Мелиан. Охота Дикой Кошки

пороге дома Микаэля, зябко кутаясь в плащ. Ноги, обутые в лёгкие плетёные сандалии, начали

мёрзнуть, а руки покрылись мурашками, но домой я не спешила, погрузившись в раздумья.

Таверна "Три мечехвоста", о которой говорила Рыжая Энн, недалеко отсюда – нужно лишь дойти до

конца Жестяной улицы и повернуть направо. Почему бы не позволить себе передышку и не

отправиться туда? Повозиться с Камнем теперь предстоит Микаэлю, а я заслужила несколько

мгновений веселья!

Из таверны доносился нестройный хор голосов. Я без труда опознала зычный бас Алистера

Беспалого, хрипловатый хохот Рыжей Энн и пронзительные вскрикивания Сайруса Щуки. Похоже,

добрая треть всей Аэдагги гуляла у Саймона. Что ж, будет грешно остаться в стороне от общего

веселья!

Брезгливо обогнув чье-то пьяное тело, валяющееся в луже блевотины у дверей и втайне

порадовавшись, что подол юбки не достигает земли, я толкнула тяжёлую отсыревшую дверь

таверны.

***

Первое, что меня поразило при входе – действительно небывалое количество пиратов вперемешку

с проститутками, толпившихся внутри. Все столы, уставленные кружками и заваленные солониной

с овощами, были буквально облеплены морскими бродягами. Большинство посетителей из тех,

кому не хватило места, топтались в проходе. Напирая друг на друга и вытягивая головы, они

всматривались куда-то в противоположный конец зала. Шум стоял такой, что приходилось кричать.

Я высмотрела невдалеке Сайруса Щуку, протолкалась к нему и дёрнула за рукав.

– Что случилось?

Сайрус обернулся и приветственно проорал:

– О, хайлэ, Кошка! Слыхала про нового менестреля? Это какое-то...

Над толпой прокатился мелодичный звук, будто кто-то тронул пальцами несколько струн.

Разноголосый хор моментально стих. Установилась такая тишина, что до моего слуха донёсся стук

собственного сердца.

Не успела я прийти в себя от изумления, как струны запели вновь, рождая неизвестную мелодию. В

86

Мелиан. Охота Дикой Кошки.

ней слышалось дыхание леса и стук когтей драконидов, шелест птичьих крыльев и журчание

ручья. Мелодия вводила в транс, обволакивая и рождая расплывчатые дивные образы. Через

несколько мгновений в перезвон струн вплёлся голос – глубокий и сильный, заставляющий слёзы

наворачиваться на глаза, а тело дрожать от восхищения.

Менестрель пел о далёких землях и родном доме, который был вынужден покинуть. Я стояла,

обомлев и прижав ладони к щекам, чувствуя, как из глаз струятся невольные слёзы. В какой-то

момент, очнувшись от странного забытья, я огляделась и увидела, что все – абсолютно все:

суровые и жестокие морские волки, размалёванные проститутки, продавшие душу за звонкую

монету, оборванные вонючие бродяги застыли в едином восторженном порыве, полуприкрыв глаза

и запрокинув голову. На их лицах плавало одинаковое выражение невероятного счастья и

восхищения; кое у кого, как и у меня, на щеках поблескивали ручейки слёз. Это зрелище

воскресило в памяти наложниц калифа Ранаханна. Я почувствовала давно забытую панику.

Неужели в качестве менестреля к нам явился очередной доморощенный владыка Лах'Эддина?

Не теряя ни мгновения, я принялась пробираться вперед, безжалостно распихивая локтями

присутствующих. Они не замечали меня, чуть покачиваясь в такт дивной мелодии, в которую я

отчаянно пыталась не вслушиваться. Протиснувшись мимо превратившегося в статую Алистера, я

вынырнула из толпы к стойке хозяина таверны, облегчённо перевела дух и только тогда обратила

внимание на менестреля.

Облокотившись на покрытую мутными разводами столешницу, на высоком стуле сидел

темноволосый молодой человек в синей рубахе со шнурованной горловиной и черных штанах,

заправленных в стоптанные запылённые сапоги. Вся его поза – задумчиво опущенная голова,

пальцы, будто бы самостоятельно перебирающие струны небольшой лютни, чуть ссутуленная

спина – говорила о том, что сейчас он не видит и не слышит ничего вокруг, для него существует

лишь мир, нарисованный его песней. Он не очнётся, пока не закончит её.

Вряд ли он может быть ещё одним воплощением твари с Забытых Пустошей. Тогда в чём же

кроется причина происходящего? Я ощутила слабый приступ зависти. Пиратская публика никогда

не принимала мои песни с таким восторгом. Каким же секретом владеет этот музыкант?

Последние аккорды песни прервали мои мысли. Дотронувшись до струн в последний раз - мягко и

бережно, будто благодаря лучшего друга – менестрель опустил свой инструмент и поднял голову.

Оторвавшись от завистливых дум, я невольно отметила про себя, что бродячий музыкант слишком

красив для своего занятия. Правильные, утончённые черты лица в обрамлении чуть вьющихся

густых тёмных волос до плеч больше подходили какому-нибудь богатому вельможе с родословной,

уходящей вглубь столетий. Но чем больше я разглядывала его, тем больше росло внутри

беспокойство. Что-то ещё крылось в этом человеке, какая-то жуткая тень, искажающая его

красоту.

Не догадываясь о моих мыслях, музыкант встал и отвесил лёгкий поклон. Таверна взорвалась

криками и свистом. На сей раз в них звучало неподдельное восхищение, несвойственное пиратам.

Кто-то, заходясь в ажиотаже восторга, колотил кружкой об стол. Я с досадой почувствовала, как

моя ревность к популярности менестреля усиливается.

"Молодец, парень!", "А веселое знаешь что-нибудь?", "Сыграй-ка песенку поживее, пока Серый не

пришел!" – доносилось со всех сторон. Чуть раздвинув губы в улыбке, певец поднял руку, прося

внимания. Буря восторга поутихла.