Мексиканские негодяи
Шрифт:
– Вот и иди в баню. Пошла вон из моей квартиры. Прощай, немытая Мария… не помню, как там дальше…
106.
– Мария.
– Да, Антонио.
– Ты слышала – исполняется 10 лет сорокалетию журнала «Мексика для вас». В честь этого они проводят конкурс…
– Нет, если красоты, то я не могу – во-первых, у меня нет купальника моего размера, а во-вторых, я готовлю обед.
– Мария, вообще-то я знаю еще одну причину, но сейчас не об этом. Они проводят другой конкурс – на лучшее двустишие
– И что, там хорошие призы?
– Очень. Разыгрываются десять будильников, двадцать бейсболок и тридцать сумочек ди-джея.
– Антонио, а зачем ди-джею столько сумочек?
– Не знаю… скорее всего, незачем, поэтому он и выставил их в качестве приза.
– А если ты выиграешь этот приз, что ты с ним будешь делать? Зачем тебе тридцать сумочек ди-джея?
– Ну, Мария, сначала надо их выиграть, а потом разберемся. Я уже написал одно двустишие, слушай: «Ты дорога мне, Мексика больше, чем ненормативная лексика». Ну, как?
– Потрясающе. Но ведь это неправда.
– Да, я согласен с тобой, Мария. Как поэт и гражданин я не имею права лгать своему народу. Тогда так: «Я люблю тебя, Мексика, больше кактусового кексика».
– А вот это обидно, Антонио. Неужели ты совсем не ценишь мой кактусовый кекс с кактусовой корицей и кактусовым изюмом?
– Но все-таки Мексику я люблю несколько больше… хотя… А если так: «Я люблю тебя, Мексика, больше чем нашего песика Рексика».
– Какого Рексика, Антонио, у нас нет никакого песика?
– Это творческий домысел.
– А если приедет комиссия и выяснит, что никакого Рексика у нас нет?
– А мы заведем. Только какого-нибудь плохонького, чтобы я любил его заведомо меньше Мексики. Все, я посылаю. Считай, что тридцать сумочек у тебя в кармане.
– Да. Конечно, если тебя не засудят.
– Что? Нет, в тюрягу я больше не сяду.
– Антонио, ты не понял…
– Все я понял. Я ухожу. Дай мне пистолет и две тысячи песо, я сделаю пластическую операцию. В дверь я не пойду, меня там наверняка ждет засада. Прыгаю в окно. (Свист, удар, цокот копыт).
– Смотри-ка, ускакал. А ведь это была деревянная лошадка. Мой мексиканский Денис Давыдов. Если надо, я поеду за тобой в Сибирь.
– (Кричит издали). Не надо!
107.
– Антонио! Антонио!
– А! Что, Мария?
– Я поняла – так больше продолжаться не может. Нам нужно что-то решать.
– Да, Мария, я с тобой абсолютно согласен. А который час?
– Какое это имеет значение, когда решаются наши судьбы?
– Прости, Мария, конечно, никакого… а что нужно решать?
– Мы не можем так дальше жить. Судьба поставила нас перед выбором. Выбирай Антонио – либо ты, либо я!
– Ну, я не знаю, Мария… а если я выберу тебя?
– Буду я.
– А если меня?…
– Как это – тебя? Нет, Антонио, ты не можешь так поступить со мной, матерью двух твоих детей, не считая еще одного и хомячка Густаво.
– Хорошо, Мария, я выберу кого-нибудь другого… только надо понять, кто из нас придет первым…
– Что ты имеешь в виду,
Антонио?– Не знаю. Ты же сама просила, чтобы я выбрал, на кого поставить. Или нет?
– Не помню, Антонио. Мне так плохо, мне приснился страшный сон, а тут опять ты со своими лошадьми.
– Да, я веду себя, как негодяй. Мария, давай так: бросим две бумажки в шляпу, и наш попугай вытащит одну из них.
– Давай. Только у нас нет никакого попугая.
– А мы возьмем его у соседей, этих негодяев Хименесов. (Стучит в стену). Эй, негодяи Хименесы, просыпайтесь! Нам нужен ваш попугай Бенито. Он будет рукой судьбы.
– Не будет. Он сдох три дня назад. Тем более, что Бенито был не попугай, а бульдог.
– Вот негодяй, не мог сдохнуть на три дня позже. Ладно, пусть тянет хомячок Густаво. И если в бумажке все совпадет, то мы выиграем машину – я правильно понял?
– Наверно, Антонио. А почему ты не спишь?
– Не помню. А, меня разбудили эти негодяи Хименесы, чтобы сказать что умер их попугай бульдог Бенито.
– Вот негодяи! Завтра ночью мы им отомстим. А пока спи, Антонио.
108.
– Антонио!
– Да, Мария.
– А почему ты вчера назвал меня кривоногой дурой и стервой?
– По двум причинам. Во-первых, милые бранятся – только тешатся, а мне как раз захотелось потешиться. А, во-вторых, потому, что ты действительно кривоногая дура и стерва.
– Ну, допустим. А что именно ты себе тешишь, когда меня так называешь?
– Дурой и стервой? Да все!
– Ой, Антонио, так у тебя тешотка!
– Что такое?
– Ну, когда ты себе все время что-то тешишь.
– То-то я чувствую, что недомогаю. То есть, я почти все могаю, но немножко недо. Я знаю одно хорошее народное средство. Открой литровую бутылку текилы, налей в блюдечко пятьдесят грамм, намочи ватку и разотри меня. Остальное я выпью, чтобы не пропадало.
– А я?
– А ты уходи.
– Почему?
– Мне может не помочь, и я умру. Не хочу, чтобы ты видела, как я страдаю.
– Тогда я позову священника.
– Зачем? Что, я не выпью один девятьсот пятьдесят грамм текилы? Дура кривоногая!
– Что?
– Ничего. Иди уже. Дай умереть спокойно.
109.
– Мария!
– Да, Антонио.
– Мне кажется, я слышу зов предков.
– И что он тебе подсказывает?
– Что надо подняться к дедушке, по-моему, это он меня зовет.
– Зачем, ведь мы были у него всего месяц назад?
– Наверное, ему что-нибудь нужно.
– Что ему может быть нужно? Он просто спекулирует на нашей любви. Вспомни, в прошлый раз, когда мы пришли к нему, мы принесли ему банан, бутерброд с кактусовым маслом и леденец, а этот негодяй даже не сказал спасибо.
– Ну, во-первых, он немой, а во-вторых, когда мы вошли, он спал, и, пока мы ждали, что он проснется, ты все съела.
– Ну, положим, банан съел ты.
– Конечно, буду я ждать, пока проснется твой дедушка!