Меридианы карты и души
Шрифт:
В своей книге «Караваны» я писала, что на долю нашего поколения выпало много лишений и одно из существенных — это, пожалуй, то, что у нас мало было возможностей учиться языкам. Хорошо, что русский так непроизвольно вошел в нашу жизнь, что он с детства звучит в устах ребенка. А чтобы освоить английский, к примеру, нужны усилия.
Я знала, конечно, что мой мозг уже несколько «очерствел» для подобных усилий, но то, что это «очерствение» достигло такой степени, безжалостно обнаружилось в моем путешествии. За четыре месяца я еле смогла усвоить четыре насущно необходимых мне английских выражения: «Сенк ю», «Плиз», «Мэри крис-мус», «Хеппи нью ир»; впрочем, два из них я с грехом пополам знала и раньше. Разумеется, поскольку я в Америке в основном общалась с армянами, моя лингвистическая бесталанность была не столь ощутима, но когда я оставалась одна…
Однако расскажу по порядку.
В Монреале меня поселили в гостинице
— О, армяне!.. Весь «Лореншен» держится на армянах. Если бы не они, «Лореншен» не стал бы «Ло-реншеном».
Это говорилось так, будто «Лореншен» если не ООН, то уж, во всяком случае, не меньше, чем ЮНЕСКО!
Большую часть времени из моей поездки я провела под сводами этой гостиницы. Обширный вестибюль ее всегда бурлил. Все время то в том, то в другом углу, то посредине валялись кофры, сумки, рюкзаки, а владельцы их, вернее, владелицы… По моим расчетам, их возрастная диаграмма начиналась с цифры шестьдесят и затем кривая резко взлетала вверх. Вычертить диаграмму по признакам пола — значит рядом с двадцатидвухэтажным «Лореншеном» нарисовать стодвухэтажный Эмпайр билдинг и все сто два этажа заселить женщинами… Не то что ста двух — одного этажа с дамами такого типа достаточно, чтобы мужчины здесь и след простыл. Не считаясь ни с возрастом, ни с кривыми ногами и сутулыми спинами, они усердно наводили красоту и наряжались. Кожаные расклешенные брюки и меховые куртки, ситцевые мини и суконные макси, гирлянды бус, многоэтажные серьги и, главным образом, все возможные краски палитры на лицах. На мое неослабевающее удивление, кто эти беспрерывно появляющиеся и спустя несколько дней исчезающие неутомимые поклонницы покровителя бога дорог Гермеса, мне объяснили, что это американки, поженившие своих детей и даже имеющие внуков, но не желающие свыкнуться с мыслью, что они как-никак уже бабушки. Сначала я думала, что они путешествуют просто так, чтобы убить время. Оказалось, что очень многие бабушки и временами даже дедушки — из числа овдовевших и разведенных — включаются в это «переселение народов» с некоей «сверхзадачей» завязать знакомство, найти себе спутника жизни.
В Америке прочно вошли в быт женитьбы пожилых людей. Дети, как только взрослеют, сразу покидают родителей, часто уезжают в другой город, а если даже живут в одном городе, то навещают «предков» лишь по праздникам. И бог Гермес по совместительству принял на себя обязанности Гименея. Ну что ж, пожелаем им, как говорится, успеха в личной жизни.
На первом этаже «Лореншена» несколько магазинов, из которых мне больше всего приглянулся самый маленький, почти лоток, с фруктами. Я совершенно равнодушна к сладостям, но не могла спокойно проходить мимо выставленных в магазинчике огромных, прямо с детскую головку, яблок, крупного черного винограда и гроздьев спелейших бананов — кстати, все это было вполне по моим финансовым возможностям. Вот я и решила зайти в этот магазинчик и в мире «свободного предпринимательства» хоть раз что-нибудь предпринять самой. Кроме фруктов там можно было выпить и чашечку кофе. Владелец магазина с готовностью бросился мне навстречу, чтобы услышать, чего я желаю. Бедняга, он еще не знал, что вместо слуха ему понадобится в первую очередь зрение. Я ткнула пальцем в яблоки, кивнула в сторону бананов и винограда. Но мне еще предстояло пояснить, сколько чего я хочу. В ответ на вопрос единственное, что я могу, — это улыбаться. Хозяин с французского переходит на английский, но ничего не меняется. Переходит на итальянский — то же самое, прибегает к греческому — час от часу не легче. Несколько мужчин, оставив кофе, жаждут помочь, усердно спрашивают, кто я, персиянка или арабка. Из Эфиопии? На все вопросы твердо отвечаю:
— Но… Но… Но.
— А-а-а! Рашн (русская)! — наконец догадываются болельщики…
Я удовлетворенно киваю головой. Конечно, надо было бы попытаться объяснить, что не столько «раши», сколько «арминиен», но тут уж я особенно не рвалась уточнять…
После этого я стала завсегдатаем магазинчика. Ужа объяснила, что я «арминиен», владелец ответил, что он грек. И тут, забыв начисто о своих языковых возможностях, я поспешила провести историческую параллель, произнеся: «Grek», «Armen», «Antik», «Рiрl» (мол, греки и армяне — античные народы). Я, конечно, с удовольствием дошла бы до стен Трои, где, согласно преданию, воевал и армянин-полководец Зармайр Нахапет. но руки (вернее, язык) оказались коротки…
Пришло время моего перелета из Канады в Америку, а точнее — из Монреаля в
Нью-Йорк. Монреальские мои соотечественники после всех таможенных формальностей перепоручили меня работнику аэропорта. Он «пропустил» меня через всякого рода «рентгены», целью которых было установить, нет ли в «ридикюле» или в карманах бомбы, и затем в свою очередь передал девушке в униформе. Спустя десять — пятнадцать минут она знаком велела следовать за нею. Мы поднялись в самолет. Приветливая стюардесса проводила меня на место. Двигатели были уже запущены, когда появились летчики, радостно кивнули стюардессам — одной рыжей и смешливой, другой чернокожей и строгой. Рыженькая все время над чем-то подшучивала, поддразнивала, пилоты живо реагировали, острили в ответ и в то же время проверяли приборы. «Ума не приложу, как лететь с этими парнями, у которых на уме только девчонки», — скаламбурила я мысленно и вдруг очень захотела произнести это вслух. Надо же — и двух слов связать не могу, а тут игрой слов решила заняться.Летчики уже давно в кабине, а в салоне только я и еще один пассажир. Лишь перед самым вылетом, за две-три минуты, вошли остальные и заняли свои места. Рядом со мной пожилая дама, элегантно одетая и, видимо, словоохотливая. Еще не усевшись как следует, она, не теряя времени, приступила к беседе, но, наткнувшись на мои глухонемые улыбки, со вздохом умолкла.
Так началась моя первая «воздушная немота» на американском материке, периодически повторявшаяся затем во время моих частых перелетов из города в город с разной продолжительностью. На это раз, согласно расписанию, она должна была длиться всего час, однако…
Из Монреаля почти ежечасно поднимаются самолеты в Нью-Йорк. Случается, что в самолет входят без билета и покупают его уже там, как у нас в автобусах. Билет для меня, конечно, был взят заранее; через несколько минут после взлета чернокожая стюардесса собрала билеты, взяла мой, оставив красную обложку с корешком. Я сидела спокойно, пребывала в состоянии «вещи в себе», когда возле меня возникла фигура негритянки. Я со страхом почувствовала, что ее сердитый голос относится ко мне. Она что-то говорит и хмуро ждет ответа. Вот те и на! Женщина, сидящая рядом, вступает в разговор, к ним присоединяется рыженькая стюардесса. Все трое смотрят на меня, спрашивают о чем-то. Ничего не понимаю. Отчаявшись, гляжу по сторонам и, как утопающий, хватаюсь за соломинку.
— Здесь никто не говорит по-русски? — и гляжу в дальние ряды.
— Я говорю, — прямо возле меня раздается голос моей соседки.
— Вы?! — захлебываюсь я от радости и удивления.
Сразу же со своего «английского» перехожу на русский и наконец узнаю, о чем идет речь: мол, у меня нет билета, и я должна приобрести его. Боже мой, какое это, оказывается, блаженство — понимать то, что тебе говорят! Хоть говорящий и неправ, но и это я приняла с радостью, будто речь шла о каком-то подарке. Сразу повеселев, ответила, что уже предъявила свой билет, достала обложку с корешком, стюардесса посмотрела, убедилась и ушла, после чего мы с соседкой, словно долго не видевшиеся подруги, с жадностью кинулись друг к другу, всячески стараясь за двадцать минут наверстать упущенные нами сорок. Я успела узнать, что она из Польши. Муж, вернее, его родители, из России. Выйдя замуж, решила изучить язык мужа и довольно-таки преуспела в этом. А после переезда в Канаду освоила и язык своих детей.
— Если б я не знала английского, мои дети смотрели бы на меня свысока, а я не хотела этого. Мой сын видный профессор-кардиолог, жена его из известной американской семьи. И что же вы думаете? Мой английский ни в чем не уступает их английскому. Сын говорит: «Я благодарен тебе, мама, ты не заставляешь меня краснеть». Мой сын был приглашен в Россию читать лекции, сейчас уже возвратился. По телефону сказал* «Приезжай, мама, я расскажу тебе о России», — и вот я еду. Сейчас они, наверное, ждут в аэропорту — сын, невестка, внуки. Любо посмотреть на них. Ну что говорить, сами увидите…
Так моя «подруга» мгновенно разложила передо мной пасьянс на узеньком самолетном столике, и поскольку у меня не было с собой ответных карт — ни Профессора-сына, ни так заманчиво описанной невестки, ни отличного знания языка сына и мужа, — я вынуждена была извлечь из сумки и положить на столик изданный «Огоньком» маленький сборник стихов, чтобы доказать, что «и мы не лыком шиты». Соседка очень воодушевилась и сказала, что любит русскую литературу, особенно Достоевского. Мы обменялись визитными карточками и взаимными любезностями. Так душа в душу и прилетели в Нью-Йорк. Казалось, наша дружба будет длиться до конца дней. Но как только вышли из самолета, мы потеряли друг друга с такой же легкостью, с какой и обрели. Я не увидела ни профессора-сына, ни великосветской невестки, ни внуков. Увидела лишь неизвестно каким образом пробравшегося к трапу самолета своего давнего знакомого, восьмидесятилетнего Тачата Терлемезяна, крепко обнявшего меня, и с этого началось мое пребывание в Америке.