Любовь нас выбирает
Шрифт:
Двумя руками прочесываю слегка обросший затылок и ими же прикрываю свое щетинистое лицо. Плачу? Да нет же! Просто жду, жду, жду… Устал немного. Ждать, потом бежать и догонять! Вот, наконец-то, затаился и высматриваю свою «добычу»! Так я готовлюсь, собираюсь с духом, представляю, фантазирую, подгоняю очередные оправдания, при этом отчаянно хочу забыть все, что со мной за последние пять лет произошло, все, что было. На хрен, долой! Какой-то кошмарный сон и жуткая несправедливость! Все хочу извлечь из памяти, растоптать и выбросить, кроме него, кроме любимого темноволосого мальчишки…
— Она оформила официальный развод и забрала сына. Максим, ты меня услышал? Понял информацию? — Гриша спокойно, словно мировые новости, сообщил позавчера. — Мадина покинула нашу территорию, в стране их больше нет. Более того, я думаю, что они
— Это же мой сын, — все, что выдавил тогда из себя. — У меня есть права. Я — его отец. Ему всего три года, Гриш. Я не пойму, как такое возможно. Меня ведь даже не было на суде. Какой развод, какая свадьба, какой на фиг океан? Мы с ней женаты, а Ризо… Нет! Я абсолютно не догнал!
— Макс, мы это уже с тобой обсуждали. Обстоятельства сыграли против тебя — это неоспоримый факт, так получилось или подстроилось, кто теперь расскажет. Я, лично, склоняюсь больше ко второму предположению. Если хочешь знать мое мнение, — он откинулся на спинку стула, — то это, безусловно, очень красивая игра. Прекрасная партия, фактически мат тебе за два хода…
— У меня есть права! Есть же закон, в конце концов, согласно которому меня благополучно осудили! Мадина — моя жена, у нас с ней были отношения. Блядь, да я сына сделал. Как это можно все опротестовать или не принять во внимание, где бы я ни находился? Так не должно было случиться. Почему вы допустили…
— Она утверждала на суде, что у вас был фиктивный брак, и ваша свадьба ей была нужна исключительно для получения гражданства, чтобы избежать отцовского гнева и возвращения на родину, в свою семью. А ты впоследствии, через некоторое время, я сейчас цитирую — «скот и зверь», принудил ее к сожительству, в результате таких насильственных отношений у вас и появился ребенок. Это не дитя любви и добровольного согласия, а право сильного и случайный залет. Фактически, она обвинила тебя в физическом и психологическом насилии. Ты это понимаешь? Ты изнасиловал ее до сына, — тогда ему пришлось умерить пыл, по взгляду моему все понял, поэтому опомнился и поубавил свой адвокатский тон. — Макс, Мадина утверждала, что ты с сексуальными извращениями, садист, плюс настоящее положение дел сыграло совсем не в твою пользу — ты фактически пироман по вменяемой тебе статье, да и новый муж, по-видимому, тоже постарался. Он с большими связями, да еще финансово успешен. Плюс…
— Я лишен родительских прав?
— Увы. Мне очень жаль. Вы из разных миров. Разные национальности, вероисповедания. Я, вообще, не понимаю, как ты мог?
— Ответь, пожалуйста, прямо. Моя страна лишила меня прав на собственного ребенка? А? Так получается? СУКА! Ненавижу, ненавижу, ненавижу всех вас. А этих блядских баб…
— Макс, перестань. Давай подумаем лучше о том, что скоро на свободу.
— И что? На хрена мне теперь моя свобода? У меня что-то в жизни еще есть?
— Макс!
— Гриш, я ей помог. Помог! Слышишь! Веришь мне? Никого никогда не принуждал, не насиловал, пальцем против желания не трогал. Тем более женщин. Зачем мне? Ни одну, сука, ни одну! Бля, да их немного-то и было. Твою мать! Это не по моим правилам и я не так воспитан.
— Максим, это все с твоих слов. Понимаешь? — адвокат пытался утешить или продавить на ненужную искренность.
— Нет! Ни хера вообще не понимаю, — я шипел и заводился. — Я говорю, что не насиловал, значит, так и есть! Говорю, что требую встреч с сыном, значит, буду добиваться.
— Есть две стороны, а ты, мой друг, основательно в дерьмо уложен. Тебе никогда не продавить эту ситуацию. Послушай лучше…
— Получается, что я — зверь, а она — жертвенная овца? Я сексуально истязал бабу против воли, затем девять месяцев за ней пристально следил, чтобы она выносила моего ребенка. Ты сам-то слышишь, как это все звучит? Я, повторяю тебе еще раз, я просто ей помог! Помог! Помог! Мадина меня об этом попросила, — по-видимому, я подскакивал на жестком стуле и тем самым терроризировал тюремную охрану, адвокат периодически прихватывал мое запястье и шепотом просил присесть и успокоиться.
— Перестань! Слышишь, не делай хуже. Мы многого добились, отец твой развернул такую кампанию, что даже страшно. Он подключил больших влиятельных людей. Морозов, за тебя впрягались все,
от начальников пожарных частей, до главных инспекторов, плюс на финал еще следаки и медицина подтянулась. А ты? Максим, не делай этого сейчас. Не надо, успокойся. Послезавтра выйдешь на свободу и начнешь жизнь с чистого листа. Забудешь все, устроишься на работу, встретишь женщину, женишься, детей родишь. Да так, чтобы головы не поднимать, все для них и ради них же делать! Слышишь…Гриша! Гриша! Гриша! Ты сам-то хоть веришь в то, что тогда нарисовал мне, художник ты хренов. С какого чистого? Как забыть? Забыть жену и сына? Если с первым я, возможно, справлюсь — перешибу другой, то с мальчишкой так не смогу. Тут все сто процентов!
В наличии еще один вопрос, мой юридический друган, если в уголовку я по тыковку замазан, как с чистого листа теперь начать? Тоже не пойму! Где найти работу, если я имею в паспорте отметку о том, что осужденный, о том, что отсидел, пусть не слишком долго, пусть статья не жесткая, но я отсутствовал на воле и некоторое время был ущемлен в своих правах? Недолго — завтра будет ровно полтора года! Плюс, я хотел тогда, перед своей спонтанной ходкой, выкупить у Влада то место и, наконец-то, уйти от этой гниды и батрачить только на себя, как папа Карло. Пусть скромно, но с моим вкусом, меню, подачей, с моим выбором продуктов на худой конец. Сейчас это возможно? Мне позволят? Государство разрешит или заклеймило навсегда, пожизненно? Я, у которого основные орудия труда — нож, разделочная доска, кастрюля, сковорода, могу работать с открытым огнем, кухонной печью, духовкой, шипящим маслом, с мангалом, грилем, газовой горелкой, например, или это все перечисленное сейчас для меня противопоказано, табу и будет вызывать у надзорных органов кислую мину на рожах? Ведь я, по их определению, пироман! На что, в конце концов, я имею право в своей стране, как бывший зэк? Если родина по щелчку пальцев богатеньких иноземных дельцов лишила меня отцовских прав на собственного сына… На х. й! Не могу!
Про баб и про женитьбу хоть на одной из представительниц слабого пола вообще не думаю. Видимо, хватило! С этим после, если хоть на одну еще когда-нибудь встанет, тогда и буду разбираться, а пока — точно нет!
Одно жгучее, колючее желание — видеть сына. Все! Больше ничего не хочу! Готов даже здесь пожизненно сидеть, лишь бы только парень на свидания ко мне захаживал. Вот же влип с этой недофиктивной женитьбой, как кур в ощип!
Так получилось…
Пять лет назад я «помог» юной красивой восемнадцатилетней девушке оттуда, с восточного зарубежья. Она умоляла, плакала, рассказывала мне о том, как попала к нам, как хотела бы остаться, потом вдруг перешла на перечень наказаний, которые ее ждут там, если вдруг власти депортируют в родную страну. Я внимательно прослушал, в чем-то посочувствовал и предсказуемо не отказал, не смог, проснулось благородство, видимо. Отец основательно в мозги вложил про помощь, взаимовыручку, поддержку, сочувствие. Тем более от меня требовалась не физическая услуга — рыцарское сражение на ристалище, например, а юридическое простое, как я считал тогда, одолжение — тут нет проблем! Я на ней женился! Не знаю, с какого перепугу, под дулом пистолета или еще по какой причине, а может по скрытой большой любви, а может просто бравировал, мол, смотри, как я могу. Но брак был фиктивным! Поначалу! Так с ней предварительно договорились, я не трогал ее, она не жила со мной, печати в паспортах стояли, а ее документы на законное пребывание в стране лежали на рассмотрении в нужном департаменте — все-все подтверждал, когда об этом спрашивали соответствующие органы и представители закона. Не отрицаю, врали нагло и самоуверенно, потому что безнаказанно, играли в семью и моей родине недоговаривали! Мы обманули государство, я цинично затеял, а она поддержала и мы раскрутили этот маховик на полную. Но!
Мадина, как женщина, мне понравилась — не ожидал такого. Я не очень влюбчив, с женским полом вроде как подозрителен, в серьезных отношениях даже хладнокровен — срабатывает иногда инстинкт «беги, пока не окольцевали, видимо». Мать в последнее время называла меня, своего родного сына, «вещью в себе», иногда «диким» и даже «зверем». Правда, последнее прозвище дала мне маленькая наглая девчонка, дочь младшей сестры моего отца — мать просто повторяла и соглашалась в определении с этой дрянью. Стерва прозвала так за то, что я подкрадывался к ней и якобы пугал «малышку» до усрачки: