Любовь моя

— Две взаимно исключающие позиции. Я бы их перемешала, — улыбнулась Лена.

— Попробуй, если не обременительно. По закону игры и вымысла всё возможно, — усмехнулась Жанна. — Только мы слегка припозднились давать советы. Вале лет этак… хотя бы десять скинуть. Да еще этот злосчастный диабет в последней стадии… Предадимся рассуждениям еще и на эту тему? И грустью грусть поправ…

— Опять перебор. Отсюда наша беспросветность. «Мне памятен трепет людей мечтавших, любивших и веривших…» Да… Валюша опоздала писать мемуары. Теперь ей уже не до юмора, — осторожно напомнила подругам Инна. — Позволю себе заметить, что мемуары… Что-то в них есть… посмертное, что ли?

Чтобы уйти от печальных мыслей, Инна затормошила Лену:

— Лариса, наверное, тоже боится творческого бессилия, творческого паралича?

— Все боятся. Еще мы не любим во всеуслышание, особенно для прессы, говорить о планах, о предстоящих событиях. Задаваясь новой целью, мы прячемся в скорлупу… и думаем, думаем. Ты знаешь, я теперь бываю истинно счастливой только в минуты абсолютной гармонии, когда пишу. Радуюсь, если у меня есть время побыть одной. Обычно одиночество — это нехватка общения, неблагоприятное состояние. А для меня оно имеет позитивный смысл: уединение как мощный ресурс для творчества, для внутренней медитации. Я его сознательно выбираю, поэтому получаю от него удовольствие и удовлетворение.

Аня, не открывая глаз, задумчиво произнесла:

— Намеренно подвергать себя экзекуции не по мне. Твой лозунг «Одиночество и свобода». Понимаю, в осмысленном уединении и гадкий утенок превращается в лебедя… Настроиться, как перед прыжком в ледяную воду, окунуться в него, потом взлететь и по новому задышать! И тогда каждое слово как стрела, как меч…

— Шедевры создаются в тишине, — поддакнула Жанна. — Уединение — это если ключик от него внутри тебя, и ты сам можешь легко выйти из этого состояния. В противном случае это одиночество.

«В любых областях жизни физики не могут без четких формулировок», — улыбнулась Лена.

— Не густо у тебя этого счастья, — с невеселой усмешкой отреагировала Инна на слова подруги.

— С чего это вдруг ты так решила? — удивилась Лена. — Предостаточно.

«Ее сегодняшнюю уклончивость и молчаливость каждая из нас истолковывает и определяет по-своему: усталостью, нездоровьем, гордыней. Да, да… Подвиг смирения люди часто принимают за гордыню. Например, как в случае монахов, отшельников-богоискателей. Я сама такая. Считаю, что в молодости они все грехи, какие бывают, совершили, а в старости подались в пустошь, чтобы жить жизнью достойной уважения, найти счастье в уединении, размышлять и молиться во имя спасения своей души, и тем приблизиться к Богу. Только ведь если в голове пусто, а в душе грязно…

Можно добавить сюда незаинтересованность Лены темой. Еще успеет раскрыться, если, конечно, захочет. И уж тогда она будет безудержна и неукротима как в юности», — улыбнулась про себя Инна, вспомнив их удивительно наполненные беседы.

И как бы в подтверждение ее мыслей Лена стала рассказывать:

— Мне сейчас вспомнилось первое знакомство с творчеством детского писателя Владислава Крапивина. Шло вечернее занятие с заочниками — их в тот послепраздничный день мало приехало. Они самостоятельно разбирались с лабораторными установками, а я решила полистать книгу, которую мне на день рождения подарил сынок. Она ему очень нравилась. Углубилась в чтение. Со страниц повеяло запахом неведомых стран, юными мечтами. Вдруг почувствовала, как волоски на моих руках зашевелились и вздыбились. Буквально торчком, ежиком встали. Это мурашки по коже побежали. Я удивилась: «Почему? Мне холодно? Нет». Еще раз перечитала страницу. Ничего особенного. Обычная беседа мальчишек. А мурашки опять покрыли руки. И я решила: «Значит, что-то в его произведении близко и дорого моей душе».

У разных людей повышенная чувствительность на различные раздражители. «Чем меня пробрали эти незамысловатые строки, не изобилующие кудрявыми излишествами? Задели не красотой фраз, не музыкой слов, так чем же? На меня подействовала искренность и чистота главного героя? Она для меня важна. Но не это. Писатель всколыхнул во мне что-то мое собственное, глубоко личное? Нет, вроде бы. Он чем-то повлиял на мое подсознание? Через книгу, через эти добрые строки я ощутила энергетику самого автора? Его чувства резонируют с моими? Какая прелесть! Мы родственные души!» — подумалось мне тогда. Скажу как на духу: до конца так и не поняла, чем «взял» меня этот тонкий детский писатель-психолог. Кто-то хорошо сказал, что настоящий писатель тот, читая книги которого, ощущаешь всё, вплоть до запахов. Крапивин умеет выражать, казалось бы, невыразимое… Дивный писатель. Его книги — целая детская Вселенная!

— Твои — тоже, — заметила Аня.

— Какой будет детская литература будущего? — задала Жанна вопрос Лене. — Мы обрастаем знаниями, держимся за них, но приходят молодые и начинают отвергать нами созданное, наработанное.

— Пусть ищут то, на что отзывается их душа, и создают свое, новое. Ничего не надо отрицать и запрещать, — ответила Лена. — Носители чтения и темы изменились, но старые идеалы все равно сохранятся. У детей существует интуитивное понимание добра и зла. Они всегда будут на стороне Иванушки-дурачка, а не бабы Яги. А уж как в дальнейшем их жизнь перестроит, будет зависеть от многого, в том числе и от нас.

Лена задумалась, а потом продолжила рассказ.

— Давно случилось это первое знакомство с творчеством Вячеслава Петровича, а встретиться с ним лично я так и не смогла, — с сердечной грустью добавила она. Потом вспомнила из своего детства:

— Со мной при общении с людьми часто происходило что-то непонятное: я видела их не такими, какими они были на самом деле, а другими, мгновенно сформированными моим воображением. Я неосознанно дополняла увиденное. Я даже иногда могла не узнать человека, с которым уже встречалась, если он не соответствовал мною придуманному образу, потому что в моем воображении всё было преувеличено и расцвечено. Но мне-то казалось, что так было на самом деле. Поэтому я сама себе не всегда гарантировала достоверность происходившего со мной, и переживала, считая подобное отклонением от нормы. А это, всего на всего, было отлично развитое воображение.

— Это была эйфория наваждения и наваждение от эйфории, — рассмеялась Инна.

— Интересно, совпало бы мое заочное представление о Крапивине с оригиналом, если бы мы встретились? Уж больно много я домысливаю, достраиваю в человеке, а потом разочаровываюсь. Зачем переживать о не случившемся? Пусть он остается для меня прекрасной легендой. Хотя… встречи с талантливыми людьми украшают жизнь. Стоило ли терять моменты прекрасного общения и познания? Не так уж и много таких подарков преподносит нам судьба.

То же самое я могу сказать и о литературных произведениях. Иногда читаю книгу и на «ходу» что-то переделываю, переосмысливаю, а потом уже не помню, автор так говорил или я нафантазировала. Могу составить неправильное мнение, ошибочно трактовать произведение. Поэтому мне необходимо прочитать книгу второй раз, чтобы отмести собственные эмоции. В детстве я, зациклившись на каком-то одном тронувшем меня моменте, могла так пересказать известный всем фильм, что его не могли «опознать». Вот такая я неправильная. Даже посетив театр, я не сразу высказываю свое мнение, не делюсь им. Впечатление мне надо пережить, осмыслить, осознать, в себе что-то с его помощью открыть, обновить. У меня тут же может проснуться и вспыхнуть вдохновение…

Воспоминания многоцветными лучами-сканерами скользнули по поверхности Лениной памяти и исчезли.

— Вся наша жизнь — путь к себе, — согласилась с подругой Инна.

А Жанна подумала о Лене:

«Наверное, за всю свою жизнь ни о ком грубого неуважительного слова не сказала. От нее не услышишь резкой отповеди. Это ее принцип? Может, выбирает и говорит только о тех, за кем ничего плохого не числится, а на остальных закрывает глаза? А внутри себя и с отвращением, и со стыдом о ком-нибудь вспоминает или с унынием. Пожалуй, если надо, одним взглядом зарвавшегося человека на место поставит. А вдруг ее тоже иногда захлестывают волны ненависти? Но наружу они не выходят. Классика жанра. Хотя не похоже. Внешне она спокойная и мягкая, потому что уверенная. Про ей подобных людях говорят, что они душевные силы не экономят. И, тем не менее… удерживает всех на расстоянии. Именно у таких внутри бывают вулканы эмоций. Все-таки Лена очень изменилась. На первом курсе она была слишком простодушной, уступчивой, бесхитростной и улыбчивой, а в некоторых жизненных вопросах безнадежно инфантильной. И вот тебе… писатель. Хотя уже тогда она часто бывала погруженной в себя. И глаза ее всегда были по-стариковски печальные».