Мать ветров

— Справимся, — Герда просияла, возвращая улыбку мужу. — И то правда, будет уже сырость разводить. Скоро на крышу идти, еще переполошим всех.

Эссе, рефераты, отчеты, проекты и результаты исследований лежали на столе пятью внушительными горками. Горка эссе за прошедший час уменьшилась... бы, если бы к Марчелло поминутно не заглядывали студенты и коллеги. Оставь тут университет на два месяца без присмотра!

Его университет.

Формально Марчелло числился чем-то вроде декана историко-философского факультета, хотя должности здесь были довольно призрачной сущностью. Особенно по сравнению с Пиранским университетом. Новые сотрудники из Грюнланда и Ромалии первое время смотрели круглыми глазами на отсутствие учетных степеней, всяческих званий и регалий. Постепенно привыкали к магическому слову «диалог» и через полгода лишь изредка вздрагивали, когда какой-нибудь студент пылко спорил с седовласым преподавателем, обращаясь к нему на «ты». Впрочем, презрительное отношение блюменштадтских студентов к прогулам и халяве пугало новых сотрудников немного дольше.

А поскольку должность Марчелло была сущностью призрачной, обретая плоть во время отчетных периодов и внештатных ситуаций, он совершенно спокойно в глубине души считал университет Республики своим. Как считал своими Али, Вивьен и Ясень — дом, в котором обитало их огромное семейство, часть городской коммуны.

— … И она уже целых три дня со мной не разговаривает! — в голосе несчастного второкурсника звучала вся скорбь мира. — А я же не отменил свидание, я просто отложил его. Записку ей послал! В стихах. Объяснял, как важны эти раскопки, а что ее не взял с собой — так вдруг опасно? Снова объяснял, друзей моих к ней посылал, написал письмо больше, чем тебе эссе, с подробным обоснованием значимости...

— Да? — с самым серьезным видом откликнулся Марчелло. — Попроси свою девушку передать мне это письмо, может быть, сойдет за часть твоей курсовой.

— Как же я попрошу, если она со мной не разговаривает! — отчаянно воскликнул студент и вскочил для пущей убедительности.

— Ох... Послушай меня, юноша страстный с сердцем разбитым. Иди к копателям, они хорошие ребята. Поржут над тобой немного, но на час-другой в подземелье тебя пустят. Принеси туда свечи, цветы, булочки, чай, позови какого-нибудь музыканта. И пригласи свою прекрасную даму на свидание. Скажи, что для нее старался! Мол, в сад, на крышу или в трактир все ходят. А в скифские подземелья кто своих подруг зовет? Правильно, ты первый!

— Марчелло! Марчелло, что бы я без тебя делал! Спасибо, спасибо, спасибо!

Студент вылетел из кабинета на крыльях любви и буйного помешательства, едва не сбив с ног Али.

— М-м-м... И что это было?

— Если ты полагаешь, что я тут проверяю работы, так ты глубоко ошибаешься. Устраиваю личную жизнь своих балбесов!

— Какое совпадение, солнце, — рассмеялся Али, бесстыже закрыл дверь на задвижку и присел на край стола. — Ты же помнишь, какие бурные два романа по переписке завязались между Медком и Цветником? В мое отсутствие нарисовался третий, а нынче голубки поссорились, и я их мирил. Кажется, у Михеля уже глаз дергается, когда мы встречаемся, и он подозревает, что придется выбивать у городского Совета новое здание. Для семейной тюрьмы.

— А там подтянутся тюремный детский сад, тюремная школа, — подхватил Марчелло. Сдернул к себе на колени любовника и усмехнулся: — Знаешь, не надо было твоему Михелю брать к себе на работу пери. Дай ему почитать саорийские легенды. Смертные, связавшиеся с пери, плохо заканчивают.

— Зато хорошо кончают!

От вкуса любимых губ кружилась голова и дрожали руки. Марчелло услышал треск ткани. Кажется, порвалась рубашка Али, которая все никак не доставалась из-за пояса штанов.

— Звереныш, дикий мой... Я же с дороги на работу, не успел толком ополоснуться, — хрипло оправдывался Али, удерживая запястья любовника, и вопреки собственным увещеваниям жадно целовал его.

— Да я тоже... И ты... не так останавливаешь.

— Где?

— В нижнем ящике.

Мягкая кожа новой игрушки, сделанной по заказу Али Мариушем — интересно, какие у него были глаза? — обхватила шею Марчелло. Стало легче дышать.

— Ручной, — промурлыкал Али. — Как ты? — а это уже синхронно, в два голоса.

Студенты и коллеги не ломились в запертый кабинет, поэтому любовники спокойно, без помех рассказывали друг другу о событиях последних двух месяцев, проведенных в разлуке.

— А ведь я не делился с Вивьен своими переживаниями и, кажется, вполне держал себя в руках, когда мы подъезжали к стенам Пирана. Но она все поняла! Спешилась раньше, чем нужно, взяла меня под руку... После, в городе, ей было очень страшно, Али. Я вел Вивьен за руку, и ее ладошка показалась даже не фарфором, а льдом, холодным и твердым. Но она терпела! Закричала только дома у папы, забилась в угол... Али, наша девочка справилась со своими страхами ради меня, зная, каково мне было возвращаться на родину. Она взрослеет.

— Угу, — буркнул Али и потерся носом о плечо любовника. — Ушла сегодня с ребятами на реку, а со мной перемолвилась парой слов...

— Она скучала по тебе, habibi! — горячо возразил Марчелло.

— Я знаю. Просто она взрослеет... Ну? Пора бы идти, не то опоздаем на крышу.

А на другой стороны двери их ждала разгадка тишины и покоя. Записка, пришпиленная к обивке, гласила: «Не входить! Идет личная жизнь». Рядом с текстом красовались два сердечка, стилизованных под саорийскую вязь.

Солнце уже нырнуло за далекие пики Черных Холмов, оставляя в небе грустный дымчатый свет. Иной свет, мягкий, золотистый, будто пыльца с крылышек сказочных фей, струился над полем сердце-цвета, а посреди этого сияния молчаливо темнели силуэты мельниц. Огромные крылья дремали в ожидании нового дня, а в полураскрытых бутонах дремала удивительная сила хрупких растений.

Скудный стол, от которого Республика не избавилась полностью за одиннадцать лет, усталость после зимних вьюг и долгих ночей, тревога перед неизвестностью — тугая пружина весны стоила того, чтобы терпеть эти невзгоды.

— Чему улыбаешься? — спросила Камилла, беря под руку погрузившегося в раздумья мужа.

— Не поверишь — самому банальному. Тому, что сотни раз воспето до меня на десятках языков, — ответил Милош и подмигнул захлопавшей ресницами жене: — Весне и тебе!

— Знаешь... Кажется, Шамиль переживает, что о таких, как мы с тобой, не поется в балладах.

— А мы скажем Шамилю, что пишем нашу балладу сами. Прямо сейчас.

— Правда? — Камилла остановилась и доверчиво взглянула на него своими невероятными глазами — цвета крепкого кофе, в котором отражается солнце.

— Конечно, правда.

Милош склонился к губам жены, не коснулся их, срывая нетерпеливый вздох. Поманил обманчивым прикосновением, скользя пальцами вдоль выреза платья, и вновь отпрянул. Камилла разочарованно застонала, но не посмела нарушить правил игры. Ей нравилось быть маленькой пташкой в руках великана. Великан любил подразнить свою птичку, прежде чем поймать в силки своей нежности.

— Интересно, это Баська похожа на тебя, или ты на Баську?

— М?

— Ты тоже забавляешься с добычей, — шутливо надулась Камилла.