Мать ветров

Трусость... Решить бы задачу поважнее, благородный князь. Дюжина ребят, самой младшей три года, самому старшему, кажется, восемь. На одной чаше — их жизни, на другой — деморализованная гибелью командира армия. Это если она погибнет. А если станут пытать? Зося опустила ресницы. Ее дорогие товарищи, надежные фёны и лучшие из вольных братьев. Разве они позволят себе упасть духом? И крестьян поддержат. Дюжина ребят... Хитрая и вместе с тем нежная улыбка Радко, угольно-черная шерстка под ее пальцами... Тяжеленный младенец Милош могуче присосался к источнику молока... Крохотный Али задремал и выпустил из ротика ее грудь. Другую деловито опустошает Саид... Она командир. Но она же — и мать.

Ножи со звоном упали на мощеный двор. Зося почувствовала на своем плече поганую руку князя и невольно улыбнулась, провожая взглядом пятки пустившейся наутек детворы.

Все глаза вперились в нее будто в диковинку. Изучали, ждали. Как смерть примет. Князь, седой, в годах, но по-прежнему высокий и мощный, одной рукой скрутил маленькую женщину. Золото, усыпанное изумрудами, блеснуло вновь.

Простой боевой нож ткнулся под кадык князю, и кинжал не вошел в женскую шею на нужную глубину. Они осели на землю разом, бездыханный и обморочная, а потому не могли видеть той ожесточенной борьбы, что завязалась между людьми князя, принявшими сторону седой ведьмы, и теми, кто остался верен своему погибшему господину. Защитника Шварцбурга, который спас командира республиканской армии, увлекла схватка, да и остальные не успевали или не хотели обращать внимания на пока еще дышащую Зосю.

Ее приметил статный красавец с роскошными каштановыми кудрями, спустившийся со второго этажа донжона.

— Ну, здравствуй, сука, — прошипел он, склоняясь над раненой. — Как же с тобой поквитаться за мой родной дом, за дом моего тестя, а?

— Храбрый рыцарь. Ты умеешь храбро насиловать подневольных девушек и убивать раненых женщин, — певуче проговорила Герда. Она воспользовалась всеобщей суматохой, философскими размышлениями Георга и бесшумно подкралась к своей неподвижной свекрови. В руке нож, над ними обеими — облаченный в латы рыцарь. А что делать? Она не успевала кликнуть подмогу.

— Ба! Воскресшая из мертвых девочка! Ты по мне соскучилась? Прости, недосуг тебя ублажать, — Георг с лязгом достал из ножен меч...

… письмо Али о верфольфах... легенда? Быль? Терять нечего. Герда припала губами к ране на шее Зоси, всосала, сколько могла, крови и выпрямилась.

Собственная поруганная честь.

Убитые во время штурма замка Баумгартенов товарищи.

Командир. Мама Саида.

Саид.

Радко.

Нечеловеческий вопль, переходящий в вой, должно быть, услышали во всей крепости. У некоторых волосы встали дыбом.

Особенно у тех, которые увидели огромного серого волка, волочившего за собой труп и дымящуюся ленту внутренностей.

Укушенная мертвецом рука ныла и распухала, несмотря на все принятые Шаломом меры, но и боль, и заверения чародея, что через пару дней отек спадет, оставили Марлен равнодушной. Она безукоризненно выполняла просьбы раненых в лазарете, срочно организованном внутри павшей цитадели, помогала медикам, утешала умирающих, но она не слышала ничего. Укутанный благословенной ночной прохладой, наполненный усталой суетой Шварцбург для нее погрузился в абсолютную тишину. И она вслушивалась в эту тишину всем своим опытом арфистки, всей душой и будто бы онемевшим сердцем. Боялась пропустить один-единственный звук.

— Марлен, — знакомый голос не отвлек ее внимания. Лишь привлек к себе. Знакомая россыпь родинок под глазом совсем потерялась посреди капелек засохшей крови. Марлен машинально отерла лицо влюбленного в нее красавца из вольных братьев, погладила грязные светлые волосы. Тот улыбнулся ей в ответ и прошептал: — Не успел я тебя охмурить, эх...

— Ты герой, и ты, и братья твои. Я восхищаюсь тобой, — ответила Марлен, склонилась над сухими колючими губами и целовала их до тех пор, пока они не замерли.

Ее снова куда-то позвали, перед глазами мелькнули Тиль и Герда, хором рыкнувшие на полудохлого Шалома, что не в его годы столько колдовать, лечить, колдовать, лечить... Марлен добавила пару ласковых, и старый чародей сдался.

Тишина хрустнула, покрылась трещинками и рассыпалась на части. Марлен вскочила и помчалась, как безумная, к тому лежаку, с которого до нее долетело слабое, родное, единственное, любимое:

— Воды...

— Давай же, вставай! Успеешь оплакать, а сейчас поесть надо. Тебя же ветром шатает, а нынче штиль, — приговаривал Саид, пристраивая последнего из вверенных ему стрелков. Пятерых убитых аккуратно уложил рядом. За ранеными проследил, потерявших друзей успокоил как мог и как успевал, отпинал здоровых к котелкам, над которыми колдовал Эрвин. Убитый горем крестьянин, рыдавший над телом брата, утер глаза, размазывая рукавом грязь и слезы, доверчиво оперся о поданную ему руку и, шаркая, поковылял за едой.

Саид вернулся в лазарет, поцеловал пришедшую в себя маму и поспешил дальше, надеясь, что еще успевает.

Знахарь вольных братьев виновато развел руками, но Саид и без того догадывался. Присел на лежак рядом с Хорьком, прижался щекой к его изуродованной огнем щеке, обрадовал напоследок:

— Мамочка моя очнулась. Шалом уверяет, что поправится.

— Ой, спасибочки тебе, аж на душе легко стало! — из последних сил веселясь, отозвался бывший разбойник, вольный брат и герой молодой республики. Сквозь туман близкой смерти в глазах мелькнула привычная хитринка.

— Я буду скучать по тебе, Хорек, — сквозь слезы улыбнулся Саид.

— Буэнавентура***.

— Что, прости?

— Мамка моя... грамотная была, книжками баловалась... Вот и назвала меня чудно: Буэнавентура.

— Прощай, Буэнавентура. Уходи свободным.

Глава посвящается памяти Буэнавентуры Дуррути, одного из виднейших анархистских лидеров времен Гражданской войны в Испании 1936—1939 гг. Будучи убежденным анархистом, Дуррути сумел разглядеть в коммунистах Испании своих союзников и вместе с ними сражался за свободу республики. Погиб во время обороны Мадрида в ноябре 1936 года.

`E questo il fiore del partigiano,

o bella, ciao! bella, ciao!

bella, ciao, ciao, ciao!

`E questo il fiore del partigiano

morto per la libert`a!

«Bella Ciao»****

Конец второй части

Комментарий к Глава 24. Саид. Плата за республику * История Юдифи переделана автором для нужд главы и с библейской историей схожа лишь в общих чертах.

«Единственная церковь, которая даёт свет — это горящая церковь». Эту фразу нередко повторял испанский анархист Б. Дуррути

Образ Хорька не имеет никакого отношения к подлинному историческому Дуррути. Общими у них являются лишь анархистские взгляды, имя и слова о горящей церкви. И, пожалуй, смерть за республику.

С итальянского.

Эпиграф:

Сегодня утром я был разбужен

О, белла чао, белла чао,

белла чао, чао, чао!

Сегодня утром я был разбужен

И увидал в окно врага!

Постэпиграф:

То будет память о партизане

О, белла чао, белла чао,