Любовь нас выбирает
Шрифт:
— М? Что, сына? Что хотел?
Нет! Пока не буду, немного подожду.
Вот это да! Как давно я не был…в машине. Дожился! Рассматриваю обстановку, как маленький ребенок, а ноги непроизвольно устанавливаю на места отсутствующих для пассажира педалей и слегка их… Выжимаю!
— Ремень, Максим, — отец кивком указывает на мое пока что противоправное «деяние». — Пристегнись, пожалуйста. С деньгами напряженка — такие штрафы я уже не потяну.
Молча, с улыбкой выполняю. Шевцов все тот же, не смотря на свои шестьдесят лет. Задира есть задира! Шустрый, верткий правдоруб:
— Мы продали твою
— Я понимаю.
— Штраф сто двадцать косарей, судебные издержки, девчонкам оплатили лечение, одной — пластику, всем трем — восстановление. Мы…
— Думаю, что одной машиной тут не обошлось? — отворачиваюсь к своему окну, потому как определенно знаю, что он сейчас ответит, пожалуй, помогу. — Квартиры тоже больше нет и всей обстановки? А мои ножи? Надеюсь, хотя бы наборы остались целыми и невредимыми.
— Да, конечно, мы их уберегли, за это не переживай. Послушай, — Юра прокашливается, сейчас, по-видимому, будет сглаживать возникшие острые углы, — Максим, все будет. У тебя все наладится, восстановится, нужно подождать немного. Ты вышел на свободу, только десять минут прошло, отдохнешь, приведешь себя в порядок, встанешь на ноги, найдешь работу, спокойно доработаешь свой срок, если можно так сказать. Мы тебе поможем. Финансово и морально…
— Куда мы едем? К вам домой? Порадовать мать нерадивым чокнутым сыном-поджигателем? — зачем-то завожусь и повышаю тон.
— Нет, Макс. Ты очень взрослый человек, чересчур самостоятельный. Я подумал, что жить с родителями, как в первом классе, тебе будет неудобно. Короче, я договорился с Прохоровым…
Еще лучше! Только этого мне не хватало.
— Я буду жить у них? Это что шутка? — хватаюсь за ремень безопасности и сильно дергаю. — В качестве кого? Прислуги для твоей сестры? Их личного повара? Домашнего зверя для зажравшейся дочурки?
— Максим, перестань. Нет, конечно. У Андрея есть дом его отца, Петра Андреевича. Там никто не живет, они для дочери его берегут, пока…
Вот эта голубая дщерь меня как раз страшным зверем называла, а сейчас я буду жить в ее «приданом доме», сторожить наследство, как цепной верный пес:
— Не хочу! Лучше на улице!
— Что? — отец прищуривается и смотрит на меня. — Что ты сказал?
— Сказал, что отвези меня в какой-нибудь дешевенький отель или в ночлежку для бездомных, раз мне нельзя вернуться в твой хлебосольный дом, не будучи ребенком.
Отец бьет резко по тормозам, а я прикладываюсь лицом о переднюю панель, и ремень безопасности не сдерживает мой стремительный полет — из моего носа тонкой струйкой сейчас кровь идет. Не успеваю подняться, как ощущаю на своей шее жесткий захват отцовской руки. Он придавливает мою голову, размазывает по торпеде и, склонившись надо мной, шипит:
— Я сказал, успокойся и послушай.
— Мммм, — все, что могу ответить на его слова.
— Андрей и Галка помогли тебе, предоставив дом и склепав новые свидетельские показания об учиненном тобой пожаре — они теперь подельники, вместе с тобой, со мной, блядь, со всеми нами. Там вся часть теперь для тебя исправно врет! Так что, будь добр, оцени их доброту и рвение. Ведь ты не прав, Максим!
— Я не поджигал…
—
Этого никто не знает! Жизнь разберется! Баста! Я устал от твоего нытья о судьбе, неудавшейся личной жизни. Ты же сильный, мужчина, муж, отец…— Папа, папа, папа! Она забрала моего сына, Ризо увезла, — похоже, я скулю, — а меня всех прав лишили. Я потерял ребенка…
Отец вдруг ослабляет хватку и позволяет мне ровно сесть.
— Мне очень жаль. Сука! Очень-очень жаль. Григорий не сказал об этом, я ничего не знал. Перестань, — он тянется рукой к моим глазам и хочет вытереть слезу. — Макс, слышишь? Прекрати ненужную истерику. Извини, мы знали только про развод, про сына нам не сообщили. Блядь!
— Она вышла замуж за жирного богатенького хрыча. Хрен с этим! Меня лишили родительских прав в мое отсутствие, когда я был в этой долбаной тюрьме! Она меня уничтожила, просто раздавила. Эта неграмотная смазливая баба! Ненавижу этих сук! Всех! До единой! Всех-всех! Шлюхи и продажные твари, ищут член и как теплее пристроить свой зад…
Еще один удар в мое лицо, наконец-то, отрезвляет и приводит в чувства:
— Макс, перестань! Прости меня за это, но ты должен успокоиться. Посмотри на меня, повернись, кому сказал, — пытается схватить меня за подбородок, а я кручусь.
— Со мной все нормально! Что мне станется? Пап, не надо.
— Максим…
Отец ни разу не прикасался ко мне. Юра никогда не поднимал на меня руку, ни в моем счастливом детстве, ни в шальной юности — беспечной молодости. Это не его методы! Так было раньше, до «теперь»! Почин, по-моему, положен? Теперь я буду получать регулярные отцовские затрещины? Тюрьма меня сломала, вылечила или сделала настоящим человеком?
— Поживешь в том доме. Там очень хорошо, уютно, все есть — газ, свет, вода, доверху забитый холодильник, теплая постель. Он чересчур большой, двухэтажный, практически дворец — я заезжал туда, все проверил, загрузил тебе под завязку на первое время продуктовый набор. Приготовишь сам, тут я не спец, а ты развеешься, вспомнят о работе руки. Макс, — отец заводит двигатель и тут же обращается ко мне, — это все удобно. Андрей — надежный друг, он от всей души. Поверь, тут ничего такого. Все нормально! Слышишь, сын?
Я — не сын тебе! Не сын! У меня больше нет родителей. Для матери я сгинул восемнадцать месяцев назад, а для тебя… Для тебя никогда им не был! Очень жаль…
Охренеть, какая домина! Не преминул, естественно, съязвить.
— Хорошо начальнички воруют. Вот это дом отгрохал, — я слегка присвистнул. — И все на деньги жалких налогоплательщиков или за пожарную мзду?
— Максим, закрой рот и вылазь из моей машины. Ты, наверное, все же спать хочешь, раз такую ересь всю дорогу на одном глазу городишь.
Просторный двор, широкая подъездная площадка, гараж, закрытая беседка, наверняка там есть еще камин, сам дом с широким крыльцом, укрытым каким-то вьющимся кустарником. Воровал изрядно «дядя» — этого, похоже, не отнять! Я помню хмурого серьезного старика, старшего Прохорова, недружественного моему отцу «сурового дядю Петю». Андрей стал на него чем-то похож. Такой же высокомерный, здоровый крендель, с завышенной самооценкой и откровенным презрением в глазах ко всем нам, нищебродам, земным пещерным обывателям.