Лестрейд. Рыжий… Честный… Инспектор

— Господи, Иисусе… — портье истово перекрестился.

Обыск был недолгим. Из всех вещей у покойного ганфайтера оказались только кофр с личными вещами: пара сорочек, бритвенно-рыльные принадлежности, пояс с двумя кобурами и лишь один револьвер — кольт «миротворец» под унитарный патрон.

— А где второй? — задался вопросом Грегсон.

— Там же, где его хозяин. Из него О’Риордан стрелял в сэра Эдмунда. Можем проверить.

Я достал из кармана свёрток из вощённой бумаги, аккуратно развернул. На ладони перекатывалась немного деформировавшаяся после выстрела пуля.

Грегсон вытащил патрон из одинокого «миротворца» О’Риордана.

— Вот, пожалуйста…

— Благодарю вас.

Мы сравнили пули. Они оказались идентичны — со спиленной плоской верхушкой.

На этом наши успехи окончились. Как мы с Грегсоном ни искали, никаких следов письма таинственного высокого, худого и седого джентльмена в сером плаще, снявшего и оплатившего О’Риордану эту меблированную комнату в «Sevastopole», обнаружить не удалось.

Грегсон вызвал через портье местного констебля, велел описать ему имущество покойного американского стрелка и затем отправить всё с описью к нам в Скотланд-Ярд.

Мы вышли на свежий воздух.

Вечерело. Вдоль улицы зажигались яркие шары газовых фонарей, светились витрины и окна домов. Яркий искусственный свет разгонял сгущавшуюся вечернюю тьму. Неподалёку стояла пара свободных кэбов.

— Вы куда сейчас, Грегсон?

— Вернусь в управление, займусь отчётом.

— Вам помочь?

— Справлюсь. У вас выдался тяжелый день, Лестрейд. Я удивлён, что вы ещё держитесь на ногах после пережитого. Поезжайте домой, отдохните. Завтра можете задержаться с утра. Если придёте к полудню — и я, и все поймут вас.

Мы дружески пожали друг другу руки. Надеюсь, искренне.

Грегсон подозвал первый кэб и укатил в сторону Скотланд-Ярда.

Рядом со мной остановился второй кэб.

Кучер — молодой парень худощавый, и от этого казавшийся ещё выше, хоть и сидел на козлах, с квадратным подбородком, чуть выступающим вперёд, острые, пронизывающие глаза блестели из-под широкополой шляпы.

— Прашу, сэ-эр, домчу с ветерком, лошадка резвая, такой впору на бегах в Дерби выступать, — он коротко хохотнул.

Весельчак. Я назвал адрес постоялого двора мисс Беркли.

Возница, что-то прикинул.

— Идёт, сэ-эр. Полтора шиллинга и я весь ваш до самых ворот заведения мисс Беркли. Хозяйка, поди, красотка? — Он лукаво мне подмигнул и коротко хохотнул.

Я поспешил сесть в кэб… и я там был не один.

— Добрый вечер, дорогой Лестрейд, — в темноте кэба раздался характерный голос сэра Майкрофта Холмса.

Я удивлённо замер.

— Меньше всего ожидал увидеть вас здесь. Подозреваю, это не случайно.

— Нам о многом надо переговорить без лишних глаз и ушей, мистер Лестрейд.

[1] Кэбы, от слова «кабриолет», в то время делились на несколько типов: двухколёсные «хэнсомы» и четырёхколёсные «брумы» и «кларенсы», в 80-е годы 19 века в Лондоне было около 8 тысяч кэбов всех трёх типов. «Хэнсомы» подзывали двойным свистом, «брумы» и «кларенсы» — одиночным.

[2] Кокни — уроженцы пятимильной зоны вокруг церкви Сент-Мэри-ле-Боу в Ист-Энде Лондона из низших классов, славились своим особым говором, произношением и сленгом, сильно отличавшихся от общепринятого английского языка.

Глава 30

На просьбы второго лица в министерстве внутренних дел не принято отвечать отказом. Я вздохнул и вскарабкался в кэб. Мистер Майкрофт Холмс один занимал почти всё сиденье, и мне пришлось буквально втиснуться между ним и стенкой повозки.

— Н-но, пошла колченогая красотка, забери тебя восточный ветер! — подал голос наш возница с облучка.

Щёлкнул кнут, кэб дёрнулся и покатил по мостовой.

Мистер Майкрофт покосился на меня, завозился во внутреннем кармане сюртука, выудил серебряную фляжку с крышкой-стаканчиком и протянул мне.

— Подкрепитесь, Лестрейд. До дома вы доберётесь ещё не скоро.

— Надеюсь, не отрава, — ухмыльнулся я.

— Так сильно вы мне ещё не надоели, — оценил шутку чиновник. — Пейте смело.

Я набулькал себе стопочку. Посмотрел на Майкрофта Холмса.

— Ваше здоровье, мистер!

Хорошо пошла! Виски огненным шаром скользнул по пищеводу и согрел желудок. Хмель легонько толкнул в голову.

— Хороший продукт, мистер Холмс, — я аккуратно завернул крышку и вернул фляжку хозяину.

— Расскажите, пока едем, что вам с Грегсоном удалось раскопать в номере мистера О’Риордана?

Я в ёмких, но лаконичных выражениях принялся излагать итоги беседы с портье в меблированных комнатах и результаты обыска в комнате покойного ганфайтера.

Майкрофт внимательно слушал и регулярно задавал уточняющие вопросы довольно громким тоном.

Глуховат, что ли?

Странно, при беседе в Министерстве в его кабинете, он не произвёл на меня впечатления тугоухого. Или стук копыт по лондонской мостовой и скрип колёс мешали ему расслышать?

Поневоле пришлось приноровиться к нему и вести рассказ на максимальной громкости. И, конечно же, его заинтересовал неизвестный посетитель, оставивший американцу письмо. Благо, портье дал достаточно подробное описание.

— Из особых примет — худощавость, высокий рост, седые волосы и серый шарф, — задумчиво протянул Майкрофт, словно пробовал каждое слово на вкус.

— Могу предположить, что в Лондоне найдётся немало джентльменов, подходящих под эти приметы.

Майкрофт согласно кивнул.

Сверху по крыше кабины стукнули.

— Джентльмены, приехали. Извольте покинуть борт нашего двухколёсного судна, — подал голос оригинал-возница.

— И куда же мы прибыли? Что за станция назначения? — с иронией поинтересовался я у мистера Холмса.

— На конечную станцию всех живущих на этом свете, — в тон мне ответил Майкрофт. — В морг, мистер Лестрейд.

Мы выбрались из кэба.

Возница подмигнул мне и принялся набивать трубку табаком. Вспышка спички на несколько мгновений выхватила из темноты его ястребиный нос, худощавое лицо, квадратный подбородок…