Мать ветров

— Обезьяны... Да, припоминаю, читала. Ой, а эти — как бабочки!

— Правда, бабочки, — поддержала подругу Герда. Восковые белые и розовые лепестки-крылья всем своим видом выразили согласие с этим поэтическим сравнением. Оборотица вздохнула и покачала головой: — Вы уж не серчайте, пойду я, коли больше не нужна. Больница скоро открывается.

Милош и Камилла остались вдвоем. Впрочем, кажется, бывшую баронессу можно было оставить среди орхидей в полном одиночестве, и она бы не огорчилась. Ее занимало буквально все: необыкновенная форма цветов, их причудливая окраска, даже воздушные корни не остались без внимания.

— А хочешь посмотреть на сельскохозяйственные культуры? — предложил Милош, когда поделился с гостьей всем, что знал о пышных красавицах белой земли.

— Я же аристократка, ничего в этом не понимаю, — смущенно улыбнулась Камилла. Погладила сердце-цвет, который с удобством устроился у нее на плече, чуть сморщила нос и решительно, даже с вызовом посмотрела в сторону куда более невзрачных посадок. — Значит, наверное, пора бы узнать?

— Пора!

В следующий час Милош обрел в лице Камиллы благодарного слушателя. Разумеется, девушка, которая не была ни слепой, ни бесчувственной, обращала внимание на сады и поля, на посевные работы и жатву. Но прежде ее больше занимала красота природы и крестьянских песен, нежели циклы развития растений, подходящие для разных культур почвы, урожайность, заболевания, характеристики зерен и прочие хозяйственные моменты. И теперь она слушала его объяснения с широко распахнутыми глазами, в кофейную радужку которых словно вплавились золотистые искорки.

Только почему на дрожащих ресницах показались прозрачные капли?

— Камилла? Прости, я чем-то расстроил тебя?

— Нет-нет, что ты! Наоборот... Боги, какое это удивительное чудо — совсем рядом, только руку протяни... И я жила среди всего этого, жила, смотрела, но не видела, не осознавала всей простоты и великой тайны... Прости, я говорю с таким глупым пафосом, но даже в храме во время молитвы меня не посещали столь сильные чувства. Вот эти зерна маиса, они не просто прекрасны. Каждое из них даст начало новым и новым зернам, а они позволят жить новым и новым людям, и от этого голова кругом, и мне ужасно хочется весну и в поле, увидеть его иначе. И... — девушка осеклась, стиснула длинными, но уже не слишком холеными пальцами ящик с томатами. Слезы свободно и легко катились по ее щекам, а на губах играла шальная улыбка. — Милош, вот сейчас я скажу полную глупость, но бывают, ведь бывают мгновения, когда кажется, что все привычное рассыпается, разлетается, и вовсе не жалко! Я хочу вот это. Работать в оранжерее, а потом на опытных полях, где угодно, куда отправишь! Я ничего в этом не смыслю, но я научусь, обещаю! Возьмешь меня?

— Возьму, Камилла, и это — не глупости, поверь мне, — Милош крепко сжал плечо девушки, привычно делясь свой силой великана. — Возьму, тем более что твое предложение весьма кстати. Раньше мне помогала сестра, но у Артура с каждым днем все больше и больше работы, и, естественно, Хельга хочет быть вместе с мужем, тем паче, что они отлично дополняют друг друга. Но на первых порах тебе придется очень много учиться, допоздна засиживаться в библиотеке, брать книги на дом, а солидного жалования я тебе не обещаю. По крайней мере, сейчас. Бюджет моей кафедры скромный, мы еще не доказали Республике нашу безусловную необходимость. Ты согласна?

— В «Золотой розе» мне платят не слишком много, думаю, в деньгах я не потеряю, а в остальном — постараюсь не подвести.

— Пей, милушка, пей, потихоньку-полегоньку пройдет, — пообещала Герда, давая худенькой малышке кружку со свежим отваром шиповника. Точно такую же кружку вручила матери и спросила: — Так что вы кушали, когда жили в деревне?

— А что кушали, — женщина торопливо слизала кровь с губы и стала загибать пальцы: —Хлебушек, значит, кое-какой уродился, даже лебеду не подмешивали. Репу, значит, варили, мясо в лесу добывали. Теперь, слава богам и вам, нашим спасителям, леса-то не княжеские, ставь силки, счастье-то какое!

— А картошка?

— Да картошки, поди ж ты, в этом году не случилось. Княжеские люди, чтоб им в аду горяченько пришлось, что пожгли, что потоптали. Спасибо вольным, выбили проклятущих, до хлебов не дошли!

— О-хо-хонюшки... Болота поблизости есть, клюкву собираете?

— Нету болот, родимая, токмо речка протекает.

— Нету болот. И много вас в деревне таких, у кого десны кровят да на коже высыпает?

— Да не то чтобы много, а и не мало-то, — раздумчиво ответила больная.

Дверь в приемную комнату распахнулась, и в помещение влетела раскрасневшаяся от мороза, взъерошенная с дороги Зося.

— Простите, не помешаю? О, Герда, и мне шиповника плесни, умаялась я, страсть! — ведьма скинула тулуп, плюхнулась на лавку возле печки и с хмурым интересом уставилась на пациенток: — Хм. Девоньки, а вы откуда такие красивые?

— Да вот, Зося, у нас, оказывается, целая деревня в цинге, кто уже заболел, кто вот-вот закрасуется, — ответила за больных Герда. — Картошки у них в этом году не случилось, клюквы не водится. А капусту-то квасили?

— Мало у нас капусточки, все больше мужики под самогон съедают, — развела руками женщина.

— Мда. Ясно, — кивнула Зося. Стащила со стола невестки клочок бумаги и перо с чернильницей: — Говори, как твоя деревня зовется, и нету ли селений поблизости, которые тоже без картошки кукуют. Отправлю посыльного в Совет, они подсуетятся, снарядят вам подмогу. Республика, туды ж! С цингой, с ума сойти...

Следующую мамочку с грудным ребенком, завернутым в сто одежек, обе целительницы признали сразу. К счастью для нее, не взаимно. Вдова Георга.

— Ступай, Герда, передохни, я сама приму! — велела невестке Зося.

— Ты с дороги, — попробовала было возразить оборотица, но ведьма шепнула ей на ухо, при этом выразительно обнимая за талию:

— Не в твоем состоянии, милая.

Как есть ведьма. Только приехала — и уже расчуяла!

Могущественные и беспомощные. Зося даже позабыла о том, что когда-то из-за прихоти этой милой барышни умер крепостной, доведенный ради роли в домашнем спектакле до полного истощения. Сегодня к ней обратилась за помощью молодая растерянная мама, которая толком не знала, как растить собственного ребенка. Откуда бы ей знать?

Ее свекровь, Амалия, действительно любящая и нежная мать, тем не менее во многом доверяла заботу о своих детях нянькам, а потому не обладала нужным опытом. И Зося искренне пожалела бывшую баронессу. Обладать властью, драгоценностями, дорогими вещами и удовольствиями, но отказаться добровольно от радости общения со своими малышами — ну куда годится? Правда, вскоре к сочувствию примешалась изрядная доля злости. Далеко не каждая мать из низших сословий могла позволить себе роскошь безмятежного общения с ребенком. У Амалии были все возможности. Она не голодала, не пахала как проклятая. И что же? Ну... У кого жемчуг мелкий, у кого суп жидкий.

Зося тщательно, придирчиво осмотрела крепкого мальчонку и чуть ли не с лупой по нему прошлась, но не обнаружила даже намека на заболевание. Кажется, он был банально издерган бестолковым распорядком дня и маялся от безделья, и Зося до появления следующего пациента объясняла молодой маме, что необходимо ребенку для нормального развития.

— Да зачем же разговаривать, если он ничего еще не понимает?

— Ох, милая, да откуда ж нам знать, понимает, не понимает. Что не отвечает? Так есть немые с рождения, которые получше нас с тобой, разговорчивых, соображают. Да и без того, чудная ты, девочка! Зачем, зачем. Твоя ж кровиночка, ты же любишь его, вижу! Разве с любимым человечком поговорить не хочется, слово ласковое шепнуть, про снег за окном рассказать, про дрова в печке, про то, как дивно травы в чайнике пахнут? Поделиться с ним чем... только не шибко печальным, рано ему про отца погибшего знать, про это лучше подружкам поплачься, коли надо. Ну?****