Мать ветров

— Конечно. Не в первый раз. Просто сегодня внимательнее смотрел, как коров доят, как подстилку меняют. Там теленок без мамки остался, помогал его кормить. А мамка его не пойми от чего пала. Вроде бы не заразная болячка, но ребята мне рассказали, что уж года три как сжигают скотину, которая от неизвестной болезни подохла.

— Ого! И как результат?

— Довольны и наши, и еще в двух коммунах. Чумы, конечно, в наших краях лет пятнадцать не было, а другой пакости тоже не видать. Пока не понятно, оно само по себе, случайно, или все-таки сжигать — помогает.

— Вот работают, а? Все людям что-то надо, наблюдают, думают, какие-то новшества вводят, — будто бы сам себе заметил Саид. Сообразил внезапно и поделился с сыном: — Слушай, а ведь пришлось этим новаторам глотку драть на совете! Чтобы тушу, с которой можно и мясо, и шкуру взять — да в огонь? Представляешь, как самые хозяйственные взбеленились?

— Ой, и правда! — засмеялся Радко. Покосился в сторону речки и позабыл веселиться. Кинулся к берегу: — Клюет!

Однако дрогнувшее было удилище выпрямилось и замерло, словно его и не трогали. Поблазнилось? И все же рыбаки не стали возвращаться в свое укрытие.

— Я тебя понял, папа, — вновь заговорил подросток. — Ты хочешь сказать, что всякая работа, полезная для общества, достойна, и везде есть место... если не подвигу, то характеру, упорству, настойчивости. А я в твоих глазах выгляжу как заносчивый зазнайка, который вдруг возомнил себя крутым сынком аж самого главы ЧК и с крестьянами в одном поле по нужде не присядет.

— С работой ты угадал, — удовлетворенно кивнул Саид. — Но чтобы я тебя оскорблял, подозревая высокомерие?

Радко шумно выдохнул и ткнулся лбом в отцовское плечо.

— Я просто не подумал...

И тут клюнуло по-настоящему. Саид на пробу потянул — рыба держала крепко.

— Здоровый, красава!

— Багор надо?

— Не настолько здоровый.

Они выматывали добычу, подводя ее все ближе к берегу. Сом — а это наверняка был он — сначала попытался уйти на дно, но не выдюжил против двух пар рук и теперь бил своим мощным хвостом, поднимая тучи брызг. Если прежде у них теплилась какая-то надежда относительно мелкой рыбешки, то теперь она благополучно угасла.

Наконец, над водой показалась широкая усатая голова. Леска тянулась из глубины беспомощно раскрытой пасти, видно, крючком зацепило глотку или желудок. Радко кинулся вперед, прочно ухватил рыбу за жабры — и песок под ним внезапно ухнул в коварную яму.

— Держи крепче! — крикнул Саид и подхватил сына подмышки. Рванул на себя, раз, другой, и на берегу оказались все трое.

Уставшая, покорная своей судьбе рыбина, не самая крупная, но вполне солидная, вяло трепыхалась. Мокрый и грязный Радко развалился поперек отца, пачкая за компанию и его.

— Мы только что изобрели новый способ ловли сома. Называется: пап, давай я буду тащить рыбу, а ты будешь тащить меня!

Чтобы не сердить понапрасну Герду, они застирали одежду, развесили ее у костра, а сами вдоволь наплавались и вышли на берег сушиться, тем более что дождик смолк окончательно, и в просвете между облаками кокетливо серебрилась луна.

И Радко выговорился. Рассказал о том, как непросто быть сыном героических родителей, как хочется быть похожим на них и в то же время не идти слепо след в след, не предавать дорогую для них идею свободы.

— Ох, чудовище лохматое, — улыбнулся Саид. — Это хорошие чувства и в то же время непростые, поверь, я понимаю. И точно так же понимаю и помню, как в юности чувства захватывают целиком, требуют поступков. Но даже самые высокие чувства могут привести к не самым лучшим, а то и дурным поступкам, если не подумать как следует, не просчитать как можно больше последствий.

— Это был дурной поступок, — понуро не то спросил, не то сказал Радко.

— Пожалуй, да. Но поступок. А не ты.

От решетки на садовом очаге плыл восхитительный запах жареной рыбы, и к домику на окраине коммуны подтягивались соседи. Саид и Радко пронесли сома в дом под покровом темноты, разделали тайно и теперь без зазрения совести хвастались перед гостями, преувеличивая размер ладони на две.

— А еще у него были во-о-от такие глаза! — протянула Мира и сложила вместе два кулачка. Повела носиком, встала, подошла к Милошу и сложила его кулачищи.

— Змеюш, в яблочко! — расхохотался Саид. — Никак не меньше!

— Папа, мы в том году больше поймали, — скептически заметил Шамиль. — Помнишь, ты его еле домой принес?

Соседи внимательно поглядели на Милоша и дружно зачесали затылки, прикидывая, каким чудовищем должна быть рыбина, чтобы ее с трудом поднял такой великан.

Камилла и Герда с невозмутимыми лицами видавших виды жен раскладывали по мискам аппетитные кусочки, прибавляя к ним жареную картошку.

Со стороны калитки послышались легкие торопливые шаги, что-то звякнуло, и во дворе появился Ансельм, который уже лет пять как оставил свою деревню и перебрался в коммуну.

— О, преподобный, ты вовремя! Милости просим!

— Простите, — покачал головой жрец. — Я по делу и не очень веселому. Милош, Герда, вы лекари по людской части, да и ты, Милош, давно не практикуешь, но, может быть... С двумя коровами что-то неладное. Вроде с утра бодрые на луг ушли, а сейчас их подпасок пригнал, говорит, горячие совсем и кашляют.

— Кашляют? — опережая взрослых, переспросил Радко. — Грустные, наверное, уставшие?

— Да как сказать... Скорее, суматошные какие-то. Ровно неймется им.

— Пятнадцать лет не было, — растерянно пробормотал Радко, выходя из коровника.

— Ты уверен, что это она? — недоверчиво уточнил Милош.

— Я уверена, — ответила Герда. Ее, как кормящую маму, к больным животным не пустили, но она стояла за стеной и нюхала воздух. — Она. Чума.

— Она не грозит людям. А вервольфам? — жестко спросил Саид.

— Скорее всего, тоже, — успокоила мужа оборотица. — В детстве я ходила за больными животными и не слегла. Батюшка не раз говорил мне, что мы все-таки люди, а не волки, нам страшны лишь людские болезни. Но ради Лейлы... пожалуй, я поберегусь. И тебе бы, сынушка...

— Что мне? — удивился подросток. — Мама, папа, я собираюсь работать ветеринаром. Коровья чума, по всей видимости, для меня не опасна, но множество других болезней я вполне могу подцепить. Точно так же, как и ты, мама, когда лечишь людей. Или мне прятаться от своих обязанностей только на основании того, что я — вервольф?