Кукловод: Реквием по Потрошителю

Горло резало словно от долгого непрекращающегося истошного вопля, скребло, как от кошачьих пробравшихся в глотку когтей. Рейко глотала слюну, пытаясь подавить желание откашляться от солоновато-горькой слизи. Кабинка туалета все еще служила маленькой крепостью, защищающей от окружающего мира. Акияма не могла найти в себе силы выйти — там ждали разъяренный Итачи, вечно недовольный Мадара и он… В изоляторе ли все еще? Или, быть может, уже бродит по улицам Токио? В чем же на самом деле состояла цель его прихода? Было бы слишком высокомерно считать, что он пришел из-за неё, теперь Рейко понимала, какой дурой выглядела со стороны.

Женский туалет меньше пользовался спросом ввиду обилия мужского контингента, но две шепчущиеся, точно соседские бабушки, полицейские трещали, как только вошли в уборную.

— Представляешь, они его отпустили. Вроде как выяснилось, что наводка-то была неверная, и искали не того человека.

— Да, я видела, такой милый молодой человек, вот уж точно кто-кто, а он вряд ли бы смог убить стольких людей.

Рейко встрепенулась. Его выпустили, но он все еще в участке. Утерев остатки не успевшей высохнуть влаги на щеках, Акияма подскочила, вылетев из кабинки под ошарашенными взглядами коллег. Сквозь привычную суматоху она рванула к стойке хранилища, где любезная женщина пояснила, что Акасуна Сасори только что забрал вещи, всего 2 минуты назад.

С выпученными глазами, точно настоящий бегун, преодолевающий новый рекорд, Рейко ринулась на выход, к лифту, столкнулась, устроив аварию, и проскочила под рукой покрывавшего её трехэтажным матом сотрудника сквозь взлетевшую в воздух кипу бумаг. А затормозила, резко подавшись вперед, чтобы откинуться назад с взволнованным вздохом, когда от лифта её отделяло всего несколько шагов. Хромированный зев замыкал свои зубья, где единственный пассажир, уже нажавший кнопку первого этажа, поднял взгляд остывшего кофе.

Глаза в глаза в застывшем вакууме собственного времени. Они не прерывали зрительного контакта, пока невидимую нить, сцепившую их взгляды, не разорвали сомкнувшиеся двери. Только тогда Рейко кинулась вперед, ударив по закрывшимся дверям. Недолго думая, она бросилась к лестничной площадке, перепрыгивая чуть ли не через две ступеньки, несколько раз навернувшись, но вовремя успев ухватиться за перила. Обливаясь лихорадочным потом и тяжело хватая воздух ртом, Акияма выбралась из лестничной ловушки, потерянным ребенком кинувшись к уже пустому лифту.

На выходе в дверях мелькнула красная макушка, точно маяк, за которым упрямо гналась полицейская. На улице, столкнувшись с прохожим, она потеряла свою цель из поля зрения, а, найдя, зарычала от досады, ударив по коленям. Сасори сел в такси, тут же умчавшееся по движущейся серой реке дороги.

Свет бился в стенах от мигающей лампочки, как и бабочки, заточенные в плотно закрытых банках. Разноцветные, узорчатые крылья метались от стекла к стеклу в предсмертной агонии, а лишенные кислорода бабочки медленно падали с последним взмахом крыльев. Лишь один крылатый цветок покорно сидел на вытянутом пальце Сасори, вернувшегося в снятую квартиру, идеально оборудованную за прошедший месяц. Комнаты превратились в настоящие барокамеры. Все: стены, потолки и полы покрывало плотное полиэтиленовое покрытие, идеально сдерживающее нежелательную влагу, способную испортить внешний хозяйский вид. Комната с плотно зашторенными окнами, источником света в которой являлось лишь электрическое освещение, напоминала настоящую багетную мастерскую. Эскизы картин на мольбертах, краски в открытых банках, разбросанные кисти, аккуратно сложенные на столе папки, на полках — банки с недовольными своей судьбой бабочками. Ничего лишнего. Бабочка вспорхнула к свету мигающей лампы, которую Сасори поспешил заменить, на ощупь в темноте вкручиваю новую. Справившись с одной задачей, направился в другую комнату с таким же покрытием полиэтилена, только на этот раз личную небольшую операционную. Хирургический стол, покорно ожидая своего часа, скрывал скелеты из шкафа, спрятанные под белым флером, ненавязчиво облегая очертания человеческого тела. Но юный гений прошел мимо, достав ящичек из-под стола и разложив необходимые инструменты на идеально вычищенном столе. Из банки с формалином, хранящейся в маленьком холодильнике, пинцетом гений достал несколько лоскутов телесного цвета, на свету проверив их качество — человеческая кожа в острых тисках не потеряла своего естественного сияния. Разложив десять маленьких кусочков человеческого материала, Сасори вколол себе обезболивающее, стягивая меж зубов жгут, опоясывающий вздутые вены. Зажмурившись, он расслабленно вздохнул, ожидая, когда подействует препарат, постепенно затуманивающий рассудок.

Операция началась. Безумство хладного рассудка с застывшим вмиг сердцем. Иголка и нитка бежевого оттенка, язык, оставляющий мокрую дорожку на подушечке большого пальца левой руки. Сасори прижал вырезанную кожу к пальцу и с ледяным бездушным спокойствием продел нитку сквозь нее, запуская в собственный палец. Бусинки крови хлынули слезами, на которые Акасуна не был способен. Сейчас он был настоящим мастером, создающим новое произведение, пришивая чужую кожу к своим пальцам. Кровь залила рукав белой рубашки, пропитав тот насквозь. Пятна оставались напоминанием на брюках, полу и столе. Сасори выводил стежки уже на мизинце — самом сложном пальце. Иголка не желала входить в плоть, нанося лишь царапины и бессмысленные уколы.

— Боль — это реакция организма на опасные раздражители. Чем раздражитель опаснее для здоровья и жизни, тем сильнее боль. Боль — привилегия живых существ, доказывающая, что они все еще живы. А что насчет тебя дружише? Испытываешь ли ты боль?

Сасори замер, но, вздохнув как старик, познавший житейскую мудрость, — устало и всепонимающе, раскусил нитку от шва, покончив с левой рукой. Изуродованной, омытой краской самой жизни.

Дейдара, по-детски задорно болтая ногами, сидел на другом краю стола спиной к Акасуне и смотрел в полупрозрачное полиэтиленовое покрытие потолка, такое же, как и на полу. Скрипучее и вяжущее, приносящее внутренний дискомфорт при ходьбе на нем — совсем как жизнь.

— Так чувствуешь ли ты все еще боль? Или уже превратился в куклу, управляемую собственным прошлым? — Тсукури проскрипел по полу, настаивая на ответе, зайдя по правую руку от друга, окровавленной левой рукой принявшегося за работу теперь с правой кистью.

— Боль находится в мозгу, для меня это всего лишь очередная эмоция, которую можно подавить силой воли.

— Но обезболивающее ты все же вколол, — разведя руками, с довольной улыбкой победителя поддел Дейдара.

Сасори подобное замечание пропустил мимо ушей. Есть ли смысл спорить с собственным больным сознанием, предстающем в образе близких людей?

Игривый свист, переливающийся в мелодию, разнесся эхом, а после и вовсе полился мелодией девчачьего голоса — легкого и нежного, совсем как лучи рассветного солнца — не навязчивого, не способного ослепить. Нарико пружинила на босых пятках, перепрыгивая через собравшиеся складки покрытия пола, и, спрятав руки за спину с видом нашкодившего ребенка, боком навалилась на операционный стол, ластящимся голоском проскулив, точно обиженное дитя:

— Сасори, мне так скучно! Скучно! Скучно! Дай мне кого-нибудь выпотрошить!

— Ты выпотрошила это тело несколько дней назад.

— Это было так давно и неправда! Хочу другое тело! Похожее на это, но то, что нужно не только мне, но и тебе! — и отскочив от неизвестного произведения искусства, схватилась за собственное лицо. Кожа потянусь вязкой глиной, приобретающей белый оттенок. Инаеси сорвала собственное лицо, оставив лишь зияющую кровавую рану, и, обняв Акасуну со спины, нацепила на его лицо маску Потрошителя, из-под которой все еще капала свежая кровь, бегущая по шее под воротник.

Сквозь прорези маски безумный и отстраненный взгляд застыл на искалеченных пальцах с вшитой кожей со снятого тела на столе. Сасори поднял руки к свету, оценивая проделанную работу, не обращая внимания на тяжесть на левом плече в виде пристроенного окровавленного подбородка Нарико.

— Ну зачем ты испортил собственные пальцы? — Нарико игриво ткнула его в щеку, попытавшись перехватить за руку. — Тебе же тот милый хирург только недавно сделал эту операцию. Э, как её там…

— Пластическая микрохирургия, — с заумным видом заносчиво ответил Дейдара, скрестив руки точно обделенный вниманием друг.