Мать ветров

— Куда-то укатилось после завтрака, с тех пор ни слуху, ни духу. Ему не дает покоя, что здесь водопровод хуже устроен, чем в его Лимерии.

— Дорогая моя, мне неловко спрашивать, но какое отношение имеет твой чокнутый художник к водопроводу?

— Не знаю. Может, кисточки в воде отмывать? — Хельга невозмутимо, как и положено супруге сумасшедшего вихря, пожала плечами.

Со стороны Вивьен послышалась какая-то возня. Друзья разом повернулись на источник звука и увидели, как девочка пытается достать какую-то книгу на самой макушке горки, которая шатко лежала на столе.

— Вивьен, эту книгу? — уточнил Марчелло, подоспевший к дочке. Больше для того, чтобы лишний раз привлечь ее к диалогу, чем ради информации. Девочка не особенно ласково пихнула его рукой и по-звериному крикнула. Историк сообразил, вспоминая поведение ребенка и накануне, и вообще в течение последней недели: — Сама?

— Сама, — эхом, но вполне осмысленно откликнулась Вивьен. Через минуту она, расшатав горку, сдвинула книгу к себе, цапнула ее и упала вместе с горкой в предупредительно подставленные руки Марчелло.

— Герои обходных путей не ищут, — фыркнула Хельга, немного похихикав над кучей-малой, и пришла на выручку другу.

На лестнице вновь зашумело, на этот раз основательно. На фоне аж трех женских голосов разной степени ехидности что-то протестующе верещал Радко. В зале будущей университетской библиотеки объявились в обнимку Марлен и Зося, а следом за ними Герда втащила сына, которого держала за ноги вниз головой. Мальчишка вырывался, требовал его отпустить, но выглядел не очень-то несчастным.

— Отставить работу, мы вам обед принесли! — не терпящим возражений тоном отчеканила Зося.

— Слушайте, я как раз спросить у вас собирался. Про Вивьен, — Марчелло дорасчистил стол, все одно на нем еще не зашифрованные книги лежали, забрал из рук Марлен корзинку с едой и бухнул на столешницу, уронив при этом всего одно яблоко. — С Радко такое бывало? Или с твоими, Зося, когда маленькими были? Вивьен всю неделю упрямится больше обычного. И не капризничает, а именно настаивает, демонстрирует, что она хочет конкретную вещь или хочет сделать что-то сама. Даже если ей неудобно.

— А круги квадратами называет? — уточнила Зося.

— Цвета неправильно показывает. Причем она точно их знает, чему-чему, а цветам ее Али с помощью красок научил будь здоров. Но я прошу красный — показывает зеленый. Прошу желтый — показывает синий.

— Было! — хором рассмеялись обе мамы, и молодая, и седая. Герда посмотрела на Радко, который серьезно изучал половинку яблока, и прикрыла рот ладошкой: — Ой... Так у сынушки совсем недавно прошло, а началось-то зимой, в два с половиной годочка. А твоей маленькой четыре.

— Стойте, — Марлен наморщилась, потерла виски. — В детях ни лешего не понимаю, но на память не жалуюсь. Марчелло, ты сказал, упрямится больше обычного, как будто это не здесь началось. А Вивьен, когда вы только приехали... — она умолкла и жестами изобразила то равнодушное, отрешенное состояние, в котором девочка находилась первые недели в Блюменштадте.

— Верно. Упрямилась там, в Пиране. Потом по дороге и здесь, — Марчелло нервно дернул рукой, — Потом снова заупрямилась, но не как сейчас, а по-другому. Уж простите за грубость, как будто достать нас с Али хотела. На прочность проверяла, что можно, что нельзя.

— Ну я тебя поздравляю, милый... кто ты мне? Зять? Невестка? — хохотнула Зося. — Поздравляю, потому что и Радко, и мои оболтусы в свое время доставали нас точно так же. Года в два с чем-то.

— И? — густые брови крепко склеились над синими глазами.

— Вивьен как будто заново проживает то, что должна была прожить раньше. По твоим словам выходит, что раньше не могла, то у кормилицы жила, то отец ее на нянек бросал, не его вина, конечно. А сейчас ты постоянно с ней, Али отлучается ненадолго, у нее нормальная спокойная семья. Теперь — можно. Все в порядке. Она похожа на обычных детей.

Радко вскинул голову и втянул носом воздух. Вскочил, не выпуская, однако, из руки яблоко, и кивнул на дверь:

— Папа.

— Папа и дядя Али, — подтвердила Герда, но продолжала почему-то принюхиваться. Растерянно прошептала: — Третий запах есть, будто и новый, и родной.

Вся пестрая компания, за исключением Вивьен, заинтересованно повернулась к двери. Вскоре в проеме показались две головы, с длинными и короткими иссиня-черными кудрями.

— Кого еще не хвосте притащили, ну, выкладывайте! — потребовала Зося. — Герда почуяла, закатывайте глаза обратно.

Али, тепло улыбаясь, подошел к матери и встал у нее за спиной. Саид взъерошил кудри и попросил:

— Мамуля, ты только не очень падай, хорошо? — и уступил дорогу смуглому черноволосому великану.

В саду дома, где поселилось разраставшееся в последнее время, как на дрожжах, семейство командира Фёна, царило настоящее сладкое безумие. Местами даже в буквальном смысле. Стол ломился от пирогов с яблоками, капустой и курятиной, воздух полнился горьковатым чужеземным запахом кофе и привычным — пряного меда.

С улицы постоянно кто-то приходил, одни топтались в сторонке, любуясь чужой радостью, другие пожимали руку Милошу, задавали пару вопросов, дивились на гербарии, механические часы, карты, говорили Зосе, что она чудо как хороша в кружевном платке, спадавшем с головы на плечи, стаскивали кусок пирога себе и парочку «детишкам» и деликатно оставляли путешественника его родным. Родные были дружелюбны, но гостей не задерживали.

Чуть в стороне, у сарайчика, на своем привычном рабочем месте устроился Богдан. Глаза старика видели слабо, зато руки помнили каждый инструмент и безупречно различали разные виды древесины. А сейчас он медленно, кропотливо выстругивал тело игрушечной птички и не задавал себе вопросов, зачем понадобилась детская забава его давно выросшему старшему внуку.

В другой стороне, под молодым ясенем в кресле на колесах сидел Арджуна. Он будто бы внимательно читал один из путевых дневников Милоша, но куда чаще посматривал то на толпу вокруг стола, то на желтеющие листья над головой на фоне умиротворенного вечернего неба. Под рубашкой он хранил мешочек с локонами своего старого друга, перед собой видел собравшихся вместе троих мальчишек, которых беспричинно считал чем-то средним между своими друзьями и своими детьми, а их собственные дети, пока только двое, но кто знает, кто знает, их дети играли рядом среди увядающих цветов.