Мать ветров

Комментарий к Глава 12. Мечты, мечты * Кашица из клубней орхидеи — имеется в виду салеп, продукт из клубнекорней ряда орхидей, который широко применялся и применяется до сих пор как обволакивающее средство, а также для питания ослабленных пациентов, больных, например, дизентерией.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Браслет из капа на руке Вивьен: http://cs1.livemaster.ru/storage/22/08/45340a3b0278b13b1afa615d3d—ukrasheniya-braslet-iz-berezovogo-kapa.jpg

Флокс шиловидный цветет весной: http://www.supersadovnik.ru/site_images/00000139/00075235.jpg

====== Глава 13. Сердце и разум ======

Тихий сдавленный стон совсем рядом вышвырнул из сна мгновенно. Все его большое тело — мышцы, слух, обоняние, мозг — заработало еще до того, как он открыл глаза. Многолетняя привычка.

Почти сразу Милош сообразил, что находится там, где ему, собственно, и полагается быть. В комнате домика на краю сельской коммуны, где они жили каждое лето. За окном дрожала глубокая деревенская ночь, в леске неподалеку оглушительно пел соловей, и все вроде бы спокойно...

Стон раздался снова, справа от него. Милош осторожно повернул голову и с облегчением выдохнул: всего лишь приснилось что-то Камилле. Судя по шальной улыбке на приоткрытых губах — что-то очень хорошее.

Действительно, хорошее! Привыкшие к темноте глаза разглядели, как шевелится одеяло поверх руки, зажатой меж бедер.

О, эта бесстыжая ладошка так откровенно касалась теплого заветного местечка, и его широченная ладонь прекрасно смотрелась бы сверху — но тут Милош замер, остановленный грустной догадкой. А вдруг жене снится ее возлюбленный? И его отец.

Сердце великана не знало ревности, но он побоялся потревожить сладкий и жуткий сон, призрачное единение с погибшим. Отодвинулся подальше от Камиллы и тоскливо поглядел на лунную полоску света, прокравшегося за штору.

— Милош, — слетело с пересохших губ.

Мужское в нем пробудилось мгновенно. Перекатился, навис над Камиллой огромной тенью, всмотрелся в родные черты. Ресницы сомкнуты, язычок явно бессознательно скользит по губам. Выходит, она позвала его во сне? Это о нем она грезит?

Исподнее полетело куда-то в темноту, следом за ним отправилась не слишком осторожно сорванная с жены рубашка. Мягкие бедра податливо раздвинулись под его напором, и требовательный член легко скользнул внутрь по мокрому до самого упора.

— Милош, — проскулила Камилла, на этот раз вполне сознательно. В темных до черноты глазах переливалось чистое, животное, не тронутое разумом желание.

— Прости, добыча... поиграть... не успел, — срывающимся шепотом повинился Милош. — Очень уж... хотелось...

Хотелось трахать ее, жаркую, сонную, доверчивую. Хотелось и укрыть ее, и наполнить собой, и уберечь, и вырвать из припухших от поцелуев губ жалкий вскрик...

Теряя рассудок, падая в пучину удовольствия, Милош умудрился вспомнить о том, что в соседней комнате спит Шамиль, и крепко зажал ладонью клюв своей маленькой пташки.

Милош подвязал штору и быстро вернулся в постель, чтобы спасти Камиллу от ночной стыни. Они махнули рукой на сон, видно, сбежавший в окно, и сыто обнимались, наблюдая за лунной прохладой. Где-то за рекой раздалась протяжная волчья песня. На два голоса.

— Наши? — спросила Камилла.

— Похоже на то, — кивнул Милош. — Только Лейлы не слышно.

— Маленькая еще, куда ей!

Постепенно вой стих, и в тумане раннего утра вновь зажурчала трель соловья. Суматошный весенний лес оживал. Вскоре к неугомонному певуну присоединились другие птицы, и шальная бессонная зарянка слетела на куст у самого окна. Тонкий нежный голосок делал пичужку совсем маленькой в глазах Милоша, а тут еще вспомнилось, как ласково звала его маму Марлен. И пусть последний командир Фёна не отличалась ни хрупкостью, ни беззащитностью, сыновнее сердце сжалось от тоски по маме. Как она там, далеко ли еще до первых отрогов Волчьих Клыков?

— В сельве птицы красивее наших?

— В сельве птицы для сельвы. Они яркие и сочные, под стать тамошней зелени, цветам и фруктам. А зарянка — она для наших зорь.

— Ты философ, — заметила Камилла и попыталась защекотать мужа. Как всегда, безуспешно.

— Я исследователь, — усмехнулся Милош. — Я просто привык замечать, насколько земля, флора, фауна и климат на определенной территории представляют собой единое целое, — перехватил запястья жены, прижал ее к кровати и выдохнул в губы: — А ты, благовоспитанная баронесса, во сне бываешь совсем невоспитанной девочкой.

— Только во сне?

Они завозились, засмеялись и вспугнули зарянку. Зато привлекли к себе внимание кое-кого другого. В комнату осторожно постучали.

— Мама, папа, можно? — в дверь протиснулась удивительно бодрая моська Шамиля, облепленная влажными кудрями. — Я услышал, что вы проснулись.

— Заходи, конечно, — разрешил Милош и подоткнул под себя одеяло. Жена-то давно надела рубашку, а вот его холод не пугал.

— Ты промок весь! — всполошилась Камилла. — Подойди-ка, дай посмотрю... Когда успел?

— Я к волкам нашим бегал, катался на Радко. А потом мы выясняли, смогу ли я победить вервольфа — и вот, в росе извалялся.

— Не получилось победить оборотня на пять лет тебя старше? Как же так, ребенок, — с самым серьезным видом завздыхал Милош.

— Милый, пожалуйста, переоденься.

— Мамочка, ну что ты, мне ни капельки не холодно!

— Шамиль. Одна нога здесь, другая там. Мама права, ты ведь болел совсем недавно.

Когда сын, строя возмущенные рожицы, ушел в соседнюю комнату, Милош наконец-то смог дотянуться до штанов.

— Надо же! Как мало нужно, чтобы ты со мной согласился, — фыркнула Камилла и с явным сожалением выползла из-под одеяла. — Всего лишь поставить тебя в неловкое положение!

Милош подумал, что с годами по части язвительности Камилла научится не уступать своей дорогой тете Марлен.

Но отношение к здоровью Шамиля и в самом деле было чуть ли ни единственным предлогом для супружеских споров. Закаленный с детства Милош не видел повода чрезмерно трястись над ребенком. Наоборот, всячески одобрял минимально необходимую одежду, возню в лужах, обливания прохладной водой и даже бег босиком по снегу, который приводил Камиллу в ужас. А с детства изнеженная и к тому же действительно теплолюбивая аристократка готова была укутать свое драгоценное чадо в несколько шубок и переодевать после самого пустякового дождика. К счастью, жаркие чувства обоих постепенно приходили в согласие с разумом, и Шамиль рос вполне крепким и выносливым ребенком.