Ленька-гимназист

Я сел за стол у окна, вывалив на него тетради и учебники своего потрепанного, из телячьей шкуры ранца. Пыльные учебники — «Закон Божий» с заложенными страницами, потрепанная «Арифметика» Киселева, «Родная речь» с выцветшими картинками. Вещи из другой, довоенной жизни, казавшейся теперь бесконечно далекой. Рядом легли несколько чистых тетрадей в косую линейку, купленных еще до всех этих потрясений.

Машинально перелистывая страницы, я наткнулся на обложку одной из тетрадей. Аккуратным, старательным материнским почерком, с характерными для старой школы завитушками, было выведено:

Тетрадь по математике

Ученика 4-го класса Каменской единой трудовой школы

Брежнева Леонида

Брежнева Леонида.

Б Р Е Ж Н Е В А.

Я замер, взглянув на эти два слова. Они словно отделились от страницы, зависли в воздухе перед глазами, обретая какой-то новый, оглушительный смысл.

До сих пор я не удосужился узнать собственную фамилию. Лёнька и Лёнька — по фамилиям тут не общались. Так что случившееся стало для меня натуральным шоком.

Твою мать! Это не просто имя и фамилия двенадцатилетнего мальчишки из рабочего поселка. Это… это Имя. Имя, которое через время будет греметь во всем мире. Имя Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, маршала и четырежды Героя Советского Союза…

Голова слегка закружилась. Я прислонился к спинке стула, пытаясь унять внезапно подступившую дрожь. Теперь я знал, кем однажды станет тот мальчик, в чьем теле я здесь появился. Я — это он. Леонид Брежнев. Будущий властелин шестой части суши.

— Верк, а Верк! — осипшим от волнения голосом позвал я сестру. — У тебя зеркальце есть?

— У мамы есть! — ответила та и почему-то обиделась.

— Притащи-ка его срочно!

И вот я изучаю свою физиономию. Еклмн — и вправду ОН. Обычный подросток, худощавый, довольно высокий для своего возраста, с крупным прямым носом и густыми, сросшимися тёмными бровями. Вот так-так!

Во рту пересохло. Я смотрел на свое отражение в темном стекле окна. И что, этот мальчик, который теперь — я, станет тем Брежневым? Из пыльного Каменского — на вершину власти?

Буря мыслей нахлынула на меня, кружа голову и вытесняя друг друга. Великое предназначение… Судьба… Раньше я бы посмеялся над такими словами. Но сейчас… Сейчас я ощущал на плечах почти физическую тяжесть. Это не просто знание будущего, это ответственность. Огромная, нечеловеческая ответственность. Ведь я знаю не только о взлете, но и о застое. О геронтократии, об Афганистане, о дефиците, о цинизме и двойной морали, которые разъедают Систему изнутри. Я знаю, что коммунизм, которому вот сейчас красноармейцы так фанатично присягают миллионами… в конечном итоге потерпит крах. Громкий, унизительный крах.

И что мне с этим делать?

Просто плыть по течению? Следовать предначертанному пути, подниматься по карьерной лестнице, что означает, что все это ведет в тупик? Стать тем самым Брежневым, который запомнится как символ застоя? Нет. Моя душа, душа инженера XXI века, знающая цену ошибок и просчетов, бунтовала против этого.

Но что тогда? Попробовать все изменить? Как? Кричать на каждом проводе, что коммунизм обречен? Меня пристрелят как провокатора еще до того, как я окончу гимназию. Или упекут в сумасшедшем доме. Попытаться свернуть с предначертанного пути? Стать не политиком, а тем же инженером, как и хотел отец? Но тогда… кто встанет во главе страны через полвека? Кто-то другой? Может, еще хуже? Кто-то, кто приведет страну к катастрофе еще быстрее?

Я снова посмотрел на свое имя в тетради. Брежнев Леонид.

Нет, бежать от судьбы бессмысленно. Наверное, мое предназначение — пройти этот путь. Но не слепо. Не так, как вынужден был действовать тот Брежнев. Мое знание — это не проклятие, это шанс, бесценная возможность использовать мою огромную власть, которая когда-нибудь появится в моих руках, иначе.

Не для того, чтобы спасти обреченный коммунизм — это невозможно, да и не нужно. А для того, чтобы спасти страну. Россия. Советский Союз, как не называй — это моя родина. Сделать её сильнее, эффективнее, гуманнее. Минимизировать ущерб от неизбежных идеологических ошибок. Подготовить страну к тем переменам, которые все равно придут, но сделать этот переход менее болезненным, чем тот, который я помнил из своей прошлой жизни.

Избежать самых страшных ошибок. Не допускать кровавых чисток, если это будет в моих возможностях. Не ввязываться в бессмысленные войны типа Афганистана. Попытаться предотвратить катастрофу, пока не стало слишком поздно, не доводя до тотального дефицита и зависимости от нефтяной иглы. Может быть, даже… со временем, очень осторожно… начать демонтаж самой системы, пока она не рухнула сама, погребая под обломками всю страну.

Это долгий путь. Очень долгий и опасный. Отец прав — политика здесь, в России, в это тяжелое время, дело опасное и кровавое. Нужно быть хитрым, осторожным, терпеливым. Учиться, собирать опыт, заводить нужные связи, подниматься по ступенькам власти, не вызывая подозрений. Играть по правилам этой системы, чтобы когда-нибудь получить возможность изменить эти правила.

Это будет сложно. Мне будет одиноко — ведь никому не расскажешь о том, что знаешь. Но другого пути я не видел. Если уж судьба забросила меня сюда, в это тело, в это время, с этим именем — значит, так надо.

Я аккуратно закрыл тетрадь. Ощущение головокружения прошло, осталась только тяжесть и какая-то холодная решимость. Завтра я пойду в гимназию. Начну учиться. Не только арифметике и физике, но и тому, как выживать и добиваться своего. Ведь я же хороший парень, правда? Во-от!

А хорошие парни должны побеждать.

Глава 9

На наш дом наконец опустился сон. Мать, измученная дневными тревогами и вечерней швейной суетой над драгоценным габардином, уснула быстро. Младшие, Вера и Яша, тихо сопели в кроватях по соседству. Я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к мерному тиканью ходиков на стене и редкому лаю собак вдалеке. Сон не шел. Полдня работы водоносом не прошли даром — руки, плечи, спина ныли от тяжести ведер, а вечерняя духота еще не сменилась ночной прохладой. Но больше всего не давал покоя беспокойный рой мыслей, толпившихся в голове.

Завтра — гимназия. Возвращение к подобию нормальной жизни, к учебникам и тетрадям. Но на одной из этих тетрадей стояло имя — «Брежнев Леонид». Имя, которое было не просто именем, знакомой судьбой, тяжелым грузом знаний о будущем, которое теперь предстояло как-то прожить.

Значит, я — Брежнев. Леонид, мать его, Ильич. Тот самый. Офигенно! Не в Васю, не в Петю, не в Ваньку с Пресни вселился мой неприкаянный дух, а вот так вот — сразу с козырей. Нда…… И что, спрашивается, со всем этим делать?