Мать ветров

Ханна — это хозяйка. Тетя Ханна, а девчонке за двадцать. Пиздец. Али решил, что после совместного с Саидом допроса военспецов быстрее сгонять к этим торговцам, чем вытягивать в час по фразе из их служанки. Позвал конвой и попросил проводить Лизу в камеру.

— Пшла, сучка! Эх, при старой власти тебя б утопили ужо!

Али придержал конвойного за руку. Парень с удивлением глянул на него, мол, чего еще?

— Конституция запрещает оскорблять заключенных вне зависимости от тяжести совершенного злодеяния.

— Разводите сопли с ними, — хмуро ответил конвойный, но хватку на плече Лизы ослабил. С тех пор, как в тюрьме сложили два и два, к подобным словам Али многие прислушивались. Ну, просто чтобы не печалить без надобности брата главы ЧК.

— Ты куда зенки свои лупил, блядь? Пузо не заметил, ты, пень пучеглазый? Ну, дубье стоеросовое, что моргаешь? Родильню развели, а не тюрьму! Там дохлый младенец, там живой! Куда ее с дитем? Как прозевали? — разорялся комендант, яростно выпуская едкий дым изо рта в коротких промежутках между фразами.

— Дык это... во, — растерянно объяснил надзиратель из Цветника и выразительным жестом обрисовал размеры заключенной так, что Али профессионально обзавидовался. И закивал, поддерживая коллегу. Тоже, несмотря на все свои блестящие познания в человеческой анатомии, не распознал в толстой девахе будущую маму. А надзиратель тем временем робко предложил: — В одиночку бы ее с ребенком-то. В общей камере малец не выживет.

— В одиночку, — теперь уже вслух поддакнул Али. — На нее у многих зуб имеется. Ее саму не прирезали, так мелкого в два счета порешат. Подушкой ночью накроют, и попробуй докажи, что это убийство.

— Вот сука блядь! Вот при старом законе просто, понятно было! Как живут всей толпой, как подыхают, кто разбирал! — продолжал метать молнии Михель, но все-таки велел двум подчиненным заняться переселением матери и ребенка. На самом-то деле он очень даже одобрял новые порядки, мужик был толковый и по-своему душевный, но поорать на подчиненных — это ж святое.

— Доброго дня всей компании! — с бодростью воскресшего утопленника поприветствовал коменданта и прочих Саид, который, судя по цвету улыбчивой морды, так и не поспал.

— И здрас-с-с-сьте, товарищ Саид! — сладко проблеял Михель, в мгновение ока превращаясь из усатого злобного колобка в радушного румяного хозяина.

— Михель, Вам надо? — нахальный чекист не глядя ткнул пальцем в сторону брата. — Нет? Тогда я забираю на часок-другой, пока допрашивать будем. Али, идем.

В коридоре Али покрутил головой, убедился, что никого нет, и втиснул брата в каменную нишу.

— Во-первых, Саид, еще раз я увижу тебя вторые сутки без сна на ногах, скажу Герде, чтобы неделю тебе не давала. Или даже две. Молчи, ЧК слова не предоставляли! И, во-вторых, я тебе собственность?

— Разрешите ответить, товарищ тюремщик? — ехидно промурлыкал Саид. — Да, собственность. И ты только «за».

— А то, — Али тихо засмеялся в кудряшки брата. Блаженная короткая передышка в сумасшедшей круговерти рабочего дня.

От печурке в комнате для допросов тянуло манящим жаром. Так и притулиться бы рядом на лавочке, свернуться в клубок и подремать. Саид усилием воли отодрал себя от горячей стенки и подошел к окну. Мутное стекло дохнуло на него спасительным холодом.

— Держи, — Али подал ему кружку с отваром шиповника и вернулся к столу, усыпанному листами с пустыми показаниями.

Старый военспец, которого взяли самым первым, придерживался безупречной тактики. Реагировал только на те вопросы, ответы на которые были очевидными и лежали на поверхности. В остальном отмалчивался, пожимал плечами или говорил что-то вроде «это ваша работа». Если бы не эфемерная зацепка в виде его фамильных клинков, найденных на подозрительном складе оружия, давно бы пришлось отпустить. За отсутствием доказательств.

— Если бы мы были Фёном, развязали бы ему язык шаломовским эликсиром, — вздохнул Саид.

— Или силой.

— Или хотя бы угрозой применения силы.

Братья переглянулись, читая в глазах друг друга одну и ту же мысль. Взять власть — трудно, очень трудно. Удержать — в сто крат сложнее. Если законы армии, законы подполья еще предполагали военные методы и, как крайний случай, пытки, то в Республике даже ЧК себе подобное не позволяла. Пытки и прочие виды нечистоплотной добычи сведений были жестко запрещены. Во-первых, они слишком хорошо помнили давний справедливый вопрос Хорька: что произойдет, если к власти придут люди с гнильцой и воспользуются всеми их законами в своих интересах? И, во-вторых, столь же отчетливо они помнили пророчество Шалома. Бешеные волки явятся. Стоит ли им помогать, оставляя поводы для бешенства?

Тяжелая дверь нехотя открылась, и в комнату шагнул второй военспец, помоложе. Сопровождавший его конвойный отчитался:

— Подозреваемый в этих... как их... котр...

— … контрреволюционных, — очень тихо подсказал Саид.

— Во. В кон-тр-революцион-ных делах прибыл! — закончил конвойный и аж просиял.

— Благодарю. Подождите за дверью, — глава ЧК отпустил конвойного и жестом предложил военспецу присесть.

Холеный нервный мужчина с подчеркнутым изяществом опустился на скрипучий, грубо сколоченный стул. Губы его презрительно дрогнули.

— Вас что-то забавляет? — полюбопытствовал Саид.

— Разве что удивительное мое положение, — поспешно натянув улыбку, ответил военспец. — Честное слово, Саид, это все напоминает мне какой-то мрачный анекдот. Еще неделю назад мы с Вами смеялись в кабинете Арджуны, а всего спустя несколько дней вы меня допросили — и вот я здесь. Не ждал я нелепых обвинений, когда добровольно переходил на сторону Республики!

— А Вы действительно перешли на ее сторону?

— То есть?

— Знаете, я тут давеча побеседовал с некоторыми посетителями «Золотой розы». Две недели назад там была вечеринка, и Вы вместе с приятелем пели душещипательные ностальгические романсы.

— Саид, от Вас я подобной низости не ожидал. Вы запрещаете мне петь и ностальгировать?

— Нет, конечно. Но мне искренне интересно, из-за чего Вы тоскуете по прежней жизни? Что Вы потеряли?

— Как бы Вам объяснить, — военспец чуть расслабился и мечтательно поглядел в окно, за которым сгущалась ранняя зимняя синева. — Грюнланд — это прекрасная, уникальная земля. Суровый край рыцарей, настоящих воинов, которым не чужда грубоватая шутка и лишняя кружка эля, опрокинутая на белоснежный воротник, и в то же время мы легко принимаем утонченные нравы других стран. Но делается это без лицемерия, без жеманства... Вы бы знали, как очаровательны вечера, когда на смену изящной аллеманде приходит простонародный лендлер, дамы обсуждают высокую поэзию, а мужчины хохочут, вспоминая забавный случай на охоте. Вино, хрустящие медовые булочки, свечи, тихие сумерки, как сейчас... Только решетки в усадьбе моих родителей были декоративными.