Кровь в его жилах

— Елизавета-свет Павловна, на нем живого места не было, когда на второй день я его забрал от жандармов.

— Спасибо, друг! — пробормотал Саша.

— Всегда пожалуйста! И… Елизавета Павловна, помнится, вы говорили, что не собираетесь на трон. Так вот, коварная вы моя… Захотите под мою руку — с удовольствием возьму в сыск. Опричники не сидят на троне.

Она возразила усталому мужчине — понимала же, что из лучших побуждений предлагает:

— У опричников обеты, а я семью хочу. Дом на краю земли у озерной глади, лес, шепчущий сказки, детей…

— М-м-м… — добавил Калина. — Пирожки с капустой, рыбалка по утру, туманный лес… Грибы… Саша у нас, между прочим, городской парень.

Саша прошептал ей в висок:

— Не обращай внимания: Лешку змей по голове хвостом ударил — сам видел. Бредит он.

Светлана не сдержала смешок — ей надо собираться с мыслями, ей надо придумать, как Волкова разговорить, но после боя в голове было отчаянно пусто, да и… Даже злость на собственную недогадливость покинула её, на Волкова она уже не злилась тоже — он не один такой вот «благодетель» земли русской. Тут каждый второй князь — «благодетель» и тварь. Одного было жаль: помнится, Волков её убеждал не бояться своего дара. Применять его! И почему тогда она поверила в его слова? Почему не обратила внимания на несоответствие: Волков и так хорошо отзывается о нечисти! Заметила бы — может, Лапшины были бы живы…

Князь остановился перед ними, цепко из-под бровей осматривая каждого. Жалкое, наверное, они представляли из себя зрелище: окровавленные, обгорелые, в драных кафтанах, усталые и потерявшие на дне Идольменя огненного змея — единственного, кто мог подтвердить их слова, кто мог дать свободу Саше и Мише и рассказать, что случилось с Кошкой.

Светлана выскользнула из объятий Саши и шагнула вперед. Мужчины заученно шагнули следом, своими плечами чуть прикрывая её. Вот же упрямые! Их ветром колышет после схватки, а туда же…

— Пришли, Константин Львович, — пробормотала Светлана. Она не знала, что еще можно сказать.

Князь, в черной чиновничьей шинели, в мерлушковой шапке несмотря на мороз, такой похожий на Мишку, согласился с ней:

— Пришел, Лизонька, пришел. А ты опять не выгорела.

— Простите, что подвела.

— Что ж, зато ты изменилась: раньше одиночка была, никого не подпускала, даже Мишаню моего, а сейчас… Погляди на себя: научилась доверять и выбирать нужных людей. Горжусь тобой, девочка. Ты сильно выросла и изменилась. Кажется, ты почти достойна трона.

Это «почти» царапнуло Светлану — змея больше нет, она больше не выгорит, потому что рядом есть те, на кого можно опереться. Она справилась в Серых ручьях, она справилась в Муратово, она справится и дальше, потому что не одна.

— Зачем все это? Вы же понимаете, что на троне я не нужна.

Калина вымуштровано молчал — он уже тоже объяснял, зачем она нужна на троне. Князь посмотрел на Сашу, на Калину и признался:

— В том-то и трудность, что на троне ты нужна. Я уже говорил тебе. Ты всего лишь символ, но символ прежней, хорошей жизни. Такие символы очень ценит народ. Это поднимает его дух. Кровь — не водица, за кровью всегда шли.

— Чушь, Константин Львович… Не стоит трон стольких жертв, как вы со змеем наворотили… Зачем столько жертв? Зачем?!

Волков посмотрел на неё, как на неразумное дитя:

— Лиза, ты же умная барышня. Пройди ты там в лесу у Ермиловки очищение от печати нечисти огнем, как и планировалось изначально, никаких иных жертв не было бы. Все погибшие только на твоих руках. Выгори ты от светоча — никто бы больше не погиб.

Светлана подняла глаза на звезды. Они снова дрожали. Не из-за слез — просто начался откат после боя, и стало холодно. Мороз продирал Светлану до костей.

— Там были люди, — напомнила Светлана князю.

Его ответ не удивил:

— Громов — кромешник, он нечисть, а Кротова я заблаговременно удалил. Даже Карл Модестович не поехал на место преступления… — Кажется, холод добрался и до Волкова. Он убрал руки в кожаных перчатках в карманы шинели. — Мороз-то такой…

Вот почему потом были пущены слухи о беременности Веры Лапшиной — чтобы Светлана и Саша верили, что Громов нужен живым. Только поэтому честь Веры опорочили — чтобы пустить следствие по ложному пути. С жизнью Громова Волков вообще не считался, но убедил всех, что тот нужен живым, отвлекая на ложные версии. А потом под удобным предлогом его отправили в тюрьму, чтобы больше не ломал чужие планы.

Светлана напомнила, что Громов в лесу у Ермиловки был не один:

— А Петров и Синица? Они не считаются?

— Иногда надо кем-то жертвовать, сама же понимаешь, — князь стал говорить медленно, словно пытался достучаться до Светланы. Напрасно он так. Она такого не понимала. Вот Мишу он такому научил. — Кошка же тебе не раз это говорил. Всегда есть те, кем можно и нужно жертвовать. Петров и Синица — служивые люди, они всегда должны быть готовы пожертвовать собой. Их родственникам потом бы назначили приличную пенсию.

— А Серые ручьи?

Князь пожал плечами:

— Это необходимость — на светоч второй раз ты бы не клюнула. Ты должна была выгореть и выгорела бы, если бы не Громов…

Светлана, понимая, что не достучится до Волкова, все же сказала:

— Там жили люди: старики, дети…

— Потому что дети и большое количество жертв — это всегда то, что трогает за душу, — он лениво цедил слова, словно не готовился к таким речам или чем-то был усиленно занят. — Только не твою душу, как выяснилось. Ты же обещала навестить Машеньку Сидорову. И что? Ни капли сочувствия. Как у любой нечисти. Ты про неё даже не вспомнила. Так что…

— Пришлось устроить бойню в Муратово…

Про анонимное письмо уже можно было не спрашивать — его написал он, вполне расчетливо, а не из-за настоящей скорби… Наверное, он забавлялся, сочиняя его: и ни слова лжи не написал о себе, и следствие по ложному следу пустил. Ведь подумали сперва на Лапшиных.

— Пришлось, — он смотрел куда-то за спину Светланы, как будто она пустое место. Рядом кипел тьмой задетый за живое Калина. Саша дышал так, что его чувства было ясны и без тьмы и слов. — Дети — это то, что точно трогает за душу. Даже твою искалеченную, Лиза. Ты должна была выгореть, прорываясь в кромеж. Жаль, что Калина помешал. Очень жаль.

Она не сдержалась, искренне выругавшись:

— Ну вы и тварь!

Кто-то в кромеже выругался почище её, подсказывая, что опричный сыск не дремлет и записывает все, что говорит князь.

— Взаимно, Лизонька, взаимно. — Взгляд князя блуждал по льду, не задерживаясь нигде, его даже черная полынья над местом захоронения змея не задержала. — Тот, кто может все изменить, но бегает от власти, тоже тварь. Пусть ты этого сейчас не понимаешь, но это именно так. Ты тварь, которой много дано, но которая плевать хотела на все. И потому…