Мать ветров

— Хорошо, сынушка. Что-нибудь принести тебе? Покушать, почитать, еще что?

— Есть совсем не хочется, воды пока хватает... А, мамуля, принеси мне кольцо, ладно?

Герда явно с трудом оторвала себя от кровати своего ребенка и совсем скоро вернулась, чтобы отдать ему маленькую деревянную коробочку.

— Держись, родной. Не сдавайся. Я пойду по дворам, но буду забегать к тебе.

— Шибко на меня не отвлекайся, — грозно рыкнул Радко, израсходовав предпоследние силы, и, едва за мамой закрылась дверь, прикрыл усталые глаза.

Деревянная поверхность под пальцами привычно приносила умиротворение. Наверное, потому, что в детстве он играл не только с деревянными игрушками, но и с другими отцовскими поделками. Сердце больно екнуло. Какая выдалась чудесная рыбалка накануне! А папа уехал теперь ловить сволоту, и, если это чума, то они больше не увидятся...

«Не сдавайся!»

Радко открыл коробочку и взял в руку золотое кольцо с теплым розоватым рубином.

Родители рассказывали ему, что Хорек был абсолютно бесстрашным человеком. Что ж, у самого Радко с бесстрашием, похоже, не сложилось, а сжигаемые лихорадкой силы подходили к концу — значит, он позаимствует и храбрость, и силы у героя Шварцбурга.

Гладкое золото дарило спокойную ласку, а в глубине красно-розового камня разгорался крохотный огонек. Жар мешал внимательно смотреть на весь окружающий мир, но на рубин его внимания хватало...

Стоп. Смотреть. Радко потер глаза и, проламываясь сквозь слабость, уставился перед собой. Пятна никуда не делись, комната немного плыла, но такое с ним бывало и прежде при самой обычной простуде. Конечно, до настоящего воспаления, как это случается с коровами, еще далеко, но он не ощущал даже намека на специфическую болезненность.

Ощупал пальцем рот изнутри. Опять же, рано появляться настоящим язвам, но ничегошеньки! Кожа сухая — что не диво при горячке-то.

Мама спрашивала про кашель. А его и в помине нету. Ни кашля, ни возбуждения, которое часто охватывает чумной скот в первые часы несчастья.

Да все не так! Он не должен был заразиться — а свалился. Должен бегать по комнате, в крайнем случае, дергаться — а лежит пластом. Интересно, мама догадалась? А если догадалась, то не стала тешить его ложной надеждой? Ведь если это не чума, то вообще неизвестно что, и сколько с этим живут.

Ну что же, если он умрет — то по крайней мере, умрет медиком. Радко надел на палец кольцо, выбрался из постели и, упав лишь два раза, отыскал в доме письменные принадлежности. Пока мама и Милош бегают по коммуне, он запишет в точности, где был, что делал, чего касался и что ел с начала болезни.

Кострище потушили совсем недавно. Саид даже не стал спешиваться, чтобы проверить. Без того видно. Неужели этот сволочуга настолько уверен в том, что за ним не гонятся?

Впрочем, не удивительно.

Если бы Радко в свое время не взял на себя ответственность за Фенрира, а через него и за всех остальных животных, Герда бы не стала ради будущего ветеринара собирать сведения об эпидемиях, и они не знали бы, что коровья чума не свирепствовала здесь пятнадцать нет. А значит, Саид не стал бы подозревать злой умысел. Воистину, как говорит Милош, пути познания неисповедимы!

Если бы Саид не пересчитал в одном из дворов свежевыстиранные простыни и не сопоставил бы их с числом домочадцев, ему бы в голову не пришло как следует насесть на эту конкретную семью. Случайность плюс привычка обращать внимание на любые детали.

Две случайности кряду. Мог ли этот поганец на такое рассчитывать? Ну и о том, что вервольфы хорошо чуют не только в волчьем облике, но и в дни вокруг полнолуния, Герда особо не трепалась. А без Герды он бы долго кумекал, в сторону которой из двух ближайших коммун держит путь контра. Что единственной коммуной не ограничится — в том не сомневался.

Влажная после дождя земля хорошо сохраняла следы. Лес заканчивался. Еще чуть-чуть, и он догонит его.

Пистолет у чекиста имелся, но все же лук был привычнее и надежнее. Саид быстро собрал его и выехал в поле.

А про коня своего родственничка коммунары не соврали! Добрый конь. И у Саида лошадка отличная, но выяснять, кто кого, было не место и не время.

Стрела легла на тетиву, и Саид, чуть подбодрив свою животину пятками, беззаботно крикнул:

— Эй, добрый человек! Не подскажешь дорогу?

Мужчина спокойно придержал коня, развернулся — да так и замер, завидев направленный в его сторону лук.

— На землю, живо! Руки вверх! ЧК! — рявкнул Саид.

— А что такое, товарищ чекист? — весьма убедительно изображая саму невинность, спросил задержанный.

— Арестован по подозрению во вредительстве. О, и пистолет заряжен. С чего бы?

— Дык, говорят, медведь в этих краях бешеный бродит али еще какое чудо. Люди не разобрали, а болтают. Страшно мне. И это... Какое вредительство, о чем вы, дорогой товарищ?

— Вот это, — Саид, обыскав мужчину, принялся за переметные сумки и достал из одной узелок будто бы с кормом. — Что скажете?

— Дык это... Лошадке моей!

— Лошадке? Вокруг травы полно, а вы сено таскаете?

— На всякий случай, — заискивающе улыбнулся мужик.

— Ладно, возвращаемся в коммуну, где вы почему-то от меня прятались, и на месте поглядим, есть за вами вина или нет. В седло — и не пытайтесь от меня удрать. С вашим пистолетом у меня будет два, а из лука я ни разу за последние лет двадцать не промазывал.

Надо признать, что держался контра отлично. Вздыхал, суетился, грустил, оправдывался и даже рассердился разок. В общем, нормальная реакция обалдевшего от несправедливых обвинений человека. Но что-то проступало в его лице, похожее на откровенный страх. Саид не мог себе объяснить толком, чем этот страх ему не понравился, а потому решил положиться на интуицию. В конце концов, хуже от того, что они перейдут с рыси на галоп и пораньше приедут в деревню, не будет.

— Что это? — от гнева Али не сумел более пространно сформулировать вопрос. Лишь обвел рукой бараки заключенных и махнул в сторону карьера.

— Лагерь, — добродушно и даже с гордостью ответил комендант, улыбчивый мужчина средних лет, которого и бунт не лишил бодрости и присутствия духа. — Как тюрьмы, только еще с пользой для Республики нашей. Видишь, сколько руды накопали? А то ли еще будет! У нас заключенные не зазря жизнь свою в камерах тратят, а пользу приносят.

Али счел несвоевременным бросаться на защиту родной тюрьмы и объяснять, что его подопечные тоже не сидят сложа руки. Только заметил: