волковы никогда не считались с деньгами — князь просто арендовал на день весь ресторан. Однако…

Миша обнаружился в кресле — он читал газету. При виде Светланы и отца он бросил газету на столик и быстро подскочил в приветствии. Только княгиня оказалась все же стремительнее его.

— Дрянь! — прошипела Волкова, отходя от окна, у которого стояла и любовалась видами. Её и присутствие мужа не смутило — она добавила ругательство и гораздо грязнее «дряни».

Она не селедка, как раньше думала о ней Светлана — ядовитая гюрза в новомодном наряде: мягко струящемся чуть ниже колен серебристом шелке, обволакивающим хрупкую фигуру княгини. Светлана в черном мундире на фоне Волковой себя нищей сироткой почувствовала, особенно когда заметила нити жемчугов, свисающие ниже талии с тонкой, идеальной шеи княгини. Кажется, князь не один хлебал живую кровь Миши — княгиня тоже таким не брезговала, уж больно молодо стала выглядеть. Или это мягкий свет в ресторанном зале скрадывал её возраст?

— Софья, держи себя в руках! — веско сказал князь, пока побелевший Миша кинулся к Светлане.

Гюрза высокомерно вздернула голову вверх — бриллиантовые серьги качнулись в её ушах:

— Это ты себя держи в руках. Совсем с ума сошел. Ты ей драгоценности даришь! А меня в скит запираешь.

— Софья, ты забываешься! — все еще спокойно уговаривал жену князь, только пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла, побелели и выдавали его гнев. — Успокойся и прекрати позорить себя и род Волковых.

Михаил взял с еще не накрытого стола графин и налил в бокал воду. Он поднес бокал матери:

— Мама, все не так, как ты думаешь. Выпей и успокойся, прошу, а потом мы сядем и все обсудим. Все, что происходит вокруг нашей семьи последнее время.

Она бросила полный презрения взгляд на Светлану:

— Это ты, мой так и не повзрослевший мальчик, ничего не понимаешь в происходящем. Так и остался слепым влюбленным щенком.

Князь уже откровенно рявкнул:

— Софья! Пр-р-рекрати!

От его рыка даже Светлане захотелось куда-нибудь забиться. Княгиня побелела, её рука мелко затряслась, устраивая бурю в бокале с водой.

Светлана отвернулась в сторону — оказаться в центре семейного скандала она не рассчитывала. Она все же надеялась, что княгине хватит сил удержаться в рамках приличия.

За окном мелькнул рыжий пес, угрюмо сидящий на набережной. Мимо проехал магомобиль, и пес словно растаял в сизом тумане — видимо, как все собаки, помчался за машиной.

Княгиня поднесла к губам бокал и, судя по шумным звукам, принялась пить воду — Светлана видела её тонкий, ломанный силуэт, отраженный в стекле.

Заревел сиреной магдетектор на уличном столбе, привлекая к себе внимание городового. Бокал выпал из руки княгини, вдребезги разбиваясь о гранитный пол. Она еще смогла обиженно пробормотать в пустоту между сыном и мужем:

— Ты… Убил… — и опала, как сломанная кукла, на пол вслед за бокалом.

За окном безнадежно, царапая душу, взвыл рыжий, кудлатый пес. Он оперся лапами на край окна и выл, выл и выл, когтями царапая стекло.

Мишка опустился на колени перед матерью — исцеляющая сеть первого ранга опутала её так плотно и мощно, что воздух вокруг загудел и наэлектризовался. Завоняло озоном.

Князь подъехал на кресле к бездыханному телу жены и рухнул на пол, явно отшибая колени и осколками бокала раня ноги.

— Соня… Сонечка… — как-то растеряно раз за разом повторял он. Только Светлана не видела горя на его лице. Оно просто окаменело и все. Ни слезы, ни морщин от отчаяния. Ни единого проявления скорби — для волкодлака же нет ничего страшнее потери пары.

Волков же только и повторял, как заевшая пластинка:

— Сонечка… Соня… — он держал её за руку и ждал, пока Мишка отчаянно боролся за жизнь матери: он делал ей массаж сердца и искусственное дыхание. Что-то было в этом странно запретное — Светлана не удержалась и отошла в сторону.

Она бросила в пустоту, надеясь, что пустота её услышит:

— Двери закрыть — никого не выпускать. Слугу, отвечавшего за воду, найти и привести сюда! Вызвать полицию и карету «Скорой помощи». — Ведь надежда, что княгиня жива, еще была. — И…

Она видела, как отстранился в сторону и закрыл ладонями лицо Мишка.

Княгиня умерла.

Слезы не прекращая текли по его щекам и, в отличие от князя, Мишка не боялся показывать свое горе. Два таких одинаковых мужчины. И один точно горевал по утрате, а второй… Волков уже замолчал и лишь сидел на полу в неудобной позе. Кровь из его ран потекла по граниту.

— … и Аксенова сюда, — решилась Светлана. Екатерина Андреевна, как дежурный маг, сама приедет на эфирную вспышку.

Калина сухо сказал, черным пятном мелькая в зале:

— Вам нужно уходить отсюда.

Светлана возразила опричнику:

— Я свидетельница — мне нельзя покидать место преступления.

— Вы прежде всего в глазах Суходольска любовница старшего Волкова, — ледяным тоном напомнил Калина. — Вам нельзя быть связанной с возможным убийством княгини. Вам нельзя в таком мараться. Сейчас сюда вслед за полицией примчатся газетчики.

Светлана с трудом сдержала злость — ей нужно было к Мише, его судорожное дыхание напоминало, что она ему нужна как друг:

— Тронешь меня, чтобы утянуть в кромеж, и ты — труп.

— Елизавета Павловна, хоть каплю благоразумия! Жандармерия сама справится.

Она шагнула в кромеж и прямо посмотрела в некогда голубые, а сейчас полностью затянутые тьмой глаза Калины:

— Там моему другу плохо. Я буду рядом. Иначе я сама себя уважать не буду. Тронешь меня — и пожалеешь.

Она, не найдя Кошку в кромеже, шагнула обратно в залу ресторана, обнимая почерневшего от горя Мишку за плечи — сейчас это было сделать легко: он так и сидел на полу, держа мать за руку.