Мать ветров

— Да, настоящие рыцари опрокидывали эль на белоснежные рубашки, а прачки с опухшими от непомерной работы руками после отстирывали эти самые рубашки. И не приведи Пламя останется хоть одно пятнышко, — грустно, задумчиво проговорил Али. — А лендлер прекрасен. Никогда не слышал аллеманду, попрошу Марлен сыграть. Здесь, в тюрьме, мы планируем проводить просветительские вечера.

— Что же, арфа и аллеманда в тюрьме тоже будут поводом для сентиментальности? — подхватил вслед за братом Саид. — Или Вы ностальгируете по тем временам, когда сами были на свободе, а вот крепостные пахали на Ваших родителей и обеспечивали своим потом эти очаровательные вечера?

— Вы обвиняете меня в любви к собственному детству и собственным родителям?

— Что Вы! Это же Ваша записка, где Вы просите у Арджуны недельный отпуск в связи с именинами Вашей матушки? — и чекист показал собеседнику документ.

— Разумеется, Вам это прекрасно известно! — недоуменно ответил военспец.

— Отлично. Это Ваша записка, Ваша рука. И это — тоже Ваше письмо, где Вы подробнейшим образом описываете пять приграничных городов с наиболее слабой обороной. Мы взяли Вашего посланника минувшей ночью. Я обвиняю Вас в измене Республике, военной присяге, в разглашении государственной тайны и в контрреволюционной деятельности.

В течение часа Саид и Али вытащили из обескураженного военспеца показания, подтверждающие виновность его старшего коллеги.

— Нам с ним просто повезло, — скривившись, заметил Саид, как только военспеца увели в камеру. — Другие будут умнее и сдержаннее на язык.

Странно. Гулкую тюремную тишину потревожил высокий красивый голос, который выводил сентиментальную, трогающую за душу песню. Другой голос. Не тот, что обычно. Али подошел к одной из камер и осторожно заглянул в дверной глазок. Поморгал, мотнул головой недоверчиво, посмотрел еще раз. Так и есть, привычного певуна в камере не было. Али направился к коменданту.

— Михель, Вы позволите? Я проходил сейчас мимо третьей, там новенький, который фальшивомонетчик, запевает. А наш Аристократ где? С ним что-то случилось?

— А то как же, мальчик мой, — охотно принялся объяснять комендант. — Чтобы с Аристократиком чего не приключилось? Пока вы там с товарищем чекистом политических допрашивали, он скандал из-за карт устроил, ножик вытащил. Вот тебе наука, как ни обыскивай, а откуда-то ж эти падлы ножики все одно достают!

— Ранен кто?

— Не-а, не успели.

— И то радость. Аристократ в одиночке, выходит, отсиживается?

— В одиночке! Щас ему одиночку, в карцере пущай отдохнет!

— Михель, простите, но... пытки конституцией запрещены, — осторожно напомнил Али. — А карцер относится к пыткам.

— Эх, мальчик, — как-то по-доброму, доверительно вздохнул комендант и потрепал собеседника по щеке. — Ты хороший парень, ты как лучше хочешь. В каждом из них человека видеть хочешь, пытки не любишь. А кто их любит? Но вот ты в головешке своей держишь, за что Аристократ и еще сто таких, как он, в наши стены родненькие угодили?

— Двойное убийство, кража. Точное количество золотых не припомню, но солидно было, да.

— Вот! — Михель назидательно поднял палец, закашлялся и продолжил. — И почему же наш бедняжечка две живые души к богам отправил? Ты с ним разговаривал?

— А как же, — с готовностью ответил Али. — Безотцовщина, тяжелое детство, отчим любимую мамочку обижал, его бил. Трудно парню пришлось.

Комендант затянулся и неторопливо выпустил струйку дыма. Смачно сплюнул на пол, снисходительно улыбнулся, раскрыл было рот...

— Только я на днях к его мамочке любимой в гости наведывался. Что думаете, нежный сын хоть один золотой с той кражи ей принес? Или хотя бы с предыдущей?

— Не-а, — уверенно ответил Михель. Подмигнул Али, и они оба расхохотались. Комендант философски уставился на кончик самокрутки. Изрек солидно: — Вот сволочь.**

— Сволочь, — согласился Али. — Сволочь, подонок, убийца, который сидит за то, что убивал и грабил, а не по несчастности своей. Но, Михель... Карцер все равно остается карцером, противозаконной пыткой, кого бы туда ни бросали, разве нет?

— Вот заебал ты меня, ей-ей, достал хуже пареной репы. Иди уже, иди, зови дежурного, велю, чтобы в одиночку его перевели! И чеши отседова, чтоб мои глаза тебе до завтрашнего утра не видели!

«С превеликим удовольствием», — подумал Али, аккуратно убедился в том, что Аристократа в самом деле поместили в одиночку, и наконец-то отправился домой. Снег поскрипывал под ногами, и в голове точно так же скрипели очумевшие мысли. Он еще примерно представлял себе, что делать с непутевыми зелеными пацанами, которые, как Отто и покойный Ждан, по дури вляпывались в темные дела. Но как быть с дурочкой Лизой, если она просто-напросто не понимала ужаса своего преступления? Разве можно как-то подействовать на военспецов, что работали бок о бок с Арджуной, воочию видели все достижения Республики, но продолжали ностальгировать по крепостному уродливому раю? Вообще осталась ли хоть капля человеческого в Аристократе? По вечерам он пел песни на разрыв души, брехал о своей пропащей юности, вышибая слезу, и готов был прирезать сокамерника, всего лишь психанув из-за карт.

Где-то на соседней улице жалостливо завыла собака.

Комментарий к Глава 6. Письмо матери * и ** — примеры с удушением человека кишками и с лицемерным воспеванием уголовниками любви к матери написаны на основе «Очерков преступного мира» Варлама Шаламова.

Название главы «Письмо матери» откровенно отсылает к одноименному стихотворению С. Есенина, поэта, которого признавали и уважали в уголовном мире, в частности, это стихотворение как соответствующее блатному культу почитания матери.

====== Глава 7. Зимний сад ======

Жизнь коротка, надо спешить.

Николай Вавилов

В свой законный выходной Камилла надеялась прежде всего отоспаться. Нет, не валяться в постели до полудня, а чуть подремать, когда покормит завтраком родителей и проводит их на работу.

После переезда в Блюменштадт, после того, как она устроилась подавальщицей в «Золотую розу», девушка начала ценить доселе неведомые маленькие радости жизни. К примеру, узнала, как сладок легкий, недолгий сон в уютно измятой постели, согретой лучами позднего зимнего солнца. Особенно после наплыва посетителей накануне. Особенно после очередной нескучной ночки, которую с легкостью мог организовать ее подрастающий племянник. Как сегодня.

Камилла потянулась, старательно не вылезая из одеяла, перевернулась на другой бок и заметила, что соседняя кровать пуста. За ночь комнату, как всегда, выстудило, ведь не было больше слуг, которые поддерживали бы тепло в ее спальне. Но девушка не огорчалась. Только очень быстро оделась и, притопывая ногами в чунях, поспешила на кухню.

Там и обнаружилась невестка. Камилла чуть руками не всплеснула от умиления. Благородная дочь эмигранта Теодора впервые самостоятельно растопила печь!