Мать ветров
Шрифт:
После подробного рассказа Марчелло и Шалома с отдельными замечаниями от Эрвина в теплой кухне, битком набитой многочисленными обитателями дома, воцарилась тяжелая тишина.
— А нас недавно пугала собственная диктатура, — горько усмехнулась Марлен. — Да вот выходит, что беречь ее надо как зеницу ока. Следующая диктатура пострашнее будет.
— И мы о том же подумали, — ответил Марчелло. — В нашем распоряжении именно этот этап революции. На других этапах можно и даже нужно не опускать руки. В видениях Шалома и при бешеных росла пшеница. Но мы обязаны продержаться на нашей ступени столько, сколько необходимо для максимально глубоких,
— Вот и какого рожна сидим с похоронными лицами? — фыркнула Зося, решительно придвинула к себе пирог и начала делить его между домочадцами. — Ох, дети мои, какие ж вы избалованные! Отец, ты помнишь, как мы начинали?
— Как не помнить, — степенно проговорил Богдан. — Я чуть на дурную войну не ушел, чтобы дурную свободу тебе добыть. Опосля с мятежами этими — тыкались повсюду носом, ровно слепые котята. И ничегошеньки не знали.
— То-то и оно, что не знали, все наощупь, наугад, ошибались да спотыкались. А вы! Вам на блюдечке золоченом теорию принесли, про будущее рассказали, небо изумрудное обрисовали! Да, мы с вами его не увидим, но Раджи мой и до внуков, и до Республики не дожил. Ничего, не растаем, как батя говаривал, чай, не сахарные. Зато сколько волчьих ям да гнилых омутов обойти сможем, сколько всего... — ведьма в сердцах махнула рукой и фыркнула: — Революционеры, тоже мне. Носы ниже пупка повесили.
— Зорянушка, — с самой обольстительной улыбкой промурлыкала Марлен и потерлась щекой о руку любовницы, в которой та зажимала нож. — Вообще-то это мне положено ворчать. Но ты права, сейчас носы поднимем и даже повыше задерем, ты уж прости нас, бестолковых, смени гнев на милость!
Болезненную духоту развеял дружный хохот. Отсмеялись, отъелись пирогом, засыпали науку уточняющими вопросами, и оживленное обсуждение приглушило тоску.
— Али, я понимаю, что тебе сейчас на работе непросто, но я обязан весной на несколько месяцев уехать в деревню, — виновато оправдывался перед любовником Марчелло. — Все-таки здешняя... наша революция серьезно отличается от других, прежде всего своим крестьянским характером. А я не могу дальше развивать теорию, сидя в библиотеке.
— Ну что ты, солнце, я все понимаю, хоть и буду скучать, — мягко улыбнулся Али.
— Вивьен...
— Вивьен поживет со мной, пока ты освоишься в деревне, а ближе к лету ты заберешь ее к себе. Разве не замечательно? Она поглядит на живность, побегает босиком по траве, накупается в речке.
— А ты прав! Вдруг ей это поможет?
На другом конце стола вполголоса переговаривались Арджуна и Саид.
— Что ты скажешь после сегодняшней лекции о моей идее с привилегиями для старых военспецов? — лениво поинтересовался эльф.
— Друг мой, тебя критиковать — это, конечно, самоубийство, но стоит ли кормить шакалов с руки, а? Отху... оттяпают же, по самый локоть.
— Я не знаю, где ты нахватался этой поэзии, но излагай, пожалуйста, разумнее.
— При переходе от революции к контрреволюции появляются новые собственники, а мы, кажется, решили оттянуть момент перехода.
Арджуна покрутил в руке нож и уставился на блестящий кончик. Пробормотал:
— То есть сначала мы им дадим привилегии, потом они попросят еще, потом к ним подтянутся другие, а там и до бешенства недалеко?
— Бешенство — это, конечно, обалдеть как разумно, но в общем да, — с самым
серьезным видом кивнул Саид.— Будем искать другие методы убеждения, — вздохнул эльф, лаская большим пальцем острую кромку лезвия.
Привычное умиротворение, кажется, вернулось. Радко потоптался на месте, заглядывая через плечо Вивьен, которая что-то рисовала, устроившись в любимом уголке, а потом почесал к бабушке. За добавкой пирога.
— Сынушка, — напевно, тихо позвала сына Герда. Волчье ухо уловило едва слышный звук, и Радко с самой милой улыбкой подошел к маме.
— Мамуля, можно еще кусочек?
— Можно, можно, пушистый. Только подскажи-ка, отчего это у нас дегтем пахнет?
— Отчего? — с искренним удивлением откликнулся Радко.
— И отчего же? — все так же нежно повторила вопрос Герда.
— Я баночку взял, играть.
— Ох, сынушка... Я тебе сама дам поиграть, что можно. А без меня в снадобья да травы нюхалку свою не суй, договорились? Съешь не то, животик заболит, — оборотица присела рядом с сыном и взяла его ладошки в свои. — Обещаешь без спросу не брать?
— Обещаю, — мальчишка чмокнул маму в щеку, прижался к ней на миг — и убежал к бабушке.
А Герда не сводила с него глаз. Растет Радко, не по дням, а по часам растет. С чего бы вдруг покладистый такой сегодня? Неужто взрослеет, почуял и общее настроение взрослых, и ее материнскую тревогу за будущее своего ребенка и того, о котором они с Саидом пока лишь думы думают?
Ничего, сынушка. Выдюжим. Не сахарной мы породы.
Комментарий к Глава 5. С открытыми глазами * Стадии революционного процесса (революционный переход от феодального к индустриальному способу производства)
1) революционная демократия;
2) революционная диктатура;
3) контрреволюционная диктатура в псевдореволюционных одеждах;
4) контрреволюционная демократия;
5) открытая контрреволюционная диктатура.
Даны по статье А. Тарасова «Национальный революционный процесс: внутренние закономерности и этапы».
Сравнение республики с живым ребенком отсылает к речи В.И. Ленина на Съезде советов 6 июля 1918 года.
Цитата из «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Отдельная благодарность Peach Rain за то, что вдохновила на видение Шалома! Отдельная благодарность Зиме за птиц в измрудном небе!
И отдельная благодарность Smart_Fox за Марчелло ;)Как будто специально к этой главе :)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Дорогие мои терпеливые читатели! Автор заверяет вас, что это, пожалуй, последняя теоретическая глава, дальше пойдет сюжет и практика! Собственно, из теории ребятам осталось разобраться с прибавочной стоимостью, всеобщей формулой капитала и зверем суперэтатизмом, который упоминается в указанной выше статье А. Тарасова.
====== Глава 6. Письмо матери ======
Страшный мишурный плащ уголовной романтики ярким маскарадным блеском привлекает юношу, мальчика, чтобы его отравить своим ядом навсегда. <...> Рыцарские плащи слетают, и остается подлость как таковая, которой проникнута философия блатаря.
<...>
О тюремной сентиментальности написано много пустого. В действительности — это сентиментальность убийцы, поливающего грядку с розами кровью своих жертв.
Варлам Шаламов. Очерки преступного мира