Маленькая женщина Большого

— Ужас… — она бессильно откидывается на спину, закрывает глаза, запрокидывает руки за голову. Выхожу и снова толкаюсь, наблюдая, как мой член, мокрый от ее соков, скользит вперед и назад. Завораживающее зрелище. Смотрел бы и смотрел…

— Можешь звать меня так, как до этого, — набираю темп, переводя взгляд с наших соединяющихся внизу тел на ритмично подрагивающие груди с блестящими от слюны сосками. Невозможно выбрать, куда смотреть! Везде охуенно вкусно!

— А-а-а-а… Это как? — Воробушек выгибается ломко в пояснице, грудь еще острее становится. Блядь, она же меня прикончит так! Уже все плывет!

Вцепляюсь в шикарные бедра, двигаюсь сильнее и резче, ощущая, как начинает сокращаться все у нее внутри.

— Зевсом зови, — рычу я, не выдерживая первым, улетая так стремительно, что голова чуть ли не взрывается от кайфа, — мне нравится!

— А-а-а-а-а… — Воробушек стискивает меня бедрами, стремясь за своим наслаждением и догоняет, сжимая изнутри так яростно, что я второй приход, кажется, ловлю. И этот продлеваю? Не знаю.

Не уверен ни в чем.

Хотя, нет.

В одном уверен.

Она прокричала “Зевс”.

Прежде, чем кончить.

17. Утро

— Ну что же, я думаю, что все в порядке, — я бережно заворачиваю в пеленки сонно моргающую внучку человека, с которым я провела долгие предутренние часы. Боже… Я с дедушкой спала. Как в анекдоте, смешно.

Непроизвольно улыбаюсь, переступаю с ноги на ногу, ощущая некоторое неудобство в районе паха. Потому что у дедушки с оснащением все в порядке. И даже более чем. И задор вообще не дедушкинский. И силы…

Еле вырвалась утром, да и то потому, что дедушка вырубился, наконец-то, уснул богатырским сном.

А я уползла к себе в комнату на подгибающихся ногах.

И там повалилась на кровать, в чем была, измученная, затисканная до невозможности.

А проснулась от осторожного постукивания в дверь.

Торопливо вскинулась, села на кровати, осмотрела себя на предмет того, что вошедшему может быть заметно, как интенсивно меня использовали всего пару часов назад. Но нет, вроде бы, все в порядке было.

После разрешения, на пороге появилась улыбающаяся мама Зевса:

— Валентина Сергеевна, прошу прощения, что так рано… Но я подумала, постучу наудачу, если ответите, значит, проснулись… Позавтракать? Я, знаете ли, что-то бессонницей страдала, вообще не спала. Наготовила всего… Пойдемте?

Я кивнула, только теперь осознав, что в доме-то полно народу. И в СПА-зону в любой момент могла зайти, например, Валентина Дмитриевна… Как раз, когда мы с ее сыном… О… Мой… Бог…

Щеки полыхнули таким огнем, что я даже задохнулась от ставшего мгновенно горячим воздуха в легких.

Закашлялась.

— Боже… Валечка… — торопливо подошла ко мне Валентина Дмитриевна, — что такое? Простудились? Да вы горите вся! Боже… Эти невыносимые остолопы… Кто же тащит женщину в одной простыне в метель? Я их убью, клянусь…

— Да нет, я просто… — удалось выдохнуть мне не с первого раза, — слюной подавилась. Так есть захотелось…

— Точно все в порядке? А то давайте я разбужу Виталика, пусть он вас в баньке пропарит. Он хорошо умеет…

— Не сомневаюсь… — пробормотала я, краснея еще сильнее.

Да уж, парит ее сын невероятно… Никогда меня так… не парили. Как только ноги свела, вообще не ясно. И до комнаты не иначе, как чудом доползла.

Но все же, какой ужас…

И даже не мое моральное падение, плевать на него, в самом деле, а вот то, что мозг-то отключился настолько качественно, что умудрилась забыть про находящихся в доме людей… Маму Зевса, его зятьев, его подчиненных, в конце концов!

Хороша бы я была, если б кто-то из них нас застукал!

Позорище какое…

Зевсу-то что? Он мужик. А меня бы тут прокляли.

Хотя… Учитывая странные тройственные отношения между двумя парнями и Василисой… Может, и не прокляли бы.

Да мне и не надо, чтоб кто-то… Я сама прекрасно умею страдать и переживать о том, что не случилось. Или случилось не так, как хотелось бы. Так что сама бы себя сожрала.

Я размышляла об этом, идя за хозяйкой дома, потом поглощая вкуснотищу, которую она наготовила, потом полируя это дело замечательным чаем на травах.

К тому моменту, когда мы с Валентиной Дмитриевной закончили завтракать, на кухне появилась первая ранняя пташка: сонный и помятый татуированный блондин.

— Доброе утро, — хрипло поздоровался он с нами, — бабуль, поесть бы…

— Конечно-конечно, — засуетилась Валентина Дмитриевна, — садись, Генечка, а где Лешенька?

— Он пока что с ма… — чуть замялся Генечка, боже, более неподходящее имя и найти сложно! Генечка — это кто, вообще? Геннадий? Игорь? Игнат? Хотя, о чем я? У нас тут Зевс Виталик ходит, так что… Генечка — это еще по лайту… — с Васей и нашей мелкой остался. Потом придет.

— А Васенька кушать будет? — Валентина Дмитриевна сноровисто накрыла на стол, налила чай, и Генечка набросился на еду, словно голодал по меньшей мере неделю.

— Она не хочет, — с набитым ртом пробормотал он, — потом мы заставим. Что ей можно, Валентина Сергеевна? — посмотрел он на меня.

— Все, — пожала я плечами, — кроме совсем уж вредного, сильно жареного, соленого, острого…

— Я супчик куриный… И творожнички, — кивнула Валентина Дмитриевна, — все нежирное, вкусное. Творог свой, курочка тоже своя…

— Они проснулись? — уточнила я у Генечки.

— Угу, — не отрываясь от еды, кивнул он, — Вася кормит.

— Пойду посмотрю, — я поднялась, притормозив кинувшуюся было со мной бабушку, — нет-нет, я знаю дорогу. Я просто осмотр проведу.

Дошла до комнаты молодой мамочки, приоткрыла дверь… И замерла, увидев самую нежную, самую мирную на свете картину: Василиса и второй парень, темноволосый и невозможно брутальный Лешенька, сладко целовались, сидя на кровати. На руках у Василисы спокойно сопела дочь, ее мужчина обнимал их обоих так нежно и бережно, что было понятно: в его мире они — главные драгоценности.

Мне стало невероятно неловко, словно в замочную скважину подсмотрела за чем-то очень интимным. И в голове возник только один вопрос: они крайне гармоничная пара, да… Но представить рядом с ними, с другой стороны от Василисы, например, хищного острого Генечку… Очень даже легко. Он впишется сюда, дополнит этот пазл. Или это я уже привыкла их так воспринимать?