Мари-Клэръ
Шрифт:
Я нашла ее въ столовой. Она сидла на своемъ мст, на возвышеніи, уронивъ голову на столъ и безсильно опустивъ руки.
Я сла поотдаль отъ нея и, слыша ея горькія рыданія, принялась сама плакать, закрывъ лицо руками. Плакала я не долго; я скоро замтила, что не чувствую горя. Я даже длала усилія, чтобы плакать, но не могла выжать ни одной слезы.
Мн было стыдно: я думала, что нужно плакать когда кто нибудь умеръ, и не смла открыть лица, изъ страха, что сестра Мари-Любовь увидитъ, какая я черствая.
Я слушала, какъ она плачетъ: ея протяжныя рыданія напоминали мн завыванія осенняго
Передъ самымъ обдомъ Мадлена вошла въ столовую, взяла подъ руку сестру Мари-Любовь и, заботливо поддерживая, увела ее.
Вечеромъ она намъ разсказала, что священникъ умеръ въ Рим и тло его привезутъ хоронить въ фамильномъ склеп.
На слдующій день сестра Мари-Любовь занималась съ нами какъ всегда. Она больше не плакала, но съ ней нельзя было заговорить: она ходила, опустивъ голову, и, казалось, совсмъ забыла обо мн.
А у меня оставался только одинъ день.
Судя по тому, что мн говорила настоятельница, хозяйка должна прійти за мной завтра, такъ какъ посл завтра день Ивана-Купала.
Вечеромъ, кончая молитву обычными словами: „еще молимся о странствующихъ и томящихся въ тюрьмахъ…“, сестра Мари-Любовь громко прибавила:
— Теперь мы помолимся за одну изъ вашихъ подругъ, которая завтра уходитъ въ міръ.
Я сразу поняла, что рчь идетъ обо мн, и почувствовала, что меня надо также пожалть, какъ странниковъ и заключенныхъ.
Ночью я не могла заснуть. Я знала, что завтра уйду, но не знала, что такое Солонъ. Я представляла себ ее какимъ-то очень далекимъ краемъ съ цвтущими лугами, а себя воображала пастушкой: у меня было большое стадо красивыхъ, блыхъ барашекъ и дв собаки по бокамъ, которыя только и ждутъ моего знака, чтобы загонять овецъ. Я не посмла бы признаться въ этомъ сестр Мари-Любови, но въ ту минуту я была рада, что буду пастушкой, а не приказчицей.
Громкій храпъ Исмери, которая спала рядомъ, вернулъ мои мысли къ подругамъ.
Ночь была такъ свтла, что я отчетливо видла вс кровати. И, переводя глаза съ одной на другую, я мысленно останавливалась около тхъ, кого любила. Почти напротивъ меня виднлись роскошные волосы Софи: они разсыпались по подушк, и ея постель казалась оттого еще свтле. Немного дальше стояли кровати сестеръ близнецовъ, Шемино-Гордой и Шемино-Глупой. У Шемино-Гордой былъ высокій, блый, гладкій лобъ и большіе добрые глаза. Когда ей длали выговоръ, она никогда не оправдывалась только пожимала плечами и презрительно посматривала кругомъ.
Сестра Мари-Любовь говорила, что у нея душа открытая, какъ ея лобъ.
Шемино-Глупая была вдвое выше сестры; ея жесткіе волосы росли почти у самыхъ бровей; она была коренастая съ широкими бедрами; мы ее звали сторожевымъ псомъ сестры.
А тамъ, въ глубин спальни, спала Колетта. Она все еще думала, что я ухожу къ мадемуазель Максимиліэн, она была уврена, что я очень рано выйду замужъ, и заставила меня общать ей, что тогда я тотчасъ же возьму ее къ себ.
Моя мысль долго вертлась около нея. Потомъ я взглянула въ окно: тни липъ протягивались ко мн. Мн представилось, что он пришли прощаться со мной, и
я имъ улыбнулась…За липами виднлась больница; она какъ будто отодвинулась вглубь, ея маленькія окна казались мн больными, подслповатыми глазами.
Тамъ я тоже остановилась на сестр Агат. Она была такая веселая и добрая съ маленькими, что т только смялись, когда она ихъ бранила.
Она длала перевязки.
Когда къ ней приходили съ больнымъ пальцемъ, она встрчала насъ прибаутками и, смотря по тому, была ли передъ ней лакомка или кокетка, она общала пирожокъ или ленту, — неопредленно кивая въ сторону, и, пока мы глазами искали ихъ, нарывъ былъ уже вскрытъ, промытъ, перевязанъ.
Помню, разъ отморозила я себ ногу, и она долго не заживала. Какъ то утромъ сестра Агата сказала мн съ озабоченнымъ видомъ:
— Послушай, я теб положу чудотворную мазь и, если твоей ног не станетъ лучше черезъ три дня, ее придется отнять.
Три дня я старалась не ходить, чтобы не сдвинуть чудотворнаго лкарства, которое лежало у меня на ног. Я думала, что это частица животворящаго креста или ризы Богоматери.
На третій день моя нога совсмъ зажила и, когда я спросила названіе чудеснаго лкарства, сестра Агата съ хитрой усмшкой сказала:
— Глупышка, это — мазь Артура Дивэна [2] .
Было ужъ очень поздно, когда я, наконецъ, заснула. Съ утра я стала ждать фермершу. Я хотла, чтобы она пришла, и въ то же время боялась этого.
Каждый разъ, какъ открывалась дверь, сестра Мари-Любовь быстро поднимала голову.
Когда мы кончили обдать, привратница пришла спросить, готова ли я къ отъзду.
Сестра Мари-Любовь отослала ее, сказавъ, что я сейчасъ буду готова.
2
Непередаваемая игра словъ: Di vain, фамилія извстнаго доктора, звучитъ, какъ divin, божественный, чудотворный. Прим. перев.
Она встала, сдлавъ мн знакъ слдовать за ней, помогла мн одться, дала маленькій пакетъ съ бльемъ и вдругъ сказала:
— Завтра его привезутъ, а тебя уже не будетъ.
Смотря мн въ глаза, она прибавила:
— Поклянись, что ты каждый вечеръ будешь читать De Profundis (заупокойная молитва).
Я поклялась.
Тогда она сильно прижала меня къ груди и выбжала изъ комнаты.
Я слышала, какъ она проговорила:
— О! Это слишкомъ, Боже мой, это слишкомъ!
Я совсмъ одна прошла по двору; фермерша, которая поджидала, немедленно увела меня.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Скоро я сидла уже между пустыми корзинами въ телжк съ парусиннымъ верхомъ; была давно ночь, когда наша лошадь сама остановилась во двор фермы.
Фермеръ вышелъ изъ дома съ фонаремъ, который покачивался у него на рук и слабо освщалъ только его; онъ подошелъ къ намъ, помогъ мн вылзти изъ телжки и, поднявъ фонарь въ уровень съ моимъ лицомъ, сказалъ, пятясь назадъ: