Мари-Клэръ

* * *

Мое отвращеніе къ шитью не проходило и это стало безпокоить сестру Мари-Любовь.

Она при мн сказала объ этомъ сестр нашего священника. Это была престарлая два съ длиннымъ лицомъ и большими выцвтшими глазами. Звали ее Максимильэной.

Сестра Мари-Любовь говорила ей, какъ безпокоила ее моя дальнйшая судьба; я, по ея мннію, скоро все схватываю, но къ шитью у меня нтъ ни малйшей склонности.

Оно давно замтила, что я люблю учиться, и постаралась узнать, нтъ ли у меня какихъ-нибудь отдаленныхъ родственниковъ, которые могли бы взять меня на свое попеченіе, но оказалось, что кром старой родственницы, которая удочерила мою сестру, у меня нтъ никого, а эта родственница отказалась принять участіе во мн.

Мадемуазель Максимильэна предложила взять меня въ свой магазинъ дамскихъ модъ.

Священникъ нашелъ, что это очень хорошая мысль, и прибавилъ, что съ удовольствіемъ будетъ приходить два раза въ недлю позаниматься со мной. Сестра Мари-Любовь повидимому очень обрадовалась этому и не знала, какъ выразить имъ свою признательность.

Было ршено, что я поступлю въ магазинъ Мадемуазель Максимильэны, какъ только батюшка вернется изъ Рима, куда онъ долженъ похать.

Сестра Мари-Любовь приготовитъ все необходимое мн, а мадеумазель Максимильэна побываетъ у настоятельницы, чтобы получить разршеніе.

При одной мысли, что разршеніе зависитъ отъ настоятельницы, я почувствовала истинное безпокойство. Я не могла отдлаться отъ воспоминанія о злыхъ взглядахъ, которые она метала въ нашу сторону, проходя мимо старой скамейки, гд часто сидлъ священникъ.

И потому я съ нетерпніемъ ждала, какой отвтъ она дастъ мадемуазель Максимильэн.

Прошла недля какъ ухалъ священникъ, и сестра Мари-Любовь каждый день разговаривала со мной о моемъ новомъ мст. Она говорила, какъ будетъ рада видть меня по воскресеньямъ, давала мн множество всякихъ наставленій и совтовъ относительно моего здоровья.

* * *

Какъ-то утромъ меня позвала къ себ настоятельница.

Когда я вошла, она сидла въ большомъ красномъ кресл.

Мн вспомнились исторіи съ привидніями, которыя разсказывали о ней, и она, вся черная на этомъ красномъ фон, напоминала мн фантастическій цвтокъ мака, распустившійся гд-то въ подземель.

Она нсколько разъ медленно поднимала и опускала вки и улыбнулась такъ, какъ будто бы хотла оскорбить. Я почувствовала, что густо красню, но всетаки не потупляла глазъ.

Она спросила, скрививъ ротъ въ улыбку:

— Вы знаете, зачмъ я васъ позвала?

Я отвтила, что, вроятно, для того, чтобы сказать мн о мадемуазель Максимильэн.

Она опять скривила ротъ:

— А, да, мадемуазель Максимильэна. Не надйтесь. Мы ршили отдать васъ на ферму въ Солонъ.

Она прищурила глаза и прибавила:

— Вы будете пастушкой!

И, подчеркивая, повторила:

— Будете пасти овецъ.

— Слушаю, матушка, — сказала я.

Она приподнялась изъ глубины своего кресла и спросила:

— А вы знаете, что значитъ быть пастушкой?

Я сказала, что видла пастушекъ въ пол.

Она приблизила ко мн свое желтое лицо и проговорила:

— Вамъ придется чистить стойла. Тамъ очень дурной запахъ, и вс пастушки большія грязнушки. Вы будете также длать и другую работу васъ научатъ доить коровъ, кормить свиней.

Она говорила очень громко, какъ бы боясь, что я не пойму.

— Слушаю, матушка, — повторила я.

Она приподнялась на ручкахъ кресла и, пристально смотря на меня сверкающими глазами, спросила:

— Такъ вы не спесивая?

— Нтъ, матушка, — отвтила я безразличнымъ тономъ.

Казалось, она была глубоко удивлена, и, такъ какъ я продолжала безразлично улыбаться, ея голосъ немного смягчился, когда она проговорила:

— Въ самомъ дл, дитя мое? А мн всегда говорили, что вы гордая.

Она погрузилась снова въ кресло, спрятала глаза подъ вки и монотоннымъ голосомъ, какъ будто читая молитву, заговорила о томъ, что надо повиноваться хозяевамъ, исполнять все, что требуетъ религія. Она сказала, что хозяйка фермы придетъ за мной наканун Ивана-Купалы.

Я ушла отъ нея съ неопредленнымъ чувствомъ.

Больше всего я боялась огорчить сестру Мари-Любовь. Какъ я ей скажу?

У меня не было времени на размышленіе: она ждала меня у дверей въ корридор и, наклонясь ко мн, спросила:

— Ну, что?

Глаза ея смотрли тревожно, настойчиво требуя отвта.

— Она не хочетъ, я буду пастушкой, — отвтила я тотчасъ же.

Она не поняла, сдвинула брови и переспросила:

— Какъ, пастушкой?

Я быстро прибавила:

— Да, она нашла мн мсто на ферм, я буду также доить коровъ и кормить свиней.

Сестра Мари-Любовь съ такой силой оттолкнула меня, что я ударилась о стну.

Она бросилась къ двери; я думала, она идетъ къ настоятельниц, но она сдлала нсколько шаговъ, вернулась и стала быстро ходить по корридору. Она сжимала кулаки, стучала ногой, стремительно поворачивалась и тяжело дышала. Потомъ, прислонилась къ стн, безпомощно опустила руки, какъ бы чмъ то подавленная, и прошептала, словно издалека доносившимся голосомъ:

— Мститъ, да, она мн мститъ!

Она снова подошла ко мн, ласково взяла мои руки и спросила:

— Ты разв ей не говорила, что не хочешь, не умоляла ее отпустить тебя къ мадемуазель Максимиліэн?

Я отрицательно покачала головой и повторила ей въ тхъ же выраженіяхъ и въ той же послдовательности все, что сказала мн настоятельница.

Она слушала, не прерывая, и сказала, чтобы я ничего не говорила подругамъ. Она надялась, что все уладится, когда вернется священникъ.

* * *

Въ слдующее воскресенье, въ то время, какъ мы становились въ пары, чтобы итти къ обдн, въ залу, какъ сумасшедшая, влетла Мадлена; поднявъ руки, она громко крикнула:

— Батюшка умеръ! — и повалилась поперекъ стола, у котораго стояла…

Все смолкло, вс бросились къ Мадлен; она пронзительно кричала. Мы хотли разспросить ее, но она, катаясь по столу, съ отчаяніенъ повторяла:

— Онъ умеръ, умеръ!

Я ни о чемъ не думала и не отдавала себ отчета, горько ли мн; всю обдню голосъ Мадлены, какъ звонъ колокола, отдавался у меня въ ушахъ.

Въ этотъ день никто не думалъ о прогулк, даже самыя маленькія вели себя тихо. Я стала разыскивать сестру Мари-Любовь. Она не была у обдни, но я знала отъ Мари-Рено, что она здорова.