Ленька-гимназист

Чернявый презрительно уставился на него.

— А тебя, быдло, никто не спрашивал!

И пихнул Гнатика кулаком в грудь.

Наблюдая все это, я, разумеется, понял, что этот тип — какой-то местный мажор, причем моя компания с ним, судя по всему, на ножах. И, кажется, не по нашей вине.

— Слышь ты, копыто убрал от него! — спокойно и мрачно ответил я, чувствуя, как внутри поднимается холодная злость. — Если чего не нравится — вали в свою Ржечь Посполиту, и там командуй.

В неглубоких глазах «Козлика» вспыхнула ненависть. Он что-то хотел ответить, но тут зазвучал мощный, заливистый звонок, и ученики толпой повалили в классы.

— После уроков, Брежнев, мы вас отметелим! — прошипел чернявый тип, и мы разошлись, как в море корабли.

Как оказалось, я учился в одном классе с Коськой. Гнатик был в другой группе.

Мы вошли в просторный классный зал, с потертыми ветхозаветными партами, и исцарапанными штыками григорьевцев стенами. По стенам висели картины, изображавшие геройские подвиги русских воинов, но висели настолько высоко, что, даже став на стол, нельзя было бы рассмотреть, что под ними подписано. Надпись «Бей Жыдов» закрашенная свежей синей краской, явственно проступала на стене рядом с чёрной доской.

Ученики спешили занять самые «козырные» места, прежде всего — «камчатку». Я, не особенно разбирая, уселся прямо за одной из первых парт, но Коська, устроившийся в середине класса, тут же замахал мне рукой:

— Ты шо, сдурел? За подлизу сойти хочешь? Идём сюда!

Наконец все расселись. Парта мне сразу понравилась: сделанная заодно со скамейкой, она имела наклон столешницы для удобства письма, и, что самое удивительное — половина этой столешницы крепилась на шарнире, точь-в-точь как крышка рояля. На горизонтальной части парты стояли чернильницы-непроливайки с металлическими перьевыми ручками. Гм. И как этим пользоваться, скажите мне?

Пока мы сидели и болтали, вошел преподаватель: худощавый, устало выглядевший средних лет господин в серой «тройке», с длинными, как у Гоголя, волосами, козлиной бородкой и в пенсне. Все тотчас же встали, поднимая крышки парт; при этом на весь класс пронёсся нестройный фанерный треск.

Первым делом учитель прошелся по рядам, пересадив некоторых учеников, причем засевших на «камчатку» вытащил на первые парты. Покончив с этим, он сказал:

— Прошу садиться.

И класс приземлился на лавки, что сопровождалось новой порцией грохота опускаемых парт.

Преподаватель обвел класс тяжелым взглядом и произнёс:

— Ну что ж, господа…и товарищи ученики. Учебный год продолжается с некоторыми изменениями, которые я имею честь вам сейчас доложить…

На несколько секунд он, казалось, задумался, затем продолжал.

— Да-с. Итак, изменения. Как вы, должно быть, заметили, у нас произошла перекомандировка классов. Теперь гимназия и реальное училище объединены в одну Единую трудовую школу. Часть учеников — реалистов будет учиться вместе с вами, также к нам перешли и некоторые из учителей. Надеюсь, что несмотря на, скажем так, некоторый антагонизм, ранее имевший место быть между гимназистами и реалистами, теперь, объединенные в одних стенах, вы станете добрыми друзьями… Нам с вами придется прожить вместе очень и очень долгое время… потому и постараемся… э… как бы сказать… не ссориться, не браниться, не драться-с.

Сидевшие на первых партах ученики, судя по всему, первые поняли, что в этом фамильярно-ласковом месте речи надо засмеяться. Следом за ними захихикали и все остальные.

— Тю, тоже мне, антагонизм! — прошептал рядом Коська. — Ну, дрались с ними каждый день, чего такого?

— Далее, — повышая голос, продолжал учитель, грозно глядя на Коську Грушевого, — имеются изменения учебной программы. Учебники Закона Божьего вам более не понадобятся. Также, отец Василий службы в гимназии… то есть, в школе, проводить больше не будет. Вместо этого будем изучать основы… э-э… нового общества. Марксизм, ленинизм… В общем, разберемся. И еще вот что: еще раз убедительно прошу беречь школьный инвентарь! Как видите, часть школьных парт уже сильно повреждены, а взять новые, — учитель красноречиво развел руками, — теперь негде.

Он вздохнул и открыл журнал.

Действительно, я заметил, что некоторые парты были повреждены и несли следы спешного ремонта.

— Григорьевцы тут, когда казарму устроили, парты в окна выкидывали, чтобы место было им на полу спать! — пояснил мне шепотом Коська. — А затем еще часть парт на кострах жгли, кулеш себе варили!

Преподаватель (звали его, как оказалось, Сергей Александрович), проверил посещаемость. Староста класса, невысокий кучерявый подросток, бойко отрапортовал: «в наличии двадцать семь душ учеников, один сказался больным, отсутствует по неизвестной причине трое», и начался урок геометрии.

Вполуха слушая объяснения учителя (тема была лёгкая и давно мне, конечно, знакомая) я с любопытством листал учебник. Судя по всему, в руки мои он попал уже сильно «БэУ», и был испещрен разными надписями прежних владельцев.

Все эти источники премудрости оказались сильно истрепанными руками предшествующих поколений, черпавших из них свои знания. Под зачеркнутыми фамилиями прежних владельцев на холщовых переплетах писались новые фамилии, которые, в свою очередь, давали место новейшим. На страницах красовались бессмертные изречения вроде: «Читаю книгу, а вижу фигу», на другой целый стих:

Сия книга тут лежит,

Никуда не убежит,

Кто возьмет ее без спросу,

Тот останется без носу, —

или, наконец: «Если ты хочешь узнать мою фамилию, см. стр. 45». На 45 странице оказалось: «см. стр. 118», а 118-я страница своим чередом отсылает любопытного на дальнейшие поиски, пока он не придёт к той же самой странице, откуда начал искать незнакомца. Попадались также обидные и насмешливые выражения по адресу учителя того предмета, кому был посвящен учебник.

Урок закончился, мы записали себе домашние задания, причем я, не рискуя взять перо, благоразумно воспользовался для этого карандашом.

Следующий урок — русской грамматики — проходил на втором этаже, и толпа гимназистов, толкаясь и пихая друг друга в спину, повалила к выходу и на лестницу.

Лестница, надо сказать, впечатлила меня больше всей остальной гимназии сразу: она оказалась чугунная! Натурально мощные, толстенные чугунные брусья в стиле «модерн» были покрыты воронеными чугунными же решетками, составлявшими ступени лестницы. Конечно, мне доводилось слышать про чугунные мосты, но я даже подумать не мог, что когда-то из чугуна отливали лестницы!

В следующем классе нас встретил темноволосый пожилой господин с красным мясистым лицом и нездоровой ноздреватой кожей. Староста доложил ему посещаемость. Преподаватель (его звали Аристархом Ивановичем) выслушал это, мотнул головой, буркнул: «Садитесь!» и сам влез на кафедру.

Поведение его показалось мне более чем странным. Прежде всего, он с треском развернул журнал, хлопнул по нему ладонью и, выпятив вперед нижнюю челюсть, сделал на класс страшные глаза. Потом он широко расставил локти на кафедре, подпер подбородок ладонями и, запустив ногти в рот, начал нараспев и сквозь зубы: