Любовь нас выбирает

«Зверь, зверь, папа, папочка, тут этот дикий зверь, пусть он уйдет, он меня пугает» — шалопутная верещала. Я неоднократно затыкал ее фонтан, укладывая на спину эту тварь. Терзал ее щекоткой, пока она не пудёрила в свои розовые трусы — мелкая ссыкуха! Но высказанное прозвище приклеилось — все подхватили! Так, с четырнадцати лет я перестал быть маминым «зайчонком», Морозовым Максимом, а стал своим в доску «Максизверским братаном»! Вот и ЛёшА, сука, некстати вспомнился! Зверь, по-видимому, все же просится на волю? Да, «Максим»? Да, определенно…

Я не помню как, но мы стали близки с Мадиной, по-настоящему, как муж с женой, все было по обоюдному согласию — я не насиловал ее и никогда не принуждал. Это клевета! Ложь! В один из вечеров «законные супруги» перешли на новый уровень отношений — вот и вся любовь. Я заявил на ее тело свои мужские права, а она не сказала «нет», тем более мы женаты. Знаю, что не ошибся и не ошибаюсь сейчас, когда все это в памяти прогоняю. Все было добровольно, без принуждения! И вот я наивно думал, что все уже официально и ладненько сложилось, я женат на самой дивной женщине из другого мира, а после рождения нашего сына, в этом абсолютно не было никаких сомнений. Я создал свою семью — неосторожно поймал удачу за хвост. Так рано и самый первый из всей, как отец говорит, многочисленной когорты зажравшихся обалдуев. Моя семья приняла нас, Мадину, Ризо, маленького сына. Родители получили внука и экзотическую невестку, а я законную жену и был счастлив ровно полтора года. Потом я… «Ушел». «Свернул», похоже, не туда, «увяз», «застрял» и в результате потерял все, даже право на сына. Она лишила меня этого. Гадюка!

А сейчас? Кто я для своих? Помнят обо мне? Обрадуются завтрашнему возвращению блудного сына? Мать обнимет или в сторону уйдет? Она, похоже, отреклась от меня, как от своего ребенка. Такое разве возможно?

Паршивая овца, заблудший сын, утративший доверие! Вот, кто я! Я больше не ее «зайчонок», не «Максимка», не «Максюша». Я — самый настоящий зверь и это не детская выдумка! Так мать сказала, когда узнала, что я натворил и какие от всего этого последствия. Нет, она не билась в истерике, не устраивала концерты на свиданиях, на которые приезжала, я все читал по ее лицу. Она расстроена и очень разочарована в своем сыне. А тогда, на суде, на какое-то одно мгновение показалось даже, что она меня стыдилась. Ей было больно, обидно и крайне неприятно слышать всю информацию, которую выставили на всеобщее обсуждение в качестве неопровержимых улик и доказательств. Это был…

Умышленный поджог, а я, ее «зайчонок», устроил все это на почве дикой неконтролируемой ревности к своей Мадине, которую обвинил в связях с богатым клиентом, часто посещавшим ресторан другого состоятельного «героя». Короче, не находясь в состоянии аффекта, а по злому умыслу и с явной целью навредить и обанкротить своего работодателя, ближайшего и драгоценнейшего друга новоиспеченного хахаля своей жены, я поджарил это заведение, в результате чего нанес невосполнимый ущерб хозяину, лишил его средств к безбедному существованию и травмировал трех официанток. Девчонки получили ожоги больших участков тела различной степени тяжести. А это, друг мой… Другая статья! Штрафом за неосторожное обращение с огнем и обязательными, или исправительными работами, или на худой конец краткосрочным взятием под стражу тут не отделаешься. Мне дали полный срок — два года, большую часть которого я отмахал, а то, что осталось, адвокат с отцом «заменили», с большим трудом вытребовали, выцыганили обязательными работами на соответствующее количество часов. Я буду мантулить без оплаты и трудового стажа — на добровольных началах и в свободное от основной работы время. Прикольно! Новый опыт! Только где и есть ли у меня на сегодняшний день какое-то официальное занятие, хоть какая-то работа? Думаю, что однозначно — нет!

— Морозов!

— Я! Осужденный Морозов… — быстро «представляюсь» и называю свою статью.

— С вещами на выход!

Похоже, мне пора. Поднимаюсь, поправляю одежду, пятерней прочесываю волосы и подхожу к увесистой двери. Слушаю скрежет ключа в замочной скважине и скрип несмазанных петель.

— Лицом к стене.

Выхожу и поворачиваюсь.

— Будем скучать, шеф, — с верхних коек громко раздаются голоса. Блатные полюбили мою стряпню и мое дежурство на кухне, отсюда и уважение. — Не говорим «Максим, возвращайся», но если вдруг где пересечемся…

— За мой счет, братва. Все будет за мой счет.

— Отставить разговоры, — охрана дверь закрыла. — Направо и прямо, — грозно отдают приказы, а я следую в указанном направлении. — Лицом к стене…

И так в общей сложности раза три-четыре, перед финалом моего тюремного коридорного выступления.

— Проверяйте вещи…

Часы, ремень, мобильный телефон — увы, разряжен, фотография с женой и сыном, и… Обручальное кольцо. Последнее отодвигаю в сторону, подальше:

— Забирай.

— Оно не мое, — отхожу от стойки и жду звукового сигнала открывшейся двери. — Чужое. Вы ошиблись…

— По описи числится за тобой.

— Сказал, что не возьму. Выкиньте. Претензий предъявлять не буду. Хотите забожусь, — и подношу большой палец к зубам, показываю по-блатному — сокамерники научили.

Охрана ничего не отвечает, лишь сочувствие читаю на отдельных минах. Ну-ну! От тюрьмы и от сумы, как известно, не стоит зарекаться. А влезть в дерьмо по уши, как оказалось, для таких талантливых, как я, ноль проблем. Достаточно было жениться на красивой беззащитной женщине, заделать ей ребенка, потом от ревности спалить к ебеням дорогой французский ресторан и вот ты греешь нары в течение почти двух лет. Не женитесь, парни! Никогда. Не надо!

— До свидания, — зачем-то говорю.

— Здесь не принято прощаться, — в спину мне доносятся разумные слова. — Не возвращайся, Морозов. Иди на волю и там живи. Здесь тебе не будут рады.

Спасибо за совет! Я вышел! Иду неспешным шагом к воротам, глазею по сторонам, рассматриваю тюремный двор, словно никогда тут не был, и все в новинку, псы лаем вторят моим негромким шагам. Подхожу на выход, караульный кивком головы указывает на калитку — все, я свободен, больше тут не задержусь!

Сегодня солнечный день, как по заказу. Великое событие — Морозов отмахал свой срок. Оглядываюсь по сторонам и замечаю вдалеке как будто знакомую машину и мужской крупный силуэт… Отец! Шевцов, мой названый отец, мы с ним не кровная родня, но почему-то только с этим «папой» я чувствую ту самую близость и единение душ. Он стоит, уперевшись задом о капот своей машины, дымит любимую сигарету и, вероятно, ждет. Кого или чего? С моря погоды? Тут разве что с вонючей городской реки! Кого здесь, на отшибе, в промке, может ждать заместитель начальника Седьмой пожарной части, полковник, передовик службы и отличник в своем профессиональном деле? Надеюсь, что меня и он приехал за отбившейся от Шевцовского стада тупой овцой — безрогим бараном-пироманом. Да за кем еще, Макс, проснись уже и глаза открой! Отец приехал за тобой. А мама?

Опускаю голову и ускоряю шаг, а когда между нами остаются какие-то жалкие сантиметры, Шевцов сам отталкивается от раскаленного металла, подается ко мне навстречу и захватывает в жесткий клинч:

— Сын! Здравствуй! Бл, привет, герой!

У меня нет слов! Он очень крепко держит, мощно хлопает по плечам, а я дергаюсь при этом, как припадочный, отец, как куклу меня трясет, периодически отстраняется, разглядывает с ног до головы, прищуривается, присматривается, словно в первый раз так близко видит:

— Макс, ты возмужал. Сильно! Тебе, прости, конечно, в этом направлении тюрьма пошла на пользу. Не пойми меня неправильно…

Да, юмор все тот же! У отца этого не отнять.

— Все нормально. Я понимаю, что ты хотел сказать. Устрашающе выгляжу?

— Взрослее — да, но не страшный. Оброс немного, — дергает за волосы. — Хорош, сын, сухой, поджарый. Как ты вообще? Здоровье, настроение?

— Нормально, — не знаю, что ответить на все вопросы, которые он мне задает. — Все нормально, пап. Вроде бы здоров, по крайней мере, «общественные тюремные лазареты» не посещал ни разу. Как там мама? Она…

— Я не сказал ей, что на полгода раньше выйдешь, не хотел давать надежду, Макс, пойми. Она и так очень сильно переживала. Вдруг сорвется и…

— Не сбудется?

— Ну, ты и сам все прекрасно понимаешь. Так, давай-ка быстренько в машину, — подталкивает в спину, практически пихает. — Давай, давай. Не стоит нам здесь задерживаться. Как говорят, плохая примета. Все вижу по глазам. Устал?

— Бессонные ночки выдались. Последние особенно. Пап? — хочу его о бывшей жене и сыне спросить и не могу. — Пап?