Мать ветров

— Почему? — очень серьезно спросил художник и мягко погладил руки жены.

— Вы спотыкаетесь, у вас что-то не выходит, не получается по мелочам, и для меня это так живо. Как будто свидетельствует о том, что вы — живые, и я вместе с вами — тоже. Забываю о... — она запнулась.

— Не продолжай, — торопливо проговорил Артур. Чуть снисходительно улыбнулся: — И что, теперь, когда Марчелло изменился, когда научился плавать, драться и не сшибать все углы, ты его разлюбила?

— Нет...

— Вот и отлично! Оставь-ка пока мою рубашку, крылья мы ей не приделали, не улетит. Посмотри, что я рисую для завтрашнего занятия. Как у нас с тобой совпадают мысли, просто чудесно!

На каждом из трех листов бумаги красовалось яблоко. Самое обыкновенное яблоко, желтое с красным боком. И все три плода разительно отличались друг от друга.

— Какое тебе хочется съесть? — полюбопытствовал Артур, аккуратно сминая при этом грудь жены.

— Зато я знаю, какое хочется пожевать тебе, — хихикнула Хельга. Легонько хлопнула по мужниным рукам: — Убери, а то не думается! Хм... Это.

— Правда? А почему? Смотри, вот это ярче, а это еще и поблескивает, как будто озаренное солнцем. Я как следует поработал здесь над светом. Они прекрасные, гладкие, просто совершенные! А то, которое выбрала ты, погрыз червяк.

— Знаешь, какой гриб завсегда чистеньким в лесу найдешь? Бледную поганку. Не едят ее червяки-то. Это яблочко — самое живое. Ой... Это же как человеческие слабости, недостатки... Ты прав, похоже на мои мысли, — девушка сморщила нос и озадаченно потерла виски. — Вот когда ты успел мне косу растрепать, а? Послушай, но не придем ли мы эдак к восхвалению недостатков, а то и просто дрянных черт характера...

— Представь себе яблоко, которым поживилась дюжина червяков. А лучше две или три, — лукаво предложил Артур, нахально зарываясь лицом в освобожденные волосы Хельги.

— Да пропадет яблоко. Не видать его станет.

— Точно, пропадет! Ну, зашивай мою любимую рубашку, а я доделаю работу, и мы с тобой подробно обсудим, какие яблочки нравятся мне.

— Растрепал, раздразнил — и послал, — Хельга развернулась и щелкнула мужа по носу. — Вредный деловой поросенок.

В ночь перед испытанием пороха Арджуна почти не сомкнул глаз. Предварительные опыты Артур уже продемонстрировал, но то были маленькие, безобидные взрывы.

Эльф извертелся на кровати, снедаемый двойной тревогой. Теперь, когда он стал одним из командующих армией Республики, груз ответственности увеличился, кажется, стократно. Но и личное волнение лишало его покоя. Ноги ниже колен горели огнем при одной мысли о столь мощной разрушающей силе, а ведь не могли, не могли гореть. Потому что после Шварцбурга ниже колен осталась бесполезная пустота. Шалом называл это фантомной болью.

К утру постель превратилась в тряпочку, пожеванную каким-то очень серьезным зверем. Арджуна плюнул на попытки уснуть, расправил сбитые простыни и сполз в кресло-каталку. К счастью, сильные руки лучника его не подводили.

Студеная вода из рукомойника вернула мыслям ясность, а резной деревянный гребень работы Саида прогнал из головы дурную муть. Арджуна усмехнулся. С лета волосы отросли ниже плеч, и прежняя мгновенная процедура расчесывания превратилась в настоящий эльфийский ритуал.

Хотя он с детства не ощущал себя нормальным эльфом. Начиная, пожалуй, с того, что родился бастардом-полукровкой. Арджуна, как и все его соплеменники, остро воспринимал красоту, но, в отличие от них, редко говорил об этом вслух. Не сочинял стихов, не пел песен. Не играл на музыкальных инструментах, не танцевал.

И не потанцует. Но вот музыка... А почему бы и нет? Скрипку или арфу он, безусловно, не освоит, зато флейту — вполне. Оставалось дождаться весны, чтобы самому выбрать в лесу подходящее дерево, а пока оно будет подсушиваться, можно вылепить из глины простенькую окарину.

Гребень в последний раз прошелся по мягкому золоту волос. Арджуна толкнул колеса и поскрипел в сторону кухни. Раз уж он все равно встал, то приготовит завтрак вне очереди.

Однако его опередили.

— Доброе утро, ранняя пташка! — бросил Арджуна Милошу. Тряхнул головой, не сразу сообразив, когда уже у него на коленях успела образоваться кошка. Почесал за ухом размурчавшуюся Баську: — И тебе доброго утра, прости, полосатая, что сразу не заметил.

— Доброе, — сонным басом отозвался Милош. Махнул здоровенной ладонью, и перебранная гречка мелко-мелко посыпалась в миску. Уставился на Арджуну: — Тебе нынешнее испытание поспать не дало?

— С чего бы? — безразлично пожал плечами эльф. Докатился до печи, снял закипевшую воду, заварил кипрей. Посуетился еще немного, пока друг промывал гречку и ставил чугунок в раскаленное нутро. Наконец сдался сам себе, спросил: — Ты уверен, что хочешь стрелять первым? Послушай, ты формально даже не в армии, это ведь моя задача. Что, если... произойдет несчастный случай?

— Мы же все перепроверили, и пистолет, и ружье должны сработать безупречно. В крайнем случае отделаюсь вывихом. Конечно, теоретически руку оторвать может, но вероятность исчезающе мала.

— Так и я о чем!

— Арджуна, это моя ответственность. Я лично, ни с кем не советуясь, доставил сюда замки, чертежи и рецепт пороха. Значит, мне и рисковать. Понимаешь?

Упрямый великан, который почему-то решил, что, раз уж он самый большой, то и взваливать на себя должен сообразную ношу. Но Арджуна как военный руководил испытаниями. И в его власти — приказать, отказать... Отказать Милошу в праве быть мужчиной.

— Да, понимаю. Просто будь осторожен.

В кухню вошла душевно зевавшая Хельга. Позади ее гладкой тугой косы маячила лохматая каштановая голова Марлен. Где-то в коридоре тихонько бухтел не разошедшийся с каким-то препятствием Марчелло.

— Вот догадайтесь, кто сегодня продрыхнет дольше всех и будет видеть самые сладкие сны, — озадачила друзей Хельга. Всплеснула руками, сетуя на недогадливость, и рассмеялась: — Да ведь Артур!

К опытным постройкам за городом ехали на трех санях. Детей на всякий случай оставили дома, под присмотром Богдана, хотя Радко вредничал, упирался и едва не поссорился с родителями. Как это — едут всей толпой и без него? Успокоился, когда вечером ему пообещали устроить сюрприз.

— А если задумка-то наша не выгорит? — шепотом спросила Герда у мужа. Шепотом, потому что близилось полнолуние, и ушки у Радко работали исправно.

— Выкрутимся по ходу дела! — оптимистично ответил Саид.

Лошади легко бежали по утоптанному, широкому тракту, а за санями вился шлейф поземки, розовый в лучах зари. Мороз бодрил, покусывал, заигрывал с людьми, но не обжигал глотку, и потому Марлен на головных санях, а Эрвин на замыкающих завели веселую, разудалую песню. Вскоре к ним присоединились почти все товарищи. Только Герде Саид погрозил пальцем, намекая, что не в ее положении подхватывать даже самую пустяковую болячку. Вместо оборотицы радостно запел Фенрир.